13(26) января 1926
«Насилье царствует над миром...»
Насилье царствует над миром,
Насилье – благостное зло.
Свободу ставишь ты кумиром,
Но что, скажи, тебя спасло?
Среди народных возмущений,
Тебя лишивших всех охран
И выпавших на жертву мщений,
Пришел насильник и тиран.
Он захватил кормило власти,
Твой жалкий ропот презрел он,
И успокоилися страсти,
И вот уют твой огражден.
В своем бессилии сознайся,
Не суесловь и не ропщи,
Перед насильем преклоняйся,
Свободы лживой не ищи.
24 января (6 февраля) 1926
«Три девицы спорить стали...»
Три девицы спорить стали
О красавце молодом.
– Он влюблен в меня. —
– Едва ли!
Чаще к нам он ходит в дом. —
– Ошибаетесь вы обе:
Он со мной в лесу гулял. —
Шепчет им старуха: – В небе
У него свинец застрял.
– Вы б его не сохранили:
Он Далекую любил.
Из земной докучной были
Он к Невесте поспешил. —
7(20) февраля 1926
«Разве все язвы и шрамы...»
Разве все язвы и шрамы
Мстительно мы понесем
В эту обитель, куда мы
В смертный наш час отойдем?
– Создал я мир для тебя ли? —
Злобного спросит Отец.
– Этой блистающей дали
Ты ли положишь конец?
– Все колебанья эфира
Я из Себя излучил.
Даром все радости мира
Ты от меня получил.
– Гневною речью порочишь
Ты утомительный путь.
Иль, как ребенок, ты хочешь
Сладкое только слизнуть?
– Если уж так тебе надо,
Сам ты свой мир созидай, —
Без раскаленного ада
Благоухающий рай.
– В нем ты завоешь от скуки,
Вызов ты бросишь судьбе,
И недоступные муки
Станут желанны тебе.
– Но не творец ты, игрою
Миродержавной рожден,
Я же тебе не открою
Тайны пространств и времен. —
18 – 19 февраля (3 – 4 марта) 1926
«Ни презирать, ни ненавидеть...»
Ни презирать, ни ненавидеть
Я не учился никогда,
И не могла меня обидеть
Ничья надменность иль вражда.
Но я, как унтер Пришибеев,
Любя значенье точных слов,
Зову злодеями злодеев
И подлецами подлецов.
А если мелочь попадется,
Что отшлифована толпой,
Одна мне радость остается, —
Назвать клопом или клопой.
6 (19) марта 1926
«Целуя руку баронессы...»
Целуя руку баронессы,
Тот поцелуй я вспоминал,
С которым я во время мессы
К устам Распятие прижал.
Мне Эльза тихо говорила:
– Благодарю, мой милый паж!
Весь грех мой я тебе открыла,
Меня врагам ты не предашь. —
– О, госпожа, твой грех мне ведом,
Но и в грехе невинна ты.
Истомлена жестоким бредом,
Ты мне доверила мечты.
– Я погашу врага угрозы
И затворю его уста,
И расцветут живые розы
Благоуханного куста.
– Все совершится неизбежно,
И ты супругом назовешь
Того, кого ты любишь нежно,
Кому ты душу отдаешь! —
8(21) марта 1926
«Мечта стоять пред милой дамой...»
Мечта стоять пред милой дамой
Владеет отроком-пажом,
Но двери заперты упрямо, —
Там госпожа с духовником.
В каких проступках покаянье
Она смиренно принесла?
Иль только слушать назиданье
Она прелата призвала?
Иль, мужа своего ревнуя,
Благого утешенья ждет?
Иль совещается, какую
В обитель жертву принесет?
Или? Потупившись ревниво,
Стоит влюбленный паж, дрожа.
Но вот выходит торопливо
Монах, не глядя на пажа.
Его лицо все так же бледно.
Стремится к Господу аскет,
В молитве страстной и победной
Давно отвергнувший весь свет.
О нет, любовью здесь не пахнет!
Ревнивым, милый паж, не будь:
В дыхании молитвы чахнет
Давно монашеская грудь.
Паж веселеет, входит смело,
Графиня милая одна.
Она работает умело
Над вышиваньем полотна.
Он Эльзу к поцелую нудит.
– Мальчишка дерзкий, не балуй! —
И паж трепещет, – что же будет,
Удар хлыста иль поцелуй?
Нет, ничего, она смеется,
И как пажу не покраснеть!
– Тебе никак не удается
Твоею Эльзой овладеть!
– Какую задал мне заботу —
Тебя искусству ласк учить!
Что ж, граф уехал на охоту, —
Уж научу я, так и быть! —
Она мальчишку раздевает,
Нагая перед ним легла,
И терпеливо обучает
Веселым тайнам ремесла.
9(22) марта 1926
«Последуешь последней моде...»
Последуешь последней моде
Иль самой первой, все равно.
В наряде, в Евиной свободе
Тебе не согрешить грешно.
И если даже нарумянишь
Свои ланиты и уста
И этим Кроноса обманешь,
Ты перед Эросом чиста.
Твои лукавые измены
Пусть отмечает Сатана,
Но ты, соперница Елены,
Пред Афродитою верна.
И если бы аскет с презреньем
Клеймил коварство женщин, «ты
Была б всегда опроверженьем
Его печальной клеветы».
19 мapтa (1 апреля) 1926
Приглашены богатым Вором
В числе других Оратор и Поэт,
И восхваляют все его согласным хором,
Но кислые гримасы им в ответ.
Все гости подбавляли жара,
И яркий фейерверк похвал
Перед глазами Вора засверкал,
А он мычит: – Все это слабо, старо! —
От Вора вышел, за углом
Чуть приоткрывши щелку злости,
Смущенные, так говорили гости:
– Не сладить с этим чудаком!
Как ни хвали, все недохвалишь!
Сказать бы попросту: «Чего клыки ты скалишь?
Разбойник ты и вор!
Вот был бы верный разговор!»
Один из них, молчавший за обедом,
Теперь прислушавшись к таким беседам,
Им говорит:
– Вот это все ему в глаза бы вы сказали! —
И на него все закричали:
– Нельзя! Ужасно отомстит!
В бараний рог согнет! Всю жизнь нам испоганит! —
Но, возраженьем не смущен,
Им отвечает он:
– А все ж его хвалить кто за язык вас тянет? —
23 марта (4 апреля) 1926
– Для чего мы строим наши соты?
Кто-то крадет наш мед.
Мы бы жили без заботы,
Если б сами ели наш мед.
Для чего мы строим соты? —
– Тот, кто крадет ваш мед,
Изменил чудесно всю природу.
Аромат цветов дает
Сладость вашему меду, —
Человек не даром крадет мед. —
8(21) апреля 1926
Мениса молодая,
Покоясь в летний зной,
Под тенью отдыхая,
Внимает песне той,
Которую в долине
Слагает ей пастух.
В томленьи да в кручине
Он напевает вслух.
Что сердце ощущает,
Что чувствует душа,
Все в песню он влагает:
– Мениса хороша!
И все в ней так приятно,
И все прелестно в ней,
Но милой непонятна
Печаль души моей.
– С зарею просыпаюсь,
При утренней звезде
К ней сердцем устремляюсь,
Ищу ее веще.
Увижу, и смущаюсь,
Боюсь при ней дышать,
Не смею, не решаюсь
Ей о любви сказать.
– Пленившися случайно,
Томлюся и стыжусь,
Люблю Менису тайно,
Открыться ей боюсь.
Вовек непобедима
К тебе, Мениса, страсть.
Вовек несокрушима
Твоя над мною власть. —
Мениса песню слышит,
И сердце в ней горит,
Она неровно дышит,
Томится и дрожит.
Приставши на колени,
Раздвинув сень слегка,
Она из томной тени
Глядит на пастушка.
28 апреля (11 мая) 1926
«Я ноги в ручейке омыла...»
Я ноги в ручейке омыла,
Меня томил полдневный зной.
В воде прохладной так мне было
Приятно побродить одной.
Но тихий плеск воды услышал
Тирсис у стада своего.
На берег ручейка он вышел,
И я увидела его.
О чем он говорил, не знаю,
Но он так нежно говорил,
И вот теперь я понимаю,
Что он меня обворожил.
Я, расставаясь с ним, вздыхала.
Куда-то стадо он увел.
Я целый день его искала,
Но, знать, далеко он ушел.
Всю ночь в постели я металась,
На миг я не закрыла глаз,
Напрасно сна я дожидалась,
И даже плакала не раз.
Когда румяною зарею
Восток туманы озлотил,
Мне стало ясно, что со мною:
Тирсис меня обворожил.
Теперь мне страшно выйти в поле,
И страшно подойти к ручью,
Но все ж я вышла поневоле,
И вот я у ручья стою.
Вода ручья меня пугает,
Я пламенею и дрожу,
Рука же юбку поднимает,
И робко я в ручей вхожу.
Тирсис к ручью идет с улыбкой.
Ручей меня не защитил,
Не сделал золотою рыбкой:
Тирсис меня обворожил.
28 апреля (11 мая) 1926
«Что дурак я, знаю сам...»
– Что дурак я, знаю сам,
Но ведь это не нарочно.
Что ж нам делать, дуракам? —
Посмеялись: – Это точно! —
– Отчего же нас бранят,
Всюду ставят нам ловушки? —
– Значит, вам добра хотят! —
Отвечают мне старушки.
И толкуют старики,
Испуская запах гнили:
– Знать, на то и дураки,
Чтоб их били да бранили. —
А за ними ну вопить
И мальчишки, и девчонки:
– Дураков-то как не бить! —
И мелькают кулачонки.
19 сентября (2 октября) 1926
