Пыльный город
Так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Думал я, наконец, не увижу я скоро
Лагерей, лагерей.
Но попал в этот пыльный, расплывчатый
Без людей, без людей.
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Но так оно и есть
Словно встарь, словно встарь:
Если шел в разрез
На фонарь, на фонарь,
А если воровал
Значит сел, значит сел,
А если много знал
Под расстрел, под расстрел.
Так зачем проклинал свою горькую долю
Видно зря, видно зря!
Так зачем я так долго стремился на волю
В лагерях, в лагерях!
Бродят толпы людей на людей не похожих
Равнодушных, слепых.
Я заглядывал в черные лица прохожих,
Ни своих, ни чужих.
Я женщин не бил до семнадцати лет,
В семнадцать ударил впервые.
Теперь на меня просто удержу нет:
Направо — налево
Я им раздаю чаевые!
Но как же случилось, что интеллигент
Противник насилия в быте,
Так в жизни упал я, и в этот момент
Ну если хотите,
Себя оскорбил мордобитьем.
А было все так. Я ей не изменил
За три дня ни разу, признаться…
Да что говорить? Я духи ей купил
Французские, братцы,
За тридцать четыре семнадцать.
Но был у нее продавец из тэжэ
Его звали Голубев Слава.
Он эти духи подарил ей уже!
Налево — направо
Моя улыбалась шалава!…
Я был молодой и я вспыльчивый был,
Претензии высказал кратко:
Сказал ей, что Славку вчера удавил,
Сегодня ж, касатка,
Тебя удавлю для порядка.
Я с дрожью в руках подошел к ней впритык,
Зубами стуча Марсельезу,
К гортани присох непослушный язык…
И справа, и слева
Я ей основательно врезал!
С тех пор все шалавы боятся меня
И это мне больно, ей-богу!
Поэтому я, не проходит и дня,
Бью больно и долго!
Но всех не побьешь, — их ведь много…
Ну о чем с тобой говорить?
Все равно ты порешь ахинею,
Лучше я пойду к ребятам пить
У ребят есть мысли поважнее.
У ребят серьезный разговор,
Например, о том, кто пьет сильнее,
У ребят широкий кругозор
От ларька до нашей бакалеи.
Разговор у нас и прям и груб,
Две проблемы мы решаем глоткой:
Где достать недостающий рупь
И кому потом бежать за водкой.
Ты даешь мне утром хлебный квас…
Ну что тебе придумать в оправданье?
Интеллекты разные у нас
Повышай свое образованье!
Копи! Ладно, мысли свои вздорные топи.
Копи, только баньку мне по-черному топи!
Вопи, — все равно меня утопишь, но вопи.
Топи, только баньку мне, как хочешь, но топи!
Эх, сегодня я отмоюсь, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Не спи! Где рубаху мне по-пояс добыла?
Топи! Ох, сегодня я отмоюсь до бела!
Кропи, в бане стены закопченые кропи.
Топи, слышишь? Баньку мне по-черному топи!
Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь! Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Кричи: загнан в угол зельем, словно гончей лось.
Молчи, — у меня уже похмелье кончилось!
Купи! Хоть кого-то из охранников купи.
Топи, эту баньку ты мне ранненько топи!
Эх, отмоюсь я сегодня, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Терпи! — Ты ж сама по дури продала меня!
Топи, чтоб я чист был, как щенок, к исходу дня.
Вопи, — все равно меня утопишь, но вопи…
Топи, только баньку мне как хочешь, но топи!
Эх, сегодня я отмаюсь, эх, освоюсь!
Но сомневаюсь, что отмоюсь!…
Я весь в свету, доступен всем глазам.
Я приступил к привычной процедуре:
Я к микрофону встал, как к образам,
Нет-нет, сегодня — точно к амбразуре.
И микрофону я не по нутру
Да, голос мой любому опостылет.
Уверен, если где-то я совру,
Он ложь мою безжалостно усилит.
Бьют лучи от рампы мне под ребра,
Светят фонари в лицо недобро,
И слепят с боков прожектора,
И жара, жара.
Он, бестия, потоньше острия.
Слух безотказен, слышит фальшь до йоты.
Ему плевать, что не в ударе я,
Но пусть, я честно выпеваю ноты.
Сегодня я особенно хриплю,
Но изменить тональность не рискую.
Ведь если я душою покривлю,
Он ни за что не выправит кривую.
На шее гибкой этот микрофон
Своей змеиной головою вертит.
Лишь только замолчу, ужалит он.
Я должен петь до одури, до смерти.
Не шевелись, не двигайся, не смей.
Я видел жало. Ты змея, я знаю.
А я сегодня — заклинатель змей,
С не пою, я кобру заклинаю.
Прожорлив он, и с жадностью птенца
Он изо рта выхватывает звуки.
Он в лоб мне влепит девять грамм свинца.
Рук не поднять — гитара вяжет руки.
Опять не будет этому конца.
Что есть мой микрофон? Кто мне ответит?
Теперь он — как лампада у лица,
Но я не свят, и микрофон не светит.
Мелодии мои попроще гамм,
Но лишь сбиваюсь с искреннего тона,
Мне сразу больно хлещет по щекам
Недвижимая тень от микрофона.
Я освещен, доступен всем глазам.
Чего мне ждать: затишья или бури?
Я к микрофону встал, как к образам.
Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.
Я полмира почти через злые бои
Прошагал и прополз с батальоном,
И обратно меня за заслуги мои
С санитарным везли эшелоном.
Подвезли — вот родимый порог
На полуторке к самому дому.
Я стоял и немел, а над крышей дымок
Поднимался не так — по-другому.
Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату
Не припала в слезах на могучую грудь,
А руками всплеснула — и в хату.
И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
За чужое за что-то запнулся в сенях,
Дверь рванул — подкосились колени.
Там сидел за столом на месте моем
Неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем,
Потому я и псами облаян.
Это значит, пока под огнем
Я спешил, ни минуты не весел,
Он все вещи в дому переставил моем
И по-своему все перевесил.
Мы ходили под богом — под богом войны,
Артиллерия нас накрывала.
Но смертельная рана зашла со спины
И изменою в сердце застряла.
Я себя в пояснице согнул,
Силу воли позвал на подмогу:
«Извините, товарищи, что завернул
По ошибке к чужому порогу.
Дескать, мир, да любовь вам, да хлеба на стол,
Чтоб согласье по дому ходило».
Ну, а он даже ухом в ответ не повел:
Вроде так и положено было.
Зашатался некрашеный пол.
Я не хлопнул дверьми, как когда-то.
Только окна раскрылись, когда я ушел,
И взглянули мне вслед виновато…
Какой был бал! Накал движенья, звука, нервов,
Сердца стучали на три счета вместо двух.
К тому же дамы приглашали кавалеров
На белый вальс, традиционный, и захватывало дух.
Ты сам, хотя танцуешь с горем пополам,
Давно решился пригласить ее одну…
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.
И вот все ближе, все реальней становясь,
Она, к которой подойти намеревался,
Идет сама, чтоб пригласить тебя на вальс,
И кровь в висках твоих стучится в ритме вальса.
Ты внешне спокоен
Средь шумного бала,
Но тень за тобою
Тебя выдавала
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И, бережно держа
И бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.
Был белый вальс, конец сомненьям маловеров
И завершенье юных снов, забав, утех.
Сегодня дамы приглашают кавалеров
Не потому, что мало храбрости у тех.
Возведены на время бала в званья дам,
И кружит головы нам вальс, как в старину.
Но вечно надо отлучаться по делам,
Спешить на помощь, собираться на войну.
Белее снега белый вальс, кружись, кружись,
Чтоб снегопад подольше не прервался.
Она пришла, чтоб пригласить тебя на жизнь,
И ты был бел, белее стен, белее вальса.
Где б ни был бал — в лицее, в доме офицеров,
В дворцовой зале, в школе — как тебе везло!
В России дамы приглашают кавалеров
Во все века на белый вальс, и было все белым-бело.
Потупя взоры, не смотря по сторонам,
Через отчаянье, молчанье, тишину
Спешили женщины прийти на помощь нам.
Их бальный зал — величиной во всю страну.
Куда б ни бросило тебя, где б ни исчез,
Припомни вальс, как был ты бел — и улыбнешься.
Век будут ждать тебя — и с моря и с небес
И пригласят на белый вальс, когда вернешься.
Ты внешне спокоен
Средь шумного бала,
Но тень за тобою
Тебя выдавала
Металась, ломалась, дрожала она
В зыбком свете свечей.
И, бережно держа
И бешено кружа,
Ты мог бы провести ее по лезвию ножа.
Не стой же ты руки сложа,
Сам не свой и ничей.
