Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

За окошком веселится снег.
Ты сидишь, спокойно напевая…
Не могу забыть я о войне
И все чаще, чаще вспоминаю,
Как грохочет черная земля,
Как встают пылающие зори.

Может, к счастью не привыкла я
Или счастью не хватает горя?

Мы с тобою — искренние люди.
Что ж, сознайся:
                            разошлись пути.
Нам от ветра
                      собственною грудью
Захотелось счастье защитить.
Только разве это в нашей власти?
Разве ты не понимаешь сам,
Как непрочно комнатное счастье,
Наглухо закрытое ветрам?

Я боюсь просыпаться ночью,
Не уснешь до утра потом.
Будешь слушать, как мыши точат
Одряхлевший, холодный дом.
Будешь слушать, как ветер вьюжит,
Голосит про окопный край…
Отчего же такая стужа,
Словно кто-то не верит в май?
Словно я перестала верить,
Что в одну из весенних дат
Неожиданно охнут двери
И, бледнея, войдет солдат.

Я — горожанка.
Я росла, не зная,
Как тонет в реках
Медленный закат.
Росистой ночью,
Свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.

Я не бродила
По туристским тропам
Над морем
В ослепительном краю:
В семнадцать лет,
Кочуя по окопам,
Я увидала Родину свою.

Над твоей Прибалтикой туманы.
Снежный ветер над моей Москвой.
Не дотянешься до губ желанных,
Не растреплешь волосы рукой.

С головою зарываюсь в книги,
Под глазами темные круги.
На вечерних тротуарах Риги
Слышу одинокие шаги.

Вижу я балтийские туманы.
Видишь ты метели над Москвой.
Не дотянешься до губ желанных,
Не растреплешь волосы рукой…

Русский вечер.
Дымчатые дали.
Ржавые осколки на траве.
Веет древней гордою печалью
От развалин скорбных деревень.

Кажется, летает над деревней
Пепел чингисханской старины…
Но моей девчонке семидневной
Снятся удивительные сны.

Снится, что пожары затухают,
Оживает обожженный лес.
Улыбнулось,
                       сморщилось,
                                              вздыхает
Маленькое чудо из чудес.

Мне при слове
                          «Восток»
Вспоминаются снова
Ветер,
Голые сопки кругом.
Вспоминаю ребят из полка
                                      штурмового
И рокочущий аэродром.

Эти дни отгорели
Тревожной ракетой,
Но ничто не сотрет
Их след —
Потому что
В одно
Армейское лето
Вырастаешь
На много лет.

Позови меня!
Я все заброшу.
Январем горячим, молодым
Заметет тяжелая пороша
Легкие следы.

Свежие пушистые поляны.
Губы.
Тяжесть ослабевших рук.
Даже сосны,
                     от метели пьяные,
Закружились с нами на ветру.

На моих губах снежинки тают.
Ноги разъезжаются на льду.
Бойкий ветер, тучи разметая,
Покачнул веселую звезду.

Хорошо,
                что звезды покачнулись,
Хорошо
              по жизни пронести
Счастье,
               не затронутое пулей,
Верность,
                 не забытую в пути.

Я люблю большие расстоянья,
Я должна увидеть наяву
Севера холодное сиянье,
Южных океанов синеву.

Над Дальневосточною тайгою
Дремлют сопки в отблесках зари,
Там крадутся тигры к водопою,
К мутноватым водам Уссури.

Пусть я этих тигров не видала, —
В памяти надолго сберегу
Молчаливого Дерсу Узала,
Злобно шелестящую тайгу.

А в Карпатах — сосны в белых шубах,
Улеглась задорная метель,
Там шагают с песней лесорубы,
Молодая дружная артель.

Топоры блестят на солнце зимнем,
И поет упрямая пила,
Осыпается мохнатый иней,
Убегает белка из дупла.

…Черноморье. Волны бьют о скалы,
Горы в фиолетовом дыму…
Кажется, давно ль я отдыхала
В пионерском лагере в Крыму?

Кажется, военные дороги
Лишь вчера из детства увели.
Я хочу руками листья трогать,
Муравейник палкой шевелить.

Я люблю большие расстоянья,
Я должна увидеть наяву
Севера холодное сиянье,
Южных океанов синеву.

Над Москвой шумит походный ветер,
Он зовет в далекие края.
Кто сказал, что нет чудес на свете?
Ты чудесна, Родина моя!

Пахнет свежей землей, известкой.
Деловито скрипят леса.
Вновь ремесленников-подростков
Слышу ломкие голоса.

Увидав паренька на крыше,
Помахаю рукой ему:
Это детство навстречу вышло
Поколению моему.

Люди дрожат от стужи
Северной злой весной,
А мне показались лужи
Небом на мостовой.

Я расплескала небо.
Волны бегут гурьбой.
Если ты здесь не был,
Мы побываем с тобой.

Мы побываем всюду:
Кто уцелел в огне,
Знает,
           что жизнь —
                                  чудо,
Молодость —
                         чудо вдвойне.

Стиснуты зубы плотно.
Сведены брови круто.
Жесток упрямый волос
Над невеселым лбом.
Весь ты какой-то новый,
Сумрачный, неуютный,
Словно большой, добротный,
Но необжитый дом.

Прячешь глаза в ресницы,
Пристальный взгляд заметив…
С ласковою усмешкой
Думаю я не раз:
«Кто же тебя полюбит,
Кто же в тебя вселится,
Кто же огонь засветит
В окнах широких глаз?»

Не знаю, где я нежности училась, —
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах — обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова
             нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.

Нет!
       Мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.

А вечером
                  над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, —
Быть может, на дороге фронтовой…

Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы —
Наш привал после ночи похода.
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит веселая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
— Вот, мол, ноги совсем опухли,
Вот, мол, даже не снять сапог…

Гасли звезды.
Села горели.
Выли ветры мокрой весны.
Под простреленными шинелями
Беспокойные снились сны…

На порогах шинели сбросив,
Мы вернулись к домам своим
От окопных холодных весен,
От окопных горячих зим.
Но среди городского шума,
Мой товарищ, нельзя забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы.