II
Я родил Эммануила —
Загумённого Христа,
Он стоокий, громокрылый,
Кудри — буря, меч — уста.
Искуплением заклятый
Он мужицкий принял зрак, —
На одежине заплаты,
Речь: авось да кое-как.
Спас за сошенькой-горбушей
Потом праведным потел,
Бабьи, дедовские души
Возносил от бренных тел.
С белопахой коровенкой
Разговор потайный вел,
Что над русскою сторонкой
Судный ставится престол,
Что за мать, пред звездной книгой,
На слезинках творена,
Черносошная коврига
В оправданье подана.
Питер злой, железногрудый
Иисусе посетил,
Песен китежских причуды
Погибающим открыл.
Петропавловских курантов
Слушал сумеречный звон,
И «Привал комедиантов»
За бесплодье проклял Он,
Не нашел светлей, пригоже
Загумённого бытья…
О Мой Сын, — Всепетый Боже,
Что прекрасно без Тебя?
Прокаженны Стих, Газета,
Лики Струн и Кисть с Резцом…
Из Ржаного Назарета
Мы в предвечность перейдем.
И над тятькиной могилой
Ты начертишь: пел и жил.
Кто родил Эммануила,
Тот не умер, но почил.
Я родился в вертепе,
В овчем теплом хлеву,
Помню синие степи
И ягнячью молву.
По отцу-древоделу
Я грущу посейчас.
Часто в горенке белой
Посещал кто-то нас, —
Гость крылатый, безвестный,
Непостижный уму, —
«Здравствуй, тятенька крестный», —
Лепетал я ему.
Гасли годы, всё реже
Чаровала волшба,
Под лесной гул и скрежет
Сиротела изба.
Стали цепче тревоги,
Нестерпимее страх,
Дьявол злой тонконогий
Объявился в лесах.
Он списал на холстину
Ель, кремли облаков;
И познал я кончину
Громных отрочьих снов.
Лес, как призрак, заплавал,
Умер агнчий закат,
И увел меня дьявол
В смрадный, каменный ад.
Там газеты-блудницы,
Души книг, души струн…
Где ты, гость светлолицый,
Крестный мой — Гамаюн?
Взвыли грешные тени:
Он бумажный, он наш…
Но прозрел я ступени
В Божий певчий шалаш.
Вновь молюсь я, как ране,
Тишине избяной,
И к шестку и к лохани
Припадаю щекой:
О, простите, примите
В рай запечный меня!
Вяжут алые нити
Зори — дщери огня.
Древодельные стружки
Точат ладанный сок,
И мурлычет в хлевушке
Гамаюнов рожок.
В дни по вознесении Христа
Пусто в горнице, прохладно, звонко,
И как гробная, прощальная иконка,
Так мои зацелованы уста.
По восхищении Христа
Некому смять складок ризы.
За окном, от утренника сизы,
Обнялися два нагих куста.
Виноградный Спас, прости, прости.
Сон веков, как смерть, не выпить горсткой.
Кто косматой пятернею жесткой
Остановит душу на пути?
Мы тебе лишь алчем вознести
Жар очей, сосцов и губ купинных.
В ландышевых горницах пустынных
Хоть кровинку б — цветик обрести.
Обойти все горницы России
С Соловков на дремлющий Памир
И познать, что оспенный трактир
Для Христов усладнее Софии,
Что, как куща, веред-стол уютен,
Гнойный чайник, человечий лай,
И в церквах обугленный Распутин
Продает сусальный, тусклый рай.
Неугасимое пламя,
Неусыпающий червь…
В адском, погибельном храме
Вьется из грешников вервь.
В совокупленье геенском
Корчится с отроком бес…
Гласом рыдающе женским
Кличет обугленный лес:
«Милый, приди. О, приди же…»
И, словно пасечный мед,
Пес огнедышащий лижет
Семени жгучий налет.
Страсть многохоботным удом
Множит пылающих чад,
Мужа зовет Изумрудом,
Женщину — Черный Агат.
Сплав Изумруда с Агатом —
Я не в аду, не в раю, —
Жду солнцеликого брата
Вызволить душу мою:
«Милый, явись, я — супруга,
Ты же — сладчайший жених.
С Севера, — с ясного ль Юга
Ждать поцелуев Твоих?
Чрево мне выжгла геенна,
Бесы гнездятся в костях.
Птицей — волной белопенной
Рею я в диких стихах.
Гибнут под бурей крылатой
Ад и страстей корабли…
Выведи, Боже распятый,
Из преисподней земли».
Мои уста — горючая пустыня,
Гортань — русло, где камни и песок,
Сгораю я о златоризном Сыне,
Чьи кудри — Запад, очи же — Восток…
О Сыне Мой, Возлюбленное Чадо,
Не я ль Тебя в вертепе породил?..
Твои стопы пьянее винограда,
Веянье риз свежительней кропил.
Испечены пять хлебов благодатных,
Пять тысяч уст в пылающей алчбе,
Кошница дев и сонм героев ратных
В моих зрачках томятся по Тебе.
Убелены мое жилье и ложе,
Раздроблен агнец, целостно вино,
Не на щеколде дверь… О, стукни, Сыне Божий,
Зиждительным перстом в Разумное окно.
Я солнечно брадат, розовоух и нежен,
Моя ладонь — тимпан, сосцы сладимей сот,
Будь в ласках, как жена, в лобзании безбрежен,
Раздвигни ложесна, войди в меня, как плод.
Я вновь Тебя зачну, и муки роженицы,
Грызь жил, последа жар, стеня, перетерплю…
Как сердцевину червь и как телков веприцы,
Тебя, Мое Дитя, Супруг и Бог — люблю.
Господи, опять звонят,
Вколачивают гвозди голгофские,
И, Тобою попранный, починяют ад
Сытые кутейные московские!
О душа, невидимкой прикинься,
Притаись в ожирелых свечах,
И увидишь, как Распутин на антиминсе
Пляшет в жгучих, похотливых сапогах,
Как в потире купаются бесенята,
Надовратный голубь вороном стал,
Чтобы выклевать у Тебя, Распятый,
Сон ресниц и сердце-опал.
Как же бежать из преисподней,
Где стены из костей и своды из черепов?
Ведь в белых яблонях без попов
Совершается обряд Господний,
Ведь пичужка с глазком васильковым
Выше библий, тиар и порфир…
Ждут пришельца в венце терновом
Ад заводский и гиблый трактир.
Он же, батюшка, в покойчике сосновом,
У горбатой Домны в гостях,
Всю деревню радует словом
О грядущих золотых мирах.
И деревня — Красная Ляга
Захмелела под звон берез…
Знать, и смертная роспита баклага
За Тебя, буревестный Христос.
Войти в Твои раны — в живую купель,
И там убелиться, как вербный апрель,
В сердечном саду винограда вкусить,
Поющею кровью уста опалить.
Распяться на древе — с Тобою, в Тебе,
И жил тростники уподобить трубе,
Взыграть на суставах: Или-Элои —
И семенем брызнуть в утробу Земли:
Зачни, благодатная, пламенный плод, —
Стокрылое племя, громовый народ,
Сладчайшее Чадо в моря спеленай,
На очапе радуги зыбку качай!
Я в пупе Христовом, в пробитом ребре,
Сгораю о Сыне — крылатом царе,
В пяте Иисусовой ложе стелю,
Гвоздиною кровью Орленка кормлю:
Пожри меня, Чадо, до ада проклюй,
Геенское пламя крылами задуй
И выведи Разум и Деву-Любовь
Из чревных глубин на зеленую новь!
О Сын Мой, краснейшая гроздь и супруг,
Конь — тело мое не ослабит подпруг.
Воссядь на него, натяни удила
И шпорами нудь, как когтями орла,
Об адские камни копыта сломай,
До верного шляха в сияющий рай!
Уплыть в Твои раны, как в омут речной,
Насытиться тайною, глубью живой,
Достать жемчугов, золотого песка,
Стать торжником светлым, чья щедра рука.
Купите, о други, поддонный товар:
Жемчужину-солнце, песчинку-пожар!
Мой стих — зазыватель в Христовы ряды —
Охрип под туманами зла и беды,
Но пуст мой прилавок, лишь Дева-Любовь
Купила повязку — терновую кровь.
Придачей покупке, на вес не дробя,
Улыбчивой госте я отдал себя.
Между 1916 и 1918
