Глава II ОТЪЕЗД
1
Громов ходит быстро вдоль вагона,
Нервно щиплет жесткие усы
И все чаще смотрит на часы,
Что сияют в глубине перрона.
Как нескладно все выходит, право,
Стрелки так стремительно бегут..
Вот до отправления состава
Остается только семь минут.
Он понять не может: в чем причина?
Что случилось? Ведь не может быть,
Чтоб Галина, верная Галина,
Не примчалась мужа проводить!
До сих пор все складывалось славно:
Он. Андрей, окончил институт.
— Ну, жена, Галина Николавна,
Вот диплом, а вот уж и маршрут.
Я геолог! Неплохое званье!
Ну не хмурься… Я ж приеду скоро.
Значит, Лешка, я и Бойко Таня
Едем под командой Христофора.
Христофор Иваныч! Сказка прямо!
Автор добрых тридцати трудов
Нас берет на поиски вольфрама.
«Самых, — говорит, — беру орлов».
Есть речушка со смешным названьем…
Вспомнил: «Каква»… Знаешь: лес… Урал…
Наших трое: Лешка, я и Таня.
Впрочем, это я уже сказал…
Нам на вс» три месяца даны.
— Эх, Андрюша, мне ли привыкать!
Тот, кто ждал любимого с войны,
Уж, поверь мне, научился ждать.
У Галины крыльями ресницы,
А глаза — два темных василька.
Улыбнется Галя — и река,
Улицы, деревья, облака —
Все в глазах смеется и дробится…
Вышло так: вдруг кем-то почему-то
Был маршрут «проверен», «уточнен»,
И отъезд в последнюю минуту
На день раньше был перенесен.
Как тут быть? Галинки нету дома,
А сегодня ехать… Вот задача!
Он поспешно позвонил знакомым,
На работу — всюду неудача!
Вещи все уложены давно
Нежными стараниями Гали.
Он письмо оставит. Решено.
И жену дождется на вокзале.
И сейчас вот быстро вдоль вагона
Он шагает, теребя усы,
То и дело глядя на часы,
Что сияют в глубине перрона.
Пять минут… Ведь это очень мало…
А Галины до сих пор все нет.
Может быть, письма не прочитала?
Где-то задержалась? В чем секрет?
— Эй, Андрюша, погоди немножко! —
И с площадки, прожевав галету,
Быстро спрыгнул веснушчатый Лешка —
Знаешь, есть счастливая примета:
Эта вот платформа — номер три.
И вагон наш третий… Нет, серьезно…
Место третье у тебя, смотри!
Поезд тоже третий… Грандиозно!
Стой! И три минуты до отхода!
Ты счастливец! Вот взгляни, сейчас
Из гудящей сутолки народа
Вспыхнет пара темно-синих глаз…
Я ведь знаю, будет все в порядке.
Галя — это ж золотник урана! —
В это время вышла на площадку
Статная, высокая Татьяна.
На друзей спокойно поглядела
И сказала: — Граждане, в вагон!
Христофор Иваныч возмущен.
Был свисток, и тут стоять не дело.
Взгляд похож нередко на людей:
Тот в улыбке доброй расплывется,
Этот строг и важен, как музей,
Тот сердит, а этот вон смеется…
Танин взгляд был чем-то вроде лорда:
Не смеялся он и не страдал,
А при встрече холодно и гордо
Словно б вам два пальца подавал.
2
Мчит состав, по стеклам бьют дождинки,
Канул в ночь вокзала яркий свет…
Эх, Галинка, милая Галинка!
Прибежит, а поезда уж нет…
Впрочем, ладно. И не так случалось —
Был состав, и с Галей был Андрей.
Но хотя прощанье состоялось,
А на сердце было тяжелей.
* * *
Сорок первый. Грохот эшелонов.
В новенькой пилотке, в сапогах,
В толкотне стоял Андрюша Громов,
Ветку липы теребя в руках.
Видел он, как старшина кого-то
Распекал за смятый котелок,
Как супруга командира роты
Все совала мужу узелок.
Тот не брал: — Оставь, снеси ребятам…
Ну не плачь, Маруся… ничего… —
И смущался, видя, что солдаты
Из вагонов смотрят на него.
Десять лет Андрей учился с Галей.
Галя — друг. Да мало ли друзей?
Почему же нынче на вокзале
Он с тоскою думает о ней?
Как вчера он с Галей попрощался?
«Не забудь… Пиши мне…» Эх, дубина!
Лжешь, что дружба, лжешь, а не признался,
Испугался синих глаз Галины.
«Не забудь, пиши мне…» Ну и пусть!
Так тебе и надо, жалкий трус!
Забирай теперь в дорогу грусть,
Увози неразделенный груз!
Но когда Андрей шагнул к вагону,
Каблуком притопнув по окурку,
То увидел вдруг в конце перрона
Легкую знакомую фигурку.
Галя шла, бежала все быстрее,
Словно что-то потерять боясь,
И, когда увидела Андрея,
Вдруг густым румянцем залилась.
Грудь ее порывисто вздымалась,
Руки были холодны как лед.
— Знаешь, я как раз не собиралась…
Впрочем, нет… Совсем наоборот…
Был таким рубиновым закат,
Что хоть кисть макни в него, и вот
На стене бы запылал плакат:
«Комсомольцы, дружно все на фронт!»
Лязгал штык, команды раздавались,
Где-то под гармошку напевали…
Возле эшелона на вокзале
В первый раз они поцеловались.
И увез он марш военных труб,
Полный горя синий взгляд Галинки,
Вкус ее сухих горячих губ
И солоноватый вкус слезинки…
Про любовь Галина не сказала.
Взгляд на все ответил откровенно.
Ну а писем разве было мало?
Два письма в неделю непременно.
Что письмо?! Но если приглядеться,
Это ж ведь и есть любовь сама.
Ровно триста сорок два письма.
Триста сорок две частицы сердца!..
* * *
Это было десять лет назад…
И сдается, что совсем недавно…
Эх, жена, Галина Николавна,
Где же нынче был твой синий взгляд?
Что могло с тобою приключиться?
За окошком полночь. Холодок…
Сел Андрей. Не хочется, не спится!
— Лешка, брось мне спичек коробок.
Таня спички со стола взяла,
Кинула Андрею, усмехнулась:
— Что, геолог, нелегки дела? —
И, локтями хрустнув, потянулась.
Хороша Татьяна, что скрывать:
Строгий профиль, как из-под резца,
Мягкая каштановая прядь,
Блеск зубов и матовость лица.
Только это ни к чему Андрею,
Он спокойно на нее глядит.
Таня — это статуя в музее.
Хороша, а сердце не болит…
За окошком черною лисицей
Ночь несется, к травам припадая.
Эх, Андрей, чего грустить, вздыхая?!
Надо спать. Да вот никак не спится.
— Это скверно: ждать и не дождаться, —
Таня вдруг сурово изрекла. —
Я вот тоже как-то раз, признаться,
Милого напрасно прождала.
Первый курс… девчонка… дура дурой.
И взбрело ж мне в голову тогда,
Что с моим лицом, с моей фигурой
Покорю я парня без труда.
Он был славный, добрый, беззаботный,
С полуслова друга понимал.
А со мной хоть и шутил охотно,
Но любви моей не замечал,
Да, любви, но мне открылось это
Слишком поздно. Так-то, побратимы.
В этом нет уже теперь секрета,
Все ушло и пролетело мимо…
Но тогда мне, помню, показалось,
Что вздыхать, робея, ни к чему
И что, коль со счастьем повстречалась,
Взять его должна я и возьму.
По каким неписаным законам
С давних пор уж так заведено,
Что о чувствах девушкам влюбленным
Первым говорить запрещено?!
Любит парень — парню все возможно!
Признавайся, смотришь — и поймут…
А девчонка — лютик придорожный:
Жди, когда отыщут и сорвут.
Только я не робкого десятка.
Что мне было понапрасну ждать?
Для чего играть со счастьем в прятки?
Он молчит, так я должна сказать!
Помню шумный институтский вечер.
Хриплые раскаты радиолы.
Я решила: нынче эта встреча
Будет не бездумной и веселой.
Пусть она не в парке состоится,
А вот здесь, под меди завыванья.
Что ж, так даже легче объясниться;
Хоть не будет тяжкого молчанья.
Тот пришел с подружкой, тот с женою,
Танцы, смех, веселый тарарам…
Я ж застыла, будто перед боем,
Взгляд и душу устремив к дверям.
Лешка приподнялся моментально
И спросил нетерпеливо: — Ну?
Что же дальше? — Дальше все печально,
Дальше мой фрегат пошел ко дну.
Мой герой явился, только рядом,
Рядом с ним, сияя, шла другая,
Щурилась подслеповатым взглядом…
Рыжая, толстенная, косая…
— Ну а как же он? — воскликнул Лешка.
— Он? — Татьяна зло скривила губы, —
Он блестел, как новая гармошка,
А в душе небось гремели трубы!
Он смотрел ей в очи, ей же богу,
Как дворняга, преданно и верно.
Ну а я, я двинулась к порогу.
Что скрывать, мне очень было скверно.
Сразу стал ничтожным, как букашка,
Разговор наш. Он влюблен. Он с нею!
Да, Андрюша, не дождаться — тяжко,
Потерять же — вдвое тяжелее…
— Таня, брось! — вздохнув, промолвил Лешка. —
Что прошло, того уж не вернешь.
Грусть ли, снег — все тает понемножку.
А виски вот ты напрасно трешь.
Есть примета — постареешь рано.
А для женщин это ж — сущий ад! —
И, поймав его беспечный взгляд,
Улыбнулась строгая Татьяна.
— Слушай, Лешка, — вдруг сказал Андрей. —
Ты приметы сыплешь, будто дождик.
Впрямь ты, что ли, веруешь в чертей?
Ты же комсомолец и безбожник.
Лешка прыснул: — Вот ведь чудачина!
Не во мне таится корень зла.
Просто моя бабка Акулина
Без примет минуты не жила.
И, от бед оберегая внука,
Без сомнений и без долгих дум
Бабка той мудреною наукой
Набивала мой зеленый ум.
Мне плевать на бога и чертей!
Стану ли я глупости страшиться!
Только надо ж как-то разгрузиться
Мне от ноши бабушки моей!
Вдруг профессор приоткрыл ресницы
И сквозь сон сердито пробурчал:
— Что вам, полуночники, не спится?
Ночь давно. Кончайте свой кагал!
Он еще побормотал немножко,
Сонно потянулся и зевнул.
Щелкнул выключатель у окошка,
И вагон во мраке потонул.
— Есть примета, Христофор Иваныч, —
Улыбнулся Лешка. — Верьте мне:
Никогда нельзя сердиться на ночь —
Домовой пригрезится во сне…
