Хвастуны
Она частенько людям говорит,
Весьма многозначительно притом,
Что хоть Иван Иваныч знаменит,
Но ей, увы, он больше чем знаком.
И за столом в какой-нибудь компании
Она, рассказ придумывая свой,
Его развязно называет Ваней,
А то и просто Ванечкой порой.
Туманно говорит о том, что он,
Хоть и неловко выдавать его,
В нее не то что по уши влюблен,
Но что-то вроде около того…
Его афиша в городе висит,
А он сидел бы только с ней одною,
И пусть он для кого-то знаменит,
А для нее он кое-что иное…
Легко течет обкатанный рассказ.
В нем есть и страсть, и вздохи до рассвета,
Полунамеки и туманность фраз,
Вот только правды, очевидно, нету.
А ведь рассказ всего-то на момент
О том, как с ним однажды говорила,
На вечер от месткома пригласила
Да как-то услыхала комплимент.
Пустяк, конечно. Облачко во мгле.
Но, жаждою тщеславия влекомых,
Небось не так их мало на земле
Вот этих самых «больше чем знакомых».
Шумят, лукавят, рыскают по свету,
И души их хвастливо-горячи:
В одних «безумно влюблены» поэты,
В других – артисты, в третьих – скрипачи.
Неужто в этом высшая награда?
И для чего такая чепуха?
Угомонитесь, милые, не надо!
И не берите на душу греха!
1966
«Ах, как мы нередко странны бываем!..»
Ах, как мы нередко странны бываем!
Ну просто не ведаем, что творим:
Ясность подчас ни за что считаем,
А путаность чуть ли не свято чтим.
Вот живет человек, как игрок без правил,
Взгляды меняя, как пиджаки.
То этой дорогой стопы направил,
То эту дорогу уже оставил,
И все получается. Все с руки.
С усмешкой поигрывая словами,
Глядит многозначаще вам в глаза.
Сегодня он с вами, а завтра с нами,
Сегодня он – «против», а завтра – «за».
И странно: знакомые не клеймят
Такие шатания и болтания.
Напротив, находятся оправдания.
– Сложность характера, – говорят.
Вот и выходит, что все идет:
Оденется пестро – оригинален.
Ругает политику – смелый парень!
Похвалит политику – патриот!
Противоречив? Ну и что ж такого, –
Молодо-зелено. Ерунда!
А брякнет скандальное где-то слово, –
Мы рядом же. Выправим. Не беда!
И вот все с ним носятся, все стараются,
А он еще радостнее шумит.
Ему эта «сложность» ужасно нравится,
Кается снова и вновь грешит.
И ладно б так только в живых общениях,
Но сколько бывает и в наши дни
В науке, пьесах, стихотворениях
Пустой и надуманной трескотни.
Когда преподносят нам вместо симфонии
Какой-то грохочущий камнепад,
Вы удивляетесь: – Где же симфония?
Это же дикая какофония!
– Нет, сложная музыка, – говорят.
А если вы книгу стихов возьмете,
Где слов сумбурный водоворот,
Где рифмы вопят на надрывной ноте,
То вы лишь затылок рукой потрете:
– О чем они? Шут их не разберет!..
Стихи словно ребус. Стихи – загадки.
Все пестро, а мыслей-то никаких!
Не надо терзать себя. Все в порядке.
Это «новаторство», «сложный стих».
А тот, кто себя знатоком считает,
Чтоб вдруг не сказали, что он глупец,
Хоть ничего-то не понимает,
Но все-таки с важным лицом кивает
И шепчет: – Вот здорово! Молодец!
«Сложное творчество», «смелый гений»,
«Сложный характер»… И так во всем!
Не часто ли мы по душевной лени
И сами на эти крючки клюем?
Ведь если типичнейшего нуля
За что-то яркое принимают,
Не слишком ли это напоминает
Сказку про голого короля?!
И почему простота в общенье
И в смелых суждениях прямота –
Самое сложное из мышлений,
Самое светлое из общений
Порою не ценятся ни черта?!
И сколько же жалкая ординарность
Будет прятаться с юных лет
За фразами «сложность», «оригинальность»
И ненавидеть принципиальность,
Как злые сычи ненавидят свет?!
Нельзя, чтоб в петушьем наряде серость
Шумела, задириста и пуста.
Не в этом, товарищи, наша зрелость, –
Пусть царствуют ум, красота и смелость,
А значит – ясность и простота!
1971
Звонит знакомый: – Слушай, поздравляю!
Я слышал, брат, сейчас один доклад.
Тебя всех больше по стране читают,
И цифра там гигантская такая,
Ну, будь здоров, и я ужасно рад!
Я тоже рад. И все-таки невольно
Вздохнул тайком. Бесспорно, это честь.
Смешно мне быть, наверно, недовольным!
И все же стрелы тоже где-то есть…
Уж мне ль не знать моих «доброжелателей»!
Ну до чего ж парадоксально это:
Чем больше у меня друзей-читателей,
Тем меньше у меня друзей-поэтов.
Нет, ей-же-богу, просто глуповато
Дружить и тайно хмуриться в тиши!
Вот классики умели же когда-то
Приветствовать друг друга от души.
По-дружески, по-братски, по-отцовски
Талант таланту радостно внимал:
Ведь целовал же Пушкина Жуковский
И Гоголя Белинский обнимал!
«Пример, – мне скажут, – правильно, хорош!
Давно ли вы на Пушкина похожи?»
Я вовсе не о том, товарищ «ерш»,
Конечно, я не Пушкин, ну так что ж, –
Но и вокруг не Лермонтовы тоже!
Когда ж народа светлое признание
Кому-то портит ненароком кровь,
То это тоже вроде испытания
На искренность, на дружбу и любовь.
А если так, то не о чем печалиться,
Пусть тает круг. Не станем унывать!
Все умные и честные – останутся.
А на врагов мне просто наплевать!
1972
Дрожа от внутреннего огня,
Воюя отнюдь не всегда открыто,
Меня ненавидят антисемиты,
И сионисты не терпят меня.
Быть может, за то, что мне наплевать
На пятый параграф в любой анкете.
И кто там по крови отец или мать,
И кем у кого записаны дети.
Смешно сегодня, в эпоху ракет,
Вколачивать в чьи-то мозги тупые,
Что наций плохих и хороших нет,
Есть люди хорошие и плохие!
Нет, шовинисты нигде не народ,
Их мало, и паника тут запрещается.
И все же – пока хоть один живет –
Битва с фашизмом еще продолжается.
А коль зашипит вдруг такой вот лоб
О кровных различьях людей на свете,
Вы дайте немедля ему микроскоп,
И пусть он хоть треснет, хоть ляжет в гроб,
А все же найдет различия эти!
Нельзя, чтобы кто-то, хитря глазами,
Внушал вдруг сомненья иль даже страх
И, спекулируя на страстях,
Стремился везде, ну во всех делах
Людей бы порядочных стукать лбами.
И встретивши взгляд, что юлит, как уж,
Главное, люди, не отступайте
И сразу безжалостно обнажайте
Всю низкую суть шовинистских душ!
Кто честен – мне друг, а любой злодей,
Подлец иль предатель с душонкой узкой
(Какое мне дело, каких он кровей!) –
Он враг мне. Пускай он хоть дважды еврей,
Хоть трижды узбек, хоть четырежды русский!
И нет для меня здесь иного мнения –
Сквозь всякие споры и дым страстей
Верую я лишь в одно крещение:
В свободу всех наций без исключения
И счастье для всех на земле людей.
Да, просто смешно в эпоху ракет
Вколачивать в чьи-то мозги тупые,
Что наций плохих и хороших нет.
Есть люди хорошие и плохие!
И пусть помогают щедрей и щедрее
(Ужель мы душою мельчиться будем!)
Не финну – финн, не еврей – еврею,
Не русский – русскому, а мудрее,
А выше, а чище, а люди – людям!
Так вспыхни и брызни во все концы,
Наш гнев, наша дружба и светлый разум,
Чтоб все шовинисты и подлецы
Везде, как клопы, передохли разом!
1978
«Транзистор включил. И ночной эфир…»
Транзистор включил. И ночной эфир
Вспыхнул, кружась в звуковой метели.
В крохе коробочке целый мир:
Лондон, Бейрут, Люксембург и Дели.
Вот чудо, доступное нам всегда!
А что, если б в мире придумать средство,
Чтоб так же вот просто, как города,
Слышать бы голос любого сердца.
Не важно, что люди вам говорят,
Важно, что думают. Вот в чем штука.
И тут-то позволила б нам наука
Проверить друзей наших всех подряд.
Что бы открылось? Что б оказалось?..
Стою с посерьезневшим вдруг лицом.
Что это: нервы или усталость?
И этот мой вздох почему? О чем?
О нет, я уверен в друзьях давно,
Прекрасен и тот, и другая тоже.
Проверка – отличное дело. Но…
Кто знает… И лучше не надо все же!
1979
