Владимир Высоцкий - Книга 1

В желтой жаркой Африке,
В центральной ее части,
Как-то вдруг, вне графика,
Случилося несчастье.
Слон сказал, не разобрав:
— Видно быть потопу.
В общем так: один жираф
Влюбился в антилопу.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
— Жираф большой, ему видней.
Что же, что рога у ней, —
Кричал жираф любовно, —
Нынче в нашей фауне
Равны все поголовно. если
Вся моя родня
Будет ей не рада,
Не пеняйте на меня,
Я уйду из стада.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
— Жираф большой, ему видней.
Папе антилопьему
Зачем такого сына?
Все равно, — что в лоб ему,
Что по лбу, — все едино.
И жирафа мать брюзжит, —
Видали остолопа?
И ушли к бизонам жить
С жирафом антилопа.
Тут поднялся галдеж и лай,
И только старый попугай
Громко крикнул из ветвей:
— Жираф большой, ему видней.
В желтой жаркой Африке
Не видать идиллий.
Льют жираф с жирафихой
Слезы крокодильи.
Только горю не помочь,
Нет теперь закона…
У жирафов вышла
Дочь замуж за бизона.
Пусть жираф был неправ,
Но виновен не жираф,
А тот, кто крикнул из ветвей:
— Жираф большой, ему видней.

Змеи, змеи кругом, будь им пусто!
Человек в иступленьи кричал
И позвал на подмогу мангуста,
Чтобы, значит, мангуст выручал.
И мангусты взялись за работу,
Не щадя ни себя, ни родных,
Выходили они на работу
Без отгулов и выходных.
И в пустынях, степях и в пампасах
Даже дали наказ патрулям
Игнорировать змей безопасных
И сводить ядовитых к нулям.
Приготовьтесь, сейчас будет грустно:
Человек появился тайком
И поставил силки на мангуста,
Объявив его вредным зверьком.
Он наутро пришел, с ним собака,
И мангуста упрятал в мешок,
А мангуст отбивался и плакал,
И кричал: «Я полезный зверек»
Но мангустов в порезах и ранах,
Все швыряли в мешок, как грибы,
Одуревших от боли в капканах,
Ну и от поворота судьбы.
И гадали они: «В чем же дело?
Почему нас несут на убой?»
И сказал им мангуст престарелый
С перебитой передней ногой:
«Козы в Бельгии съели капусту,
Воробьи — рис в Китае с полей,
А в Австралии злые мангусты
Истребили полезнейших змей.»
Это вовсе не дивное диво:
Раньше были полезны, и вдруг
Оказалось, что слишком ретиво
Истребляли мангусты гадюк.
Вот за это им вышла награда
От расчетливых наших людей.
Видно люди не могут без яда,
Ну, а значит, не могут без змей.
И снова змеи кругом… будь им пусто!

Трубят рога: скорей, скорей!
И копошится свита.
Душа у ловчих без затей,
Из жил воловьих свита.
Ну и забава у людей:
Убить двух белых лебедей!
И соколы помчались,
У лучников наметан глаз.
А эти лебеди как раз
Сегодня повстречались.
Она жила под солнцем там,
Где синих звезд без счета,
Куда под силу лебедям
Высокого полета.
Вспари, едва крыла раскинь,
В пустую трепетную синь.
Скользи по божьим склонам
В такую высь, куда и впредь
Возможно будет залететь
Лишь ангелам и стонам.
Но он и там ее настиг,
И счастлив миг единый.
Но только был тот яркий миг
Их песней лебединой.
Крылатым ангелам сродни
К земле направились они,
Опасная повадка,
Из-за кустов, как из-за стен,
Следят охотники за тем,
Чтоб счастье было кратко.
Вот отирают пот со лба
Виновники поверья:
Сбылась последняя мольба
Остановись, мгновенье!
Так пелся этот вечный стих.
В той лебединой песне их,
Счастливцев одночасье.
Они упали вниз вдвоем,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.

Мы древние, испытанные кони.
Победоносцы ездили на нас,
И не один великий богомаз
Нам золотил копыта на иконе.
И рыцарь-пес и рыцарь благородный
Хребты нам гнули тяжестию лат.
Один из наших, самый сумасбродный,
Однажды ввез Калигулу в сенат.

Я скачу, но я скачу иначе
По полям, по лужам, по росе…
Говорят: он иноходью скачет.
Это значит иначе, чем все.
Но наездник мой всегда на мне,
Стременами лупит мне под дых.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Если не свободен нож от ножен,
Он опасен меньше, чем игла.
Вот и я — оседлан и стреножен.
Рот мой раздирают удила.
Мне набили раны на спине,
Я дрожу боками у воды.
Я согласен бегать в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Пляшут, пляшут скакуны не старте,
Друг на друга злобу затая.
В исступленье, в бешенстве, в азарте,
И роняют пену, как и я,
Мой наездник у трибун в цене,
Крупный мастер верховой езды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Нет, не будут золотыми горы,
Я последним цель пересеку,
Я ему припомню эти шпоры,
Запою, отстану на скаку!
Колокол, жокей мой на коне,
Он смеется в предвкушении мзды.
Ох, как я бы бегал в табуне,
Но не под седлом и без узды!
Что со мной, что делаю, как смею?
Потакаю своему врагу.
Я собою просто не владею,
Я придти не первым не могу!
Что же делать остается мне?
Вышвырнуть жокея моего
И скакать, как будто в табуне,
Под седлом, в узде, но без него!
Я пришел, а он в хвосте плетется
По камням, по лужам, по росе.
Я впервые не был иноходцем,
Я стремился выиграть, как все!

Рвусь из сил, и из всех сухожилий,
Но сегодня опять, как вчера,
Обложили меня, обложили,
Гонят весело на номера.
Из-за елей хлопочут двустволки,
Там охотники прячутся в тень.
На снегу кувыркаются волки,
Превратившись в живую мишень.
Идет охота на волков,
Идет охота.
На серых хищников
Матерых и щенков.
Кричат загонщики,
И лают псы до рвоты.
Кровь на снегу и пятна красные флажков.
Не на равных играют с волками
Егеря, но не дрогнет рука.
Оградив нам свободу флажками,
Бьют уверенно, наверняка!
Волк не может нарушить традиций.
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!
Наши ноги и челюсти быстры.
Почему же, вожак, дай ответ,
Мы затравленно рвемся на выстрел
И не пробуем через запрет?
Волк не должен, не может иначе!
Вот кончается время мое:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся и поднял ружье.
Рвусь из сил, и из всех сухожилий,
Но сегодня не так, как вчера.
Обложили меня, обложили,
Но остались ни с чем егеря!
Идет охота на волков,
Идет охота.
На серых хищников
Матерых и щенков,
Кричат загонщики,
И лают псы до рвоты,
Кровь на снегу и пятна красные флажков.