Вернемся к гатхам первых чаньских патриархов, представленных в «Алтарной сутре». Стихотворная гатха, приписываемая первому патриарху чань Бодхидхарме:
Я давно пришел в Китай,
Чтобы передать учение и уничтожить ереси,
Цветок раскрыл пять лепестков,
И плоды созрели сами собой.
Второй патриарх Хуэйкэ следующим образом развил мысль Бодхидхармы:
Согласно изначальной причине существует земля —
Из этой земли семена проросли цветами.
И если считать, что нет никакой земли,
Откуда же мог вырасти цветок…
Третьему чаньскому патриарху принадлежат следующие строки:
Хотя семена цветов действительно растут из земли
И земля кажется растящей цветы,
Но если цветы не обладают в природе своей ростом,
На земле ничто не сможет произрасти.
Четвертому патриарху, Даосиню, следовало далее развить идею предшественников:
Семена цветов обладают природой роста.
Из земли, кажется, растут они.
Но если в форме нет причинной гармонии,
Ничто не дает побегов.
На основании приведенных цитат из «Алтарной сутры» можно видеть, что Ван Вэй, как и многие танские поэты, был хорошо знаком с сочинениями буддийских патриархов, причем не только школы чань. Лучшее свидетельство тому произведения поэта, в которых он использует цитаты и образы из буддийских сочинений. Можно говорить о своеобразных буддийских реминисценциях в произведениях Ван Вэя.
К концу жизни Ван Вэй становится зрелым буддистом, оставаясь вместе с тем носителем традиционной китайской философской и поэтической традиции. В наследии Ван Вэя условно можно выделить несколько категорий буддийских произведений:
— произведения, воспевающие тему отшельничества, окрашенного в буддийские тона;
— стихотворения, посвященные теме дружбы с буддийскими монахами;
— произведения, в которых ярко отражаются буддийские идеи бренности земного существования, тщеты и суетности всего мирского;
— произведения, отражающие веру поэта в карму и грядущие перерождения, выражение надежды на встречу в следующей жизни с родными и друзьями;
— произведения, где отражаются «колебания» поэта в выборе между буддизмом, даосизмом и другими китайскими традиционными учениями;
— произведения, которые можно выделить в отдельный цикл с условным названием «монастырский»;
— прозаические и стихотворные буддийские произведения, написанные поэтом скорее всего по заказу буддийских общин и частных лиц, именуемые самим поэтом буддийскими гимнами и гатхами.
Чань-буддизм был и одним из путей искания _истины_ великими столпами танской поэзии, передовыми людьми своей эпохи: «Танская поэзия все еще принадлежит времени, когда литература выполняла и роль философской и даже исторической науки. Развиваясь на протяжении трехсот лет существования танского государства, она была, как мы видим, поэзией новых открытий в познании мира и в художественном его осознании, поэзией, возвышающей человеческое достоинство. Естественное и неизбежное оскудение ее в последние десятилетия не могло помешать тому, что огромные идейные и художественные ее завоевания стали источником расцвета уже сунской поэзии в сунском государстве» [85, с. 175].
Это емкое и точное определение роли танской поэзии в культурной жизни танского и всех последующих периодов отражает ее суть и доказывает необходимость углубленного изучения творчества танских поэтов — как наследие культуры общечеловеческой — в самых различных аспектах, в том числе и изучения проблемы влияния буддийских школ и направлений на творчество и мировоззрение китайских поэтов.
Ван Вэй — личность яркая и незаурядная. Поэта отличало ясное для человека его эпохи мышление, многие положения буддизма явно не удовлетворяли его, поэт часто позволял себе критические замечания в адрес буддизма. Лишь позднее, к старости, Ван Вэй не так строг и полемичен в отношении буддизма.
В чань-буддизме Ван Вэй усматривал новые возможности для творческого самовыражения, духовного совершенствования, чему способствовала практика чань. Всей своей жизнью, своим творчеством Ван Вэй стремился отыскать гармонию между чань, поэзией и живописью.
ПЕРЕВОДЫ БУДДИЙСКИХ ТЕКСТОВ ВАН ВЭЯ
Буддийские тексты Ван Вэя представляют определенный интерес для специалистов. Переводы приводятся практически без комментария, поскольку в работе наиболее трудные для понимания места текста комментируются или даны в примечаниях к главам.
Надпись на стеле чаньскому наставнику Хуэйнэну
Когда нет бытия, от которого можно отказаться,
Это значит достичь источника бытия.
Когда нет Пустоты,
Где можно что-то разместить,
Это значит познать основу Пустоты.
Уйти от мирских желаний и не суетиться,
Что обычно для буддизма, —
Это заключается во всех дхармах,
Которые нельзя получить,
И все они, нас окружающие, охватывают все сущее
И не устают [от этого].
Выгребет в море житейском кормчий,
Но и он не знает действия высшей буддийской мудрости.
Рассыпает цветы небесная фея,
Которая может обратить монаха в иной облик.
Тогда-то можно познать,
Что дхарма не рождается,
А появляется посредством мысли,
Она такова, что невозможно взять,
Дхарма всегда истинна.
В мире монахи это подтверждали.
[Можно] достичь освобождения от суетных мыслей,
Но не полностью. Спасать тех, кто находится в деянии,
Не думают, что означает не-деяние.
Все это разве [не присуще]
Чаньскому наставнику из монастыря Цаоси?
Чаньский наставник [Хуэйнэн]
С мирской фамилией из рода Лу,
Из некоего места, некоего уезда.
Имя — это нереальность и фальшь,
И он не родился в какой-то семье.
У дхармы нет середины и края,
И он не жил на землях Китая.
Его добродетельные наклонности проявлялись в детских забавах,
Семена мудрости обнаружились в сердце,
Когда он был подростком,
Он не был эгоистичен по отношению к себе.
Дух среды, в которой он рос,
Близок духу пахарей и шелководов.
Когда это соответствовало его дао,
Он бродил по селениям мань и мо,
Близких ему по духу. В соответствующем возрасте
Он стал учиться у великого наставника Хунжэня в Хуанмае,
На что готов был положить все силы.
Тогда он был поставлен на работе со ступой
И постоянно очищал свое сердце от мирских дум
И обрел просветление по отношению к мякине.
Всякий раз, когда великий наставник возвышался на алтаре,
Он наставлял учеников, заполнявших храмовый двор.
Среди них были те,
Кто обладал корнями трех колесниц.
Они все вместе внимают единому голосу дхармы,
Чаньский наставник [Хуэйнэн] безмолвствовал,
Но учение воспринимал.
Никогда не спрашивал, а когда возвращался [в келью],
Все самостоятельно обдумывал,
Мысли его были заняты понятием «не-я».
Иногда у него появлялись думы об оленях,
Захотевших испить воды,
А еще стремился обнаружить след улетевшей птицы.
Ароматная каша нескончаема,
Бедные люди по-прежнему [в бедности] —
Нечем покрыть свое тело.
Все ученики говорят,
Что они близки к наставнику,
А на деле же это все равно, что
[Ракушкой] измерить море
И [трубкой] исследовать небо.
Они говорят, что нашли жемчужину.
Великий наставник сердцем сам все понимал.
Триграмма «цянь» сама по себе ничего не произносит,
Небо как может говорить?
Мудрец или гуманный человек
Разве посмеют [об этом рассуждать]?
Конфуций говорил [Цзыгуну]:
«Мы с тобой не знаем [ничего]». И на смертном одре,
Когда [Хунжэнь] тайно передавал рясу первоучителя,
Он сказал [Хуэйнэну]:
«Все живые существа ненавидят того,
Кто отличается [от них] талантом,
А люди ненавидят того,
Кто их превосходит.
Я вот-вот умру, не лучше ли тебе уйти отсюда?»
Чаньский наставник [Хуэйнэн]
Тогда спрятал у себя за пазухой рясу,
Скрылся из того места и безвестно жил в других краях.
Все существующие живут на чистой земле,
Хуэйнэн жил то здесь, то там,
У людей, приписанных к своим местам.
Там, где мирская жизнь, там есть Ворота спасения,
Поэтому он передвигался среди крестьян, купцов, работников.
И вот таким образом
