Владимир Высоцкий - Песни. Стихотворения

Лихие пролетарии,
Закушав водку килечкой,
Спешат в свои подполия
Налаживать борьбу, —
А я лежу в гербарии,
К доске пришпилен шпилечкой,
И пальцами до боли я
По дереву скребу.

Корячусь я на гвоздике,
Но не меняю позы.
Кругом – жуки-навозники
И мелкие стрекозы, —
По детству мне знакомые —
Ловил я их, копал,
Давил, – но в насекомые
Я сам теперь попал.

Под всеми экспонатами —
Эмалевые планочки, —
Всё строго по-научному —
Указан класс и вид…
Я с этими ребятами
Лежал в стеклянной баночке,
Дрались мы, – это к лучшему:
Узнал, кто ядовит.

Я представляю мысленно
Себя в большой постели, —
Но подо мной написано:
«Невиданный доселе»…
Я гомо был читающий,
Я сапиенсом был,
Мой класс – млекопитающий,
А вид… уже забыл.

В лицо ль мне дуло, в спину ли,
В бушлате или в робе я —
Тянулся, кровью крашенный,
Как звали, к шалашу, —
И на́ тебе – задвинули
В наглядные пособия, —
Я злой и ошарашенный
На стеночке вишу.

Оформлен как на выданье,
Стыжусь как ученица, —
Жужжат шмели солидные,
Что надо подчиниться,
А бабочки хихикают
На странный экспонат,
Сороконожки хмыкают
И куколки язвят.

Ко мне с опаской движутся
Мои собратья прежние —
Двуногие, разумные, —
Два пишут – три в уме.
Они пропишут ижицу —
Глаза у них не нежные, —
Один брезгливо ткнул в меня
И вывел резюме:

«Итак, с ним не налажены
Контакты, и не ждем их, —
Вот потому он, гражданы,
Лежит у насекомых.
Мышленье в ём не развито,
И вечно с ним ЧП, —
А здесь он может разве что
Вертеться на пупе».

Берут они не круто ли?! —
Меня нашли не во́ поле!
Ошибка это глупая —
Увидится изъян, —
Накажут тех, кто спутали,
Заставят, чтоб откнопили, —
И попаду в подгруппу я
Хотя бы обезьян.

Нет, не ошибка – акция
Свершилась надо мною, —
Чтоб начал пресмыкаться я
Вниз пузом, вверх спиною, —
Вот и лежу, расхристанный,
Разыгранный вничью,
Намеренно причисленный
К ползучему жучью.

Червяк со мной не кланится,
А оводы со сле́пнями
Питают отвращение
К навозной голытьбе, —
Чванливые созданьица
Довольствуются сплетнями, —
А мне нужны общения
С подобными себе!

Пригрел сверчка-дистрофика —
Блоха сболтнула, гнида —
И глядь – два тертых клопика
Из третьего подвида, —
Сверчок полузадушенный
Вполсилы свиристел,
Но за покой нарушенный
На два гвоздочка сел.

А может, всё провертится
И соусом приправится…
В конце концов, ведь досочка —
Не плаха, говорят, —
Всё слюбится да стерпится:
Мне даже стали нравиться
Молоденькая осочка
И кокон-шелкопряд.

Да, мне приятно с осами —
От них не пахнет псиной,
Средь них бывают особи
И с талией осиной.
И кстати, вдруг из коконов
Родится что-нибудь
Такое, что из локонов
И что имеет грудь…

Паук на мозг мой зарится,
Клопы кишат – нет роздыха,
Невестой хороводится
Красавица оса…
Пусть что-нибудь заварится,
А там – хоть на три гвоздика, —
А с трех гвоздей, как водится,
Дорога – в небеса.

В мозгу моем нахмуренном
Страх льется по морщинам:
Мне будет шершень шурином —
А что мне будет сыном?..
Я не желаю, право же,
Чтоб трутень был мне тесть!
Пора уже, пора уже
Напрячься и воскресть!

Когда в живых нас тыкали
Булавочками колкими —
Махали пчелы крыльями,
Пищали муравьи, —
Мы вместе горе мыкали —
Все проткнуты иголками, —
Забудем же, кем были мы,
Товарищи мои!

Заносчивый немного я,
Но – в горле горечь комом:
Поймите, я, двуногое,
Попало к насекомым!
Но кто спасет нас, выручит,
Кто снимет нас с доски?!
За мною – прочь со шпилечек,
Сограждане жуки!

И, как всегда в истории,
Мы разом спины выгнули, —
Хоть осы и гундосили,
Но кто силен, тот прав, —
Мы с нашей территории
Клопов сначала выгнали
И паучишек сбросили
За старый книжный шкаф.

Скандал потом уляжется,
Зато у нас все дома,
И поживают, кажется,
Вполне не насекомо.
А я – я тешусь ванночкой
Без всяких там обид…
Жаль, над моею планочкой
Другой уже прибит.

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
        по учению,
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, —
        по течению.

Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте —
        я не слушаю.
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
        брагу кушаю.

И пока я наслаждался,
Пал туман и оказался
        в гиблом месте я, —
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
        злая бестия.

Я кричу, – не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
        вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу – отвечает:
        «Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя святая
        Богородица:
Кто рули да весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
        так уж водится!»

И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням, кореньям
        тяжкой поступью.
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу —
        только по́ сту пью.

Вдруг навстречу мне – живая
Колченогая Кривая —
        морда хитрая:
«Не горюй, – кричит, – болезный,
Горемыка мой нетрезвый, —
        слезы вытру я!»

Взвыл я, ворот разрывая:
«Вывози меня, Кривая, —
        я на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кровоока, —
        только вывези!»

Влез на горб к ней с перепугу, —
Но Кривая шла по кругу —
        ноги разные.
Падал я и полз на брюхе —
И хихикали старухи
        безобразные.

Не до жиру – быть бы жи́вым, —
Много горя над обрывом,
        а в обрыве – зла.
«Слышь, Кривая, четверть ставлю —
Кривизну твою исправлю,
        раз не вывезла!

Ты, Нелегкая, маманя!
Хочешь истины в стакане —
        на лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять —
        облегчение!»

И припали две старухи
Ко бутыли медовухи —
        пьянь с ханыгою, —
Я пока за кочки прячусь,
К бережку́ тихонько пячусь —
        с кручи прыгаю.

Огляделся – лодка рядом, —
А за мною по корягам,
        дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои – Кривая
        да Нелегкая.

Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
        на стремнину ли, —
А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою
        там и сгинули!

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес – Судьба моя, беспомощна, больна, —
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка – слюна.

Морока мне с нею —
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,

А горлом немею, —
И жить не умею,
И петь не хочу!

Должно быть, старею, —
Пойти к палачу…
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, – ласкается, дрожит, —
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
Я ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чем пожелаю,
Когда захочу.

Нет, не постарею —
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет скорее,
А я приплачу.

Бывают дни, я голову в такое пекло всуну,
Что и Судьба попятится, испуганна, бледна, —
Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана́, еще ворчит она:

Закуски – ни корки!
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
Я ноги – в опорки,
Судьбу – на закорки, —
И в гору и с горки
Пьянчугу влачу.

Когда постарею,
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, —
Хамила, безобразила и обернулась Роком, —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею,
Гляди – я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не надо за шею, —
Я петь не смогу!»

Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́!