278
На ущербе красные дни,
На ущербе красные дни,
Наступают геенские серные, —
Блюдите на башнях огни,
Стражи — товарищи верные!
Слышите лающий гуд,
Это стучится в ад Григорий Новых..
У Лючифера в венце изумруд,
Как празелень рощ сосновых.
Не мой ли Сосен перезвон
И радельных песен свирели
Затаили Распутинских икон
Сладкий морок, резьбу и синели?
В наговорной поддевке моей
Хлябь пурги и просинь Байкала.
За пляской геенских дней
Мерещится бор опалый.
В воздухе просфора и кагор,
(Приобщался Серафим Саровский)
И за лаптем дед-Святогор
Мурлычет псалом хлыстовский.
Ковыляет к деду медведь,
Матер от сытной брусники…
Где ж индустриальная клеть,
Городов железные лики?
На ущербе красные дни,
К первопутку лапти — обнова,
Не тревожит гуд шестерни
Рай медвежий и сумрак еловый.
Только где-то пчелой звенят
Новобрачных миров свирели,
И душа — запричастный плат —
Вся в резьбе, жемчугах и синели.
I
Есть в Ленине Керженский дух,
Есть в Ленине Керженский дух,
Игуменский окрик в декретах,
Как будто истоки разрух
Он ищет в Поморских Ответах.
Мужицкая ныне земля,
И церковь — не наймит казенный.
Народный испод шевеля,
Несется глагол краснозвонный.
Нам красная молвь по уму, —
В ней пламя, цветенье сафьяна;
То Черной Неволи Басму
Попрала стопа Иоанна.
Борис — златоордный мурза,
Трезвонит Иваном Великим,
А Лениным — вихрь и гроза
Причислены к Ангельским ликам.
Есть в Смольном потемки трущоб
И привкус хвои с костяникой,
Там нищий колодовый гроб
С останками Руси великой.
«Куда схоронить мертвеца» —
Толкует удалых ватага…
Поземкой пылит с Коневца,
И плещется взморье-баклага.
Спросить бы у тучки, у звезд,
У зорь, что румянят ракиты…
Зловещ и пустынен погост,
Где царские бармы зарыты.
Их ворон-судьба стережет
В глухих преисподних могилах…
О чем же тоскует народ
В напевах татарско-унылых?
1918
II
Братья, сегодня наша малиновая свадьба –
Братья, сегодня наша малиновая свадьба —
Брак с Землей и с орлиной Волей!
Костоедой обглоданы церковь и усадьба,
Но ядрено и здраво мужицкое поле.
Не жалейте же семени для плода мирскова,
Разнежьте ядра и случкой китовьей
Порадуйте Бога — старого рыболова,
Чтоб закинул он уду в кипяток нашей крови!
Сладко Божью наживку чуять в заводях тела,
У крестца, под сосцами, в палящей мошонке:
Чаял Ветхий, что выловит Кострому да иконки,
Ан леса, как наяда, бурунами запела.
Принапружь, ветробрадый, судьбу-удилище!
Клев удачен, на уде молот-рыба и кит.
На китовьей губе гаги-песни гнездище,
И пята мирозданья — поддонный гранит.
Братья, слышите гулы, океанские храпы!
(Подавился Монбланом земледержец титан)
Это выловлен мир — искрометные лапы,
Буйно-радостный львенок народов и стран.
Оглянитесь, не небо над нами, а грива,
Ядра львиные — солнце с луной!..
Восшумит баобабом карельская нива,
И взрастет тамарис над капустной грядой.
С Пустозерска пригонят стада бедуины,
Караванный привал узрят Кемь и Валдай,
И с железным Верхарном сказитель Рябинин
Воспоет пламенеющий ленинский рай.
Ленин, лев, лунный лен, лучезарье:
Буква «Люди» — как сад, как очаг в декабре…
Есть чугунное в Пуде, вифанское в Марье,
Но Христово лишь в язве, в пробитом ребре.
Есть в истории рана всех слав величавей, —
Миллионами губ зацелованный плат…
Это было в Москве, в человечьей дубраве,
Где идей буреломы и слов листопад.
Это было в Москве… Недосказ и молчанье —
В океанах киты, погруженные в сон.
Ленин — Красный олень, в новобрачном сказаньи,
Он пасется меж строк, пьет малиновый звон.
Обожимся же, братья, на яростной свадьбе
Всенародного сердца с Октябрьской грозой,
Пусть на полке Тургенев грустит об усадьбе,
Исходя потихоньку бумажной слезой.
III
Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу,
Смольный, — в кожаной куртке, с загаром на лбу,
Юный шкипер глядится в туманы-судьбу…
Чу! Кричит буревестник… К Гороховой 2
Душегубных пучин докатилась молва.
Вот всплеснула акула, и пролежни губ
Поглотили, как чайку, Урицкого труп.
Браунинговый чех всколыхнул океан, —
Это ранен в крыло альбатрос-капитан.
Кровь коралловой пеной бурлит за рулем —
Знак, что близится берег — лазоревый дом,
Где столетия-угли поют в очаге
О космической буре и черном враге.
Где привратники — Радий, плечистый Магнит
Провожают пришельцев за полюсный щит;
Там долина Титанов, и яственный стол
Водрузил меж рогов Электричество-вол.
Он мычит Ниагарой, в ноздрях Ливерпуль,
А в зрачках петроградский хрустальный Июль,
Рог — подпора, чтоб ветхую твердь поддержать,
Где живет на покое Вселенская мать.
На ущербе у мамушки лунный клубок
Довязать краснозубому внуку чулок,
Он в истории Лениным звался, никак,
Над пучиной столетий воздвигши маяк.
IV
Багряного Льва предтечи
Багряного Льва предтечи
Слух-упырь и ворон-молва.
Есть Слово — змея по плечи
И схимника голова.
В поддевке синей, пурговой,
В испепеляющих сапогах,
Пред троном плясало Слово,
На гибель и черный страх.
По совиному желтоглазо
Щурилось солнце с высоты,
И, штопая саван, Проказа
Сидела у Врат Красоты.
Царскосельские помнят липы
Окаянный хохот пурги;
Стоголовые Дарьи, Архипы
Молились Авось и Низги.
Авось и Низги — наши боги
С отмычкой, с кривым ножом;
И въехали гробные дроги
В мертвый Романовский дом.
По козьи рогат возница,
На запятках Предсмертный час.
Это геенская страница,
Мужицкого Слова пляс.
В Багряного Льва Ворота
Стучится пляшущий рок…
Книга «Ленин» — жила болота,
Стихотворной Волги исток.
V
Октябрьские рассветки и сумерки
Октябрьские рассветки и сумерки
С ледовитым гайтаном зари,
Бог предзимний, пушистый Ай-кюмерки,
Запевает над чумом: фью-ри.
Хорошо в теплых пимах и малице
Слышать мысль — горностая в силке;
Не ужиться с веснянкой-комарницей
Эскимосской, пустынной тоске.
Мир — не чум, не лосиное пастбище,
Есть Москва — золотая башка;
Ледяное полярное кладбище
Зацветет голубей василька.
Лев грядет. От мамонтовых залежей
Тянет жвачкой, молочным теплом,
Кашалоты резвятся, и плеск моржей,
Как тальянка помора «в ночном».
На поморские мхи олениха-молва
Ронит шерсть и чешуйки с рогов…
Глядь, к тресковому чуму, примчалась Москва
Табунами газетных листов!
Скрежет биржи, Словаки и пушечный рык,
Перед сполохом красным трепещут враги,
Но в душе осетром плещет Ленина лик,
Множа строки — морские круги.
