Катерину из драмы «Гроза».
Чацкий будет, как бобик, кусаться:
«Во как всех я вас к стенке припер!»
И Каренина выступит вкратце, —
Им бы всем, чем под поезд и в реку бросаться,
Закатиться в Серебряный Бор!
Мы пролезли, проникли в святая святых,
В рай, к великим вождям, за высокий забор.
Все при нас — кипарисы, фонтаны, цветы,
Тихий берег, прохлада, простор.
Мы искали приют средь людской толкотни,
А в укромных угодьях — особый режим.
Мы, от хохота при смерти, рядом, одни,
Обессилев, на листьях лежим.
Вот, опухнув от отдыха, дружной толпой
Ходят тетки в панамах, телами трясут,
И принес нам, свистя, рваный рупь на пропой
Свежий ветер — болтун, баламут.
В волнах, в пенной пучине застряли, теснясь,
Катера, корабли, как в башке бигуди.
Мы с любимой страной не выходим на связь,
Мы за кадром. Спасибо, вожди!
Двух бульдогов пузатый пасет старшина,
Службу бдит на посту с целью быть начеку.
Сухарей, чтоб хрустел, и в бутылке вина
Мы оставим ему, чудаку.
И чугунный над нами застыл истукан.
Эй, браток, будь при деле! Уснем — не буди!
Мы в раю. Мы под пальмой подняли стакан.
Пьем за вас, дорогие вожди!
1988
Мы прошлую жизнь позабыли с тобою,
Ты помнишь, как в ночь сумасбродную ту
Ты бросила в реку кольцо золотое
И чайки кружились, крича на лету?
…Родня и подруги твои говорили:
«Да кто он такой? Ни кола, ни двора!»
А мы до рассвета в обнимку бродили,
А мы целовались с тобой до утра.
И плечи твои, и ладони, и губы
Я грел, как умел, и от счастья плясал,
И ветер валил водосточные трубы,
И ливень листву на деревьях кромсал.
И слышал весь город, весь мир, нам казалось,
Как наши с тобою стучали сердца,
А после мне мама, вздыхая, сказала:
«Сынок, если любишь, иди до конца…»
Сто лет пролетело, и счастье рукой нам
По-прежнему машет, и прочь со двора
От нас ни на шаг, потому что мы помним,
Как мы целовались в ту ночь до утра…
2014
Мы с самолета травим химией
И грызунов, и саранчу.
Прости мне, Господи, грехи мои, —
Садись, Маруся, прокачу!
Она тихонько дверью скрипнула,
С рассветом вышла голубым
И в «кукурузник» мой запрыгнула,
И мы летим, летим, летим!
Штормит, однако. Мне икотою
Ввиду похмелья сводит рот.
Но я держусь. Мотор работает.
Маруся семечки грызет!
Худые, как туберкулезники,
Березы белые внизу,
А мы — советские колхозники,
И мы летим через грозу!
Внизу хоромы трехэтажные,
Там пузо греет жирный жлоб.
Туда башкой войти отважно я
Хочу, как «Боинг» в небоскреб!
Я разобраться с ним, пронырою,
Хочу при солнечном луче.
Оно взошло! И я пикирую!
И Манька дремлет на плече!
Спокойно спят поля с капустою,
Река и роща, сельский клуб.
А я герой, я это чувствую!
Гастелло! Чкалов! Кожедуб!
Как будто вниз лечу с обрыва я,
Маруся шепчет: «Нет, не сметь!
Рули и знай, что мы счастливые
И что любовь главней, чем смерть!»
Прошли на бреющем под окнами:
«Живи покуда, боров, хряк!»
И Маня крестик тихо чмокнула,
Когда я выправил рычаг!
Ему, пузатому Рокфеллеру,
Шарфом махаю, кверху взмыв:
«Держись подальше от пропеллера,
В сарае спи, и будешь жив!»
А значит, пьянку бесшабашную
Готов затеять стар и млад,
Когда колхозники над пашнею
На «кукурузнике» летят!
А я черешню ем с черникою
И запиваю зельем злым,
А воробьи вокруг чирикают,
И мы летим, летим, летим!
Буржуи, как жуки-навозники,
Пускай ползут, куда хотят,
Когда советские колхозники
На «кукурузнике» летят!
2001
На мосту стояли, целовались
Я да Любка, ели мармелад!
Соловьи на ветках заливались,
Я разлил по полной в аккурат.
И сказал я: «Милая, родная,
Я две сотки принял неспроста,
Хочешь, рыбкой прыгну для тебя я
Прямо в реку с этого моста!»
У меня в груди бушует пламя!
Я ходил, хотя и был не прав,
На медведя с голыми руками,
Нож с ружьем по пьянке потеряв.
«Мне тебя порадовать охота!
Я — спортсмен, в натуре, без понтов,
Я желаю подвига, полета,
Только свистни, Любка, я готов!»
«Жаль тебя, — она в ответ сказала, —
Если ты назад из глубины
Не вернешься, значит, все пропало
