кивнул: «Пора. Гуд бай, май леди!»
Полмешка подарков ей везет.
Степь да степь в окошке, тучи пыли,
Вон разъезд, тот самый, промелькнул.
Нету здесь стоянки. Отменили.
Вот и все. Приплыли. Караул!
Дни бегут вприпрыжку, по-собачьи,
И она с перрона иногда
Машет, машет, машет наудачу
Поезду «Москва — Караганда»…
Клялись не расставаться тыщу лет мы,
И сердце так и прыгало в груди,
Я помню мой звонок велосипедный,
Как я тебе сигналил: выходи!
И нам вздыхал вдогонку старый двор наш,
И был я глупым, юным и шальным,
И ливень ледяной лупил наотмашь,
И мы с тобой неслись по мостовым.
Ни забот, ни печали, —
Мы в саду городском
На траве танцевали
Босиком, босиком.
А потом — стужа, осень,
Первый снег в сентябре,
Эх, продрогли насквозь мы
Во дворе, во дворе…
Другие времена, другие песни,
И небоскреб вознесся к небесам —
Вот здесь, где мы когда-то были вместе,
И старый дом снесен ко всем чертям.
Ты службу служишь строго и серьезно,
Где из окошка — вид на мавзолей,
И дрожь берет от мрамора и бронзы,
И люди не похожи на людей.
Вот и листья опали,
Вот и все позади.
Я тебе просигналю:
Выходи, выходи!
Ты в окно между делом
Бросишь вдаль беглый взгляд,
Ты вздохнешь: «Ну и где он,
Старый дом, старый сад?»
Пейзаж уныл — и ветер, бьющий с лета,
И на кустах сирени первый снег,
И черные чугунные ворота,
И у шлагбаума черный человек,
И небоскреб — урод, индюк надутый
Из серого бетона и стекла.
И заморозки стали стужей лютой.
И ты ушла. Ты к ним навек ушла.
И дрожит, чуть живая,
Над бульваром луна.
Ни собак, ни трамваев,
Тишина, тишина.
Полумрак предрассветный
В ледяном серебре.
Вот и все. Вот и нет нас
Во дворе, во дворе…
2012
Косяком, вереницей, качаясь, плывут
Облака над Серебряным Бором.
Гости пьют да гуляют, закуски жуют.
Ты сидишь за зеленым забором.
В доме плещется праздник, шумит, как прибой.
Танцы. Смех. Это твой день рожденья.
И за окнами дождик веселый, хмельной,
Как мышонок, скользнул серой тенью.
Певчий дрозд
на высокой сосне
Ноту взял наугад, и ты знаешь,
Что к тебе не придет тот, кого ты во сне
Вот уже тыщу лет вспоминаешь —
Тот, который из школы тебя провожал
И в рубашке наглаженной, белой
Падал ниц пред тобой и по лужам плясал
И бренчал на басах оголтело.
Он тебе одуванчики рвал во дворе
В день рожденья, и ночью бессонной
Пел, свистел и букет оставлял у дверей,
И махал тебе утром с балкона…
Здесь ему
не плясать и не петь
Под прицелом, под пристальным взором.
Гости вышли наружу — природу смотреть. Сладок рай за высоким забором.
В золотых галунах седовласый лакей
Зажигает огни нал поляной,
И с бокалом хрустальным в холеной руке
Муж твой в штатском сидит у фонтана.
И сверкающих брызг хоровод, фейерверк
Он из кресел своих наблюдает.
Все спокойно у вас. Он большой человек,
Сам живет и тебе не мешает.
Тишина
и прохлада в саду,
Камыши тянут стебли к закату,
И лучи врассыпную скользят, как по льду,
Заплутав среди мраморных статуй.
Вот и ночь. Вот и утро. Роса на крыльце.
И туман, и цветы возле двери.
Ты сидишь у окна — ни кровинки в лице,
И глазам своим сонным не веришь.
Одуванчики — вот они, желтый букет, —
Перевязаны стебли травинкой.
Ты не видишь пути, ты выходишь в рассвет,
Ты дремучие топчешь тропинки.
Ветер стекла скребет. Мимолетная дрожь
Пробегает по шелковым шторам.
Гости спать собрались. Замирает галдеж.
За забором сидишь, за забором…
1999
Ладья и ферзь в атаке, и легкие фигуры —
За шахматной доскою все ночи напролет
Валерий Николаич, учитель физкультуры,
Сидит под абажуром и чай с вареньем пьет.
Он ждет, и мы приходим, и проще нет беседы:
«Делов, мол, на копейку, чему я вас учу:
«Держать удар и верить: без правды нет победы.
И все. И друг за друга стоять плечом к плечу».
Нас жизнь валила навзничь, безумная и злая,
Лишь Петьке с первой парты все беды нипочем.
Ах, если б только знал ты, Валерий Николаич,
За что и с кем он, сволочь, стоит к плечу плечом!
По горло в суете мы увязли, как в трясине.
Умри, но кверху шлепай по лестнице крутой!
И мы, герои спорта, на белом «лимузине»
В знакомый двор въезжаем. Но что-то здесь не то.
Сосед, хмельной и сонный, бормочет зло и глухо:
«Весною схоронили. И все. И кончен бал.
От вас же, от великих, ни слуха и ни духа.
Ах, как он ждал вас, братцы, ах, как
