ПѢСНЬ ДЕВЯТАЯ
Отверзъ небесну дверь Денницы перстъ златой,
Румяная заря встрѣчалась съ темнотой;
Гдѣ кисть густую тѣнь отъ свѣта отличаетъ,
Тамъ зрѣнiе черты межъ ими не встрѣчаетъ,
5 Смѣшенье сходное при утреннихъ часахъ,
Въ слiянномъ съ нощью дни казалось въ небесахъ;
Мракъ тонкiй изчезалъ, сiянiе раждалось,
И каждо существо со свѣтомъ пробуждалось.
Тму гонитъ съ небеси прiятная заря;
10 Видѣнье гнало прочь печали отъ Царя:
Изъ храма Iоаннъ съ пустынникомъ выходитъ,
И зрѣнiе на долъ съ вершины горъ возводитъ;
Сквозь чистый воздухъ зритъ прiятныя поля:
Тамъ нѣжной зеленью одѣлася земля,
15 И представлялася цвѣгы производяща,
Какъ въ первый разъ изъ рукъ Господнихъ изходяща;
Зефиры тихiе играютъ по лѣсамъ,
И свѣжесть отдаютъ землѣ и небесамъ;
Поля жемчужною росою орошенны,
20 Со мрачностью ночной бѣгутъ пары сгущенны.
Когда бесѣдовалъ съ Монархомъ Вассiянъ,
Сокрылись ужасы отъ сихъ угрюмыхъ странъ,
И дождъ, небесный дождь, лѣсовъ и горъ питатель,
Прохлады алчущихъ, и жизни сталъ податель:
25 Какъ будто старцевыхъ внимая силѣ словъ,
Рѣкою зашумѣлъ изъ хладныхъ облаковъ;
Долины томныя и рощи оживились,
Былинки напились, цвѣты въ лугахъ явились;
Лазоревый покровъ одѣлъ поверхность горъ.
30 Взводя на все сiе Монархъ веселый взоръ,
Вѣщалъ: Великiй Богъ! о коль Тебѣ не трудно
Во свѣтѣ то творить, что дивно намъ и чудно!
Но трудно намъ Твои щедроты заслужить,
Ты Богъ! и Бога мы умѣемъ раздражить.
35 Глубоку мысль сiю питай всегда о Богѣ;
Но, старецъ рекъ, иди; твой станъ теперь въ тревогѣ,
Иди! друзей твоихъ и войски успокой,
Неизреченною снѣдаемы тоской;
При семъ не забывай ужаснаго видѣнья:
40 Твой Богъ тебѣ Отецъ; ты будь отцемъ владѣнья!
Разумный Царь почтенъ, хотя нещастенъ онъ;
Не злоключенiя, пороки зыблютъ тронъ.
Прiосѣнивъ Царя, съ горы его низводитъ,
Гдѣ спящаго въ травѣ Алея Царь находитъ;
45 Се вѣрный рабъ тебѣ! Монарху старецъ рекъ,
Не въ дружбѣ, но въ любви онъ слабый человѣкъ;
Люби и чти его!… Алей свой сонъ оставилъ.
Сокрылся Вассiянъ…. Царь къ войску путь направилъ;
И слезы радостны лiя въ сей мирный часъ,
50 По бѣдствахъ видъ имѣлъ спокойный въ первый разъ.
Во станѣ между тѣмъ, когда Монархъ сокрылся,
Неизреченный страхъ и ужасъ воцарился;
Адашевъ по шатрамъ ходилъ какъ внѣ ума,
Ему казалася мрачнѣе нощи тма,
55 Колеблемой земля, по коей онъ ступаетъ;
Молчитъ, языкъ его къ гортани прилипаетъ;
Трепещетъ какъ тростникъ, во всѣ страны смотря,
Не смѣетъ вымолвить, что нѣтъ нигдѣ Царя;
Онъ рыщетъ по лѣсамъ, на холмы онъ взбѣгаетъ,
60 Услышать ходъ Царевъ, къ землѣ онъ прилегаетъ;
Не внемлетъ и не зритъ!… Толико грозный рокъ
Надолго скрытымъ быть отъ воинства не могъ:
Царево тайное отсутствiе познали;
Винить лишеньемъ симъ другъ друга начинали;
65 Претерпѣвающи злощастье многи дни,
Въ сей часъ нещастными почли себя они;
Печали, гладъ, тоска гоненья, скорби люты,
Явились страшны имъ, лишь только съ сей минуты.
Гдѣ Царь нашъ? гдѣ нашъ другъ? повсюду вопiютъ;
70 Умолкнутъ вдругъ они, и токи слезъ лiютъ!…
Но ратниковъ въ сей часъ внимая сокрушенью,
Послали Небеса прохладу къ утѣшенью:
Древами зашумѣлъ зефиръ издалека,
И многоводныя надвинулъ облака,
75 Которы въ воздухѣ какъ горы вкругъ ходили,
Сперлись, и вдругъ поля и рощи одождили.
Владѣющiй до днесь Ордынскою страной,
Отъ вѣтровъ прячется, подъ жаркiй поясъ зной;
Цвѣты и былiя въ долинахъ оживали;
80 А ратники Царя лишенны унывали;
Омытые дождемъ, среди своихъ прохладъ,
Вѣщали: зной пошли, о Небо! намъ назадъ;
Да голодъ насъ мертвитъ и жажда несказанна,
Лишь только намъ отдай обратно Iоанна!
85 Разсыпались они по дебрямъ и лѣсамъ,
Простерлись голоса плачевны къ Небесамъ;
Отдайте горы намъ Царя! они взываютъ:
Изъ рощей, изъ пещеръ Монарха призываютъ;
Но повторяемый стократно въ дебряхъ гласъ,
90 Имъ будто отвѣчалъ: Монарха нѣтъ у насъ,
Съ вечернiя зари до утренней ходили;
Безстрашнымъ, тропки имъ сумнѣнье наводили.
Уже предъ свѣтлою зарей изчезла тѣнь,
Луна подъ землю шла, и воцарялся день;
95 Адашевъ, слѣдуя склоненiю Цареву,
Рыдая шелъ къ тому развѣсистому древу,
Подъ коимъ Iоаннъ въ нощи видѣнье зрѣлъ.
Онъ шлемъ и мечь его подъ древомъ усмотрѣлъ,
Которые Монархъ въ забвенiи оставилъ,
100 Когда къ пустыннику съ Алеемъ путь направилъ.
Какое смутное видѣнье для него!
Оледенѣла кровь вкругъ сердца у него;
Воскрикнуть хощетъ онъ, но не имѣетъ мочи;
Остановилися стопы его и очи.
105 Такое зрѣлище, какъ острая стрѣла,
Пронзила грудь его и сердце сквозь прошла;
Онъ руки къ небесамъ трепещущи возноситъ,
Истолкованiя въ семъ дѣлѣ темномъ проситъ;
Взрыдалъ, и предъ собой воителей узрѣлъ!
110 Какъ хладный истуканъ, на нихъ Герой смотрѣлъ;
Воители его болѣнью сострадаютъ,
Бiя во грудь себя, на землю упадаютъ.
Волнующiйся духъ въ Адашевѣ утихъ,
И вопрошающу о Iоаннѣ ихъ,
115 Объемлющи его колѣни повторяли:
Увы! и мы Царя Алея потеряли!
Тогда повѣдаютъ гонимы рокомъ злымъ,
Свое свиданiе и разлученье съ нимъ;
Адашева въ тоскѣ ихъ повѣсть утѣшаетъ,
120 Онъ къ рощѣ, гдѣ Алей сокрылся, поспѣшаетъ;
Летитъ чрезъ холмы онъ, усердiемъ горя,
И зритъ вдали… онъ зритъ… идущаго Царя!
Какъ огнь влечетъ къ себѣ свѣтильникъ потушенный,
Такъ былъ къ Царю влекомъ Адашевъ восхищенный;
125 Онъ будто Ангела сходяща зрѣлъ съ небесъ,
Въ объятiя къ Царю повергся съ токомъ слезъ.
Ты вѣрнымъ другомъ быть, вѣщаетъ Царь, умѣешь;
Единаго искавъ, ты двухъ друзей имѣешь;
Объ отлученiи моемъ не сожалѣй;
130 Не плачь, я здравъ, и вѣренъ намъ Алей.
Тѣ рѣчи общее спокойство увѣнчали.
Зефиры къ воинству слова сiи помчали;
Прiятнѣй вѣсть была зари лучей златыхъ,
И сладостнѣй дождя по многихъ дняхъ сухихъ;
135 Свѣтлѣе небеса и солнце появилось;
Вѣщаньемъ о Царѣ все войско оживилось.
Пришелъ нашъ Царь! пришелъ! повсюду вопiютъ;
Имъ взгляды Царскiе обратно жизнь даютъ!
Касаясь ризъ его, стопы его лобзаютъ,
140 И воплемъ радостнымъ небесный сводъ пронзаютъ.
Такъ токомъ водъ Мойсей пустыню усладилъ,
Которы онъ жезломъ изъ камня изцѣдилъ:
Подобно Царскiй взоръ, едино къ войскамъ слово,
Прохладу имъ сулятъ, покой и щастье ново;
145 Его присутствiе блаженство принесло;
Воскресли радости и стало мертво зло.
Внимая грому трубъ Россiйскихъ смутны Орды;
Престали дерзки быть, престали быти горды;
Какъ юница падетъ къ стопамъ идуща льва,
150 Простерлись предъ Царемъ Кокшайцы и Мордва;
Приходятъ, въ дань ему корысть и жизнь приносятъ,
За наглости свои помилованья просятъ,
Вѣщая искренно, что двигли ихъ на брань,
И суевѣрiе, и гордая Казань;
155 Два мрака души ихъ и мысли ослѣпили;
Что въ буйности они къ измѣнѣ приступили;
Но совѣсть изгнала вражду изъ ихъ сердецъ,
И быть они хотятъ рабами наконецъ.
Со умиленiемъ Монархъ просящимъ внемлетъ,
160 И въ подданныхъ число своихъ враговъ прiемлетъ.
Тогда наполнился ущербъ его полковъ,
Донынѣ множимый отъ скорби и враговъ;
На мѣсто страждущихъ, на мѣсто умерщвленныхъ,
Находитъ храбростью людей одушевленныхъ.
165 Такое диво зрѣлъ въ Колхидiи Язонъ,
Когда, разсѣя тамъ змiины зубы онъ,
Увидѣлъ шлемы вдругъ, щиты, мечи блестящи,
И войски изъ земли какъ класы изходящи.
Кочующи Мурзы, внимая ратный шумъ,
170 Потупили глаза, унизивъ гордый умъ;
Изъ подъ Казанскаго разторженна покрова,
Отъ молнiи, что ихъ разить была готова,
Россiйскаго Орла подъ крылья притекли,
И тамъ пристанище отъ бурей обрѣли.
175 Склонилися къ нему Висей со Еникеемъ,
Монархъ отнынѣ сталъ ихъ другомъ, не злодѣемъ.
Какъ бурная рѣка со воинствомъ своимъ
Къ Свiяжску двигнулся, и страхъ пошелъ предъ нимъ;
Соединилися, о дивная премѣна!
180 Махометанскiя съ Россiйскими знамена.
Уже какъ два крыла раскинувый орелъ,
По воздуху съ дѣтьми, такъ Царь на брань летѣлъ;
Подобны тучамъ двумъ двѣ зрѣлись войска части,
Предохраняющи Россiю отъ напасти.
185 Когда вступилъ Герой въ Свiяжскiя поля,
Ликующей ему представилась земля;
Которыхъ жители Россiи покорились,
Тѣ селы въ тишинѣ какъ садъ изобразились;
Щедротой ихъ привлекъ къ покорству Iоаннъ:
190 Изчезла злоба ихъ противу Христiянъ;
Не изнуренные ни данью, ни трудами,
Между великими покоятся скирдами;
Тамъ нивы тучныя, тамъ сладкiе плоды,
Казали роскоши и щастiя слѣды;
195 Среди прозрачныхъ водъ, въ лугахъ, въ долинахъ мирныхъ
Стрѣтаются стада воловъ и агнцевъ жирныхъ;
Подъ тѣнiю древесъ вѣнки пастушки вьютъ,
Прiятну жизнь онѣ и нѣжности поютъ.
Тамъ ризу пеструю раскинула природа;
200 Написанна въ очахъ у всѣхъ цвѣла свобода;
Ласкаютъ воинство, за войскомъ идутъ въ слѣдъ,
Усердны жители нося млеко и медъ.
Какое двухъ державъ несходство предлежало!
Увеселивъ гдаза, оно сердца сжимало,
205 И жалость во слезахъ на воиновъ воззрѣвъ,
Умножила въ Царѣ стремленiе и гнѣвъ;
Не смѣлъ ни зной, ни вихрь въ пути его тревожить,
Но радость общую и Царскую умножить!
Едва нолки въ Свiяжскъ оружiя внесли,
210 Съ Морозовымъ ладьи ко брегу притекли,
И вопль, веселый вопль небесный сводъ пронзаетъ!
Отъ волнъ спасеннаго какъ сына мать лобзаетъ,
Съ такимъ восторгомъ Царь пловущихъ цѣловалъ,
Которыхъ потерять на вѣки уповалъ.
215 Умысливъ дать примѣръ Казани горделивой,
Едва вступилъ въ Свiяжскъ сей Царь мирилюбивой,
Съ увѣщеванiемъ и кротостiю словъ,
Оливну вѣтвь вручивъ, послалъ туда пословъ;
Велѣлъ мятежникамъ кичливыя Казани
220 Миръ вѣчный предложить, или кровавы брани.
Ведущая меня донынѣ на Парнасъ,
О Муза! укроти на время трубный гласъ.
Послы грядутъ въ Казань со миромъ, не съ войною;
Въ сей градъ, мятежный градъ, прейди и ты со мною;
225 Повѣдай прежнихъ бѣдствъ Алеевыхъ вину;
Развратъ его представь, дай лиру, пѣть начну!
Подъ лунною чертой Духъ темный обитаетъ,
Который день и нощь по всѣмъ странамъ летаетъ,
Раждаетъ онъ вражды между земныхъ Князей;
230 Раждаетъ мятежи, разрывы межъ друзей,
Онъ вноситъ огнь и мечь въ естественны законы;
Гражданску точитъ кровь, колеблетъ Царски троны;
Сердца тревожитъ онъ, супружни узы рветъ;
Всѣхъ мучитъ, всѣхъ крушитъ, Раздоромъ онъ слыветъ.
235 Сей Духъ существовалъ при сотвореньи неба;
Единородный сынъ и Нощи и Ереба,
Во мракѣ утаясь, сiянье похищалъ,
Молчащу тишину, ставъ бурей, возмущалъ,
Во мразѣ крояся, сражался съ теплотою,
240 Онъ воздухъ воружалъ на брань съ водой густою.
Когда въ Едемѣ жилъ безбѣдно человѣкъ,
Во древѣ знанiя скрывалъ желѣзный вѣкъ;
Надъ нашимъ праотцемъ, праматерью прельщеннымъ,
Плодомъ возликовалъ вкушенью запрещеннымъ;
245 На шарѣ здѣшнемъ онъ отъ тѣхъ времянъ живетъ;
Гнѣздилище его и царство цѣлый свѣтъ.
Онъ сѣетъ тамо зло, гдѣ только есть народы;
Пустыни гдѣ найдетъ, мутитъ песчаны воды;
Дыхаетъ пламенемъ изъ чрева онъ земли,
250 Бросаетъ въ ярости о камень корабли;
Въ пучинѣ воздуха онъ скорби разтравляетъ;
Онъ движитъ бурями, и громы составляетъ;
Болѣзни, горести, земное каждо зло,
Изъ мрачныхъ чреслъ его въ сей мiръ произтекло.
255 Безбожiе, во тму бездонну погруженно,
Лежало будто бы перуномъ пораженно;
Кометѣ пламенной его подобенъ видъ;
Терзаютъ грудь его досада, гнѣвъ и стыдъ.
Туманны очеса на Iоанна взводитъ,
260 Ожесточается, трепещетъ, въ ярость входитъ,
Вѣщаетъ: Нѣтъ! Москвѣ не дамъ торжествовать!
Смущу Казань! смущу! адъ будетъ ликовать!
И страшный пламенникъ рукой дрожащей емлетъ;
Изъ вѣчной тмы ползетъ, главу свою подъемлетъ,
265 Шипящи у него ехидны вкругъ чела,
Изображали страхъ разгнѣваннаго зла;
Куда ни ступитъ, все мертвитъ и пожигаетъ;
Въ свирѣпствѣ, въ бѣшенствѣ къ Раздору прибѣгаетъ;
Чего ты мѣшкаешь? со стономъ вопiетъ:
270 Въ прiятной тишинѣ покоится весь свѣтъ;
Казань безпечною любовью услажденна,
Иль скоро быть должна Россiей побѣжденна,
Или не постыдясь невольническихъ узъ,
Съ Москвою рабственный содѣлаетъ союзъ,
275 Настанетъ здѣсь покой! Почто, почто коснѣешь?
Стыдись, что званiе Раздора ты имѣешь;
Смутило бъ я весь мiръ, но дѣло то твое:
Для сихъ великихъ дѣлъ имѣешь бытiе.
Безбожiе Раздоръ къ злодѣйству ополчаетъ,
280 И пламенникъ ему изъ рукъ своихъ вручаетъ.
Со скрежетомъ сказавъ: Гряди, гряди въ Казань,
И тамо сѣй вражду, мятежъ, измѣну, брань!…
Ко поднебесности восточной уклонился,
И пламенной змѣей Раздоръ въ Казань пустился;
285 Любовью видитъ онъ Сумбекинъ полный взоръ;
Но въ грудь ея взглянувъ, прочелъ на ней притворъ,
Примѣтилъ скрытую у ней на сердцѣ рану,
Къ Алею хладъ одинъ, но всю любовь къ Осману,
Тогда объемля градъ геенскихъ мракомъ крилъ,
290 Съ Сумбекой на вражду Османа примирилъ.
Любовной страстiю Царица ослѣпленна,
Не зрѣла бездны той, въ котору углубленна;
И терна межъ цвѣтовъ не чувствуя она,
Склонила злобнаго къ совѣту Сагруна;
295 Признанiемъ болѣзнь сердечну облегчила;
Нещастная! она злодѣю мечь вручила;
Открылась во всей мучительной любви,
Возобновленный жаръ казала во крови,
Но миръ уставленный, прiятный миръ съ Османомъ,
300 Еще прикрасила лукавствомъ и обманомъ;
Повѣдала она предвозвѣщанья тѣ,
Которы ей изрекъ супругъ ея въ мечтѣ,
Что грома страшнаго не будетъ слышно брани,
Доколѣ Царь Алей не выдетъ изъ Казани.
305 Коль мнѣ изгнать его, возкрикнула она,
Мгновенно закипитъ кровавая война;
Когда съ нимъ купно жить, и здѣсь Царя оставить,
Спокойства сладкаго не можно мнѣ возставить;
Что дѣлать, и къ чему нещастной прибѣжать?
310 Того люблю, того не смѣю раздражать.
Сагрунъ, который ихъ какъ тартаръ ненавидѣлъ,
Вяимая рѣчи тѣ, вблизи надежду видѣлъ;
Надежду лестную, котора наконецъ
Казанской для него вдали плела вѣнецъ;
315 Густыми мраками лукавства онъ увился,
Недоумѣющимъ, задумчивымъ явился;
Не показующiй измѣны никакой,
Нахмуренно чело дрожащей теръ рукой;
По томъ какъ будто бы тревожась и робѣя,
320 Вѣщалъ: усилила Царица ты Алея;
Мы бременемъ его руки угнетены;
Кѣмъ сѣти для него быть могутъ сплетены?
Я только то скажу, что жалость я имѣю;
Но далѣе вѣщать не долженъ и не смѣю.
325 Вѣщай, и не страшись, Сумбека вопiетъ;
Ахъ! естьли грѣхъ любить, такъ цѣлый грѣшенъ свѣтъ.
Увы, нещастная! но я вѣнца лишуся,
Когда отсель изгнать Алея соглашуся;
Слова пророчески могуль пренебрегать?
330 Могу ли завсегда Османа убѣгать?
Сумбека мучилась, Сумбека тосковала,
И руки у раба рыдая цѣловала.
Къ толикимъ низостямъ приводитъ нѣжна страсть!
Влекущiй по цвѣтамъ Сумбеку въ стыдъ, въ напасть,
335 Сагрунъ вздыхая рекъ: Нещастная! тобою,
Твоей любовiю, и лютою судьбою,
Разтрогалась душа; подамъ тебѣ совѣтъ;
Но можетъ быть его почтетъ жестокимъ свѣтъ;
Однако гдѣ волна ладью къ скаламъ бросаетъ,
340 Тамъ каждый плаватель себя отъ волнъ спасаетъ.
Ты вѣдаешь, что два, столѣтiя назадъ,
На мертвомъ черепѣ воздвигнутъ здѣшнiй градъ,
Но вмѣсто должныя главы Махометанской,
Обманомъ въ землю скрытъ невольникъ Христiянской;
345 И здѣсь погребена Россiйская глава,
А тѣмъ пророчески нарушены слова,
Которыхъ никогда Сагрунъ не позабудетъ:
Чья будетъ здѣсь глава, того и царство будетъ!
И такъ прейдетъ во власть Россiянъ городъ сей,
350 Коль мы не отвратимъ погибели своей;
Когда пророчества народу не припомнимъ,
И ясныхъ словъ такихъ мы свято не исполнимъ.
Въ вѣщанiяхъ всегда безплотный справедливъ:
Алей во градѣ семъ не долженъ быти живъ.
355 Не мысли, чтобы сей совѣтъ внушала злоба,
Но чаю, твой супругъ не съ тѣмъ возсталъ изъ гроба,
Чтобъ главный нашего отечества злодѣй,
Супругу получилъ и тронъ его, Алей;
Не можно склонну быть ему на мысль такую;
360 Я инако слова пророчески толкую,
И тако думаю, что втайнѣ думалъ онъ,
Для точной пагубы Алея звать на тронъ,
Алей уйдетъ отсель, я то вѣщаю смѣло;
Но не уйдетъ его изъ стѣнъ Казанскихъ тѣло;
365 Махометаниномъ развратникъ сей рожденъ,
И долженъ быть на немъ сей городъ утвержденъ,
Невольничью главу его главой замѣнимъ,
Себя чрезъ то спасемъ, во благо зло премѣнимъ,
Его погибелью Казанцовъ оживимъ,
370 Супругу твоему вниманiе явимъ;
Но, впрочемъ, на моихъ словахъ не утверждайся,
Страдай, крушись, терпи, и браней дожидайся!
Сiе вѣщалъ Сагрунъ, имѣвый тусклый взглядъ;
Свирѣпство отрыгалъ его устами адъ;
375 Коварства у него, что въ сердцѣ обитали,
Невидимую сѣть Сумбекѣ соплетали;
Хотя ослѣплена, хотя была страстна,
Но заразилася свирѣпствомъ и она,
И грознымъ кажду рѣчь сопровождая взоромъ,
380 Ко злобѣ двигнута содѣлалась Раздоромъ;
Онъ крылья разпростеръ, къ темницѣ полетѣлъ,
Нашедъ Османа тамъ, его въ чертогъ привелъ,
И тамъ разсудки ихъ лишивъ съ Сумбекой свѣта,
Составилъ точный видъ геенскаго совѣта:
385 Тамъ Злоба извлекла окровавленный мечь,
Она клялась народъ къ предательству возжечь;
Простительнымъ сей грѣхъ имъ зло изобразило,
И жало имъ свое, какъ мечь, въ сердца вонзило;
Заставила Вражда убiйство имъ любить,
390 Тогда условились Алея погубить.
Сагрунъ съ веселiемъ безумной волѣ внемлетъ,
Народъ возволновать на свой отвѣтъ прiемлетъ;
Но чая умыслъ свой съ успѣхомъ предначать,
Довѣренности въ знакъ взялъ Царскую печать.
395 Вѣщай Сумбекинъ гнѣвъ печальнымъ звономъ лира:
Въ любови здѣлавшись вторая Деянира,
Притворно пламенна, притворно ставъ нѣжна,
Прислала съ ризою раба къ Царю она;
Но твердую щитомъ имѣя добродѣтель,
400 Отъ смерти близкiя избавился владѣтель;
Въ сiи часы Османъ къ нему съ мечемъ влетѣлъ,
И смерти пагубной предать его хотѣлъ;
И въ самы тѣ часы раздоръ въ народѣ сѣя,
Сагрунъ изображалъ измѣнникомъ Алея;
405 Отъ Царскаго двора отгнать сумнѣнье прочь,
Для возмущенiя глубоку избралъ ночь.
Внутри Казанскихъ стѣнъ надъ тинистымъ Булакомъ,
Висящiй холмъ сѣдый есть многихъ лѣтъ признакомъ;
Тамъ дубы гордые размѣтисто росли,
410 Они верхи свои до облакъ вознесли,
И вѣтви по струямъ далеко простирали,
Отрубленну главу подъ корнями скрывали;
На сей-то дикiй холмъ, ко брегу мутныхъ водъ,
Въ полночный часъ прiйти Сагрунъ склонилъ народъ.
415 Всегда бываетъ чернь къ премѣнамъ ненасытна,
И легкомысленна она, и любопытна.
Едва свѣтило дня спустилося въ моря,
Погасла въ небесахъ вечерняя заря,
И звѣзды отъ страны полночной возблистали;
420 Казанцы подъ стѣной сбираться въ груду стали.
Немолкный шумъ древесъ, блистающа луна,
И царствующа вкругъ глухая тишина,
Непостижимый страхъ въ сердцахъ производили;
&nbs
