Поют, умирая во мраке и в луже,
И тают в воде дождевые круги.
И дремлют в болоте недвижные цапли,
С опущенных перьев стекают струи,
Мы — слабые капли, мы — бедные капли,
Мы — тихая скука, мы — слезы твои.
28 июня 1895
Ораниенбаум
Не наслаждение, не мука,
Не вдохновение страстей,
Удел живых — тупая скука,
Пустое бремя лишних дней.
Я не ропщу и не страдаю,
Я к одиночеству привык:
Часы, часы, я понимаю
Ваш утомительный язык.
На жизнь смотрю я хладнокровно,
Где нет друзей и нет врагов.
И бьется сердце ровно, ровно,
Как сердце мертвое часов.
31 августа 1895
«Еще огнем горит мой взор…»
Еще огнем горит мой взор,
Еще есть в сердце благородство,
Но жизнь — какое в ней уродство,
Какой бессмысленный позор.
Я покорился и молчу:
Кто гибнет — гибели достоин.
Мой дух печален и спокоен,
И не молюсь, и не ропщу.
И с каждым шагом беспощадней
Мой путь под ношей бытия.
Была печальной жизнь моя,
Хоть смерть не будет ли отрадней?
1895
Ведут дороги длинные
Меж каменных оград,
Сквозь рощи апельсинные —
Эдема вечный сад.
Кругом — благоухание
Бесчисленных плодов,
И теплое дыхание,
И сырость парников.
Ручьи лепечут звонкие…
И солнце в тихий лес
Сквозит сквозь щели тонкие
В соломенный навес —
Под эти крыши зимние,
Где нежатся плоды…
Зимой гостеприимные
Лимонные сады…
Сорренто безмятежное,
В дремотной тишине
Так тускло солнце нежное,
Подобное луне,
В твоих садах единственных
И памятных навек,
Как в сумерках таинственных
На дне глубоких рек.
Не водоросли чудные,
На стенах травы спят,
Их нити изумрудные,
Как волосы, висят,
Блестят росой холодною…
А там, в сыром углу,
Как будто сквозь подводную,
Загадочную мглу, —
Под кущей благовонною —
От всех людей далек —
Пред бледною Мадонною
Мерцает огонек.
Здесь молит — ненасытное, —
Здесь верит сердце вновь
В блаженство первобытное
И в райскую любовь.
<1896>
«Увы! Что сделал жизни холод…»
Увы! Что сделал жизни холод
С душой печальною: туда,
Где ты был радостен и молод,
Не возвращайся никогда!
Все так же розов цвет миндальный,
И ночью море дышит вновь.
Но где восторг первоначальный,
Где наша прежняя любовь?
Мгновенья счастья стали реже.
На высях гор вечерний свет,
Долины, рощи, волны — те же,
И только молодости нет!
<1896>
Не пылит еще дорога, —
Но везде уже тревога,
Непонятная тоска.
Утомительно для слуха
Где-то ноет, ноет муха
В тонкой сетке паука.
И похож далекий гром
На раскат глухого смеха.
В черной тьме, в лесу ночном —
Грозовой тяжелый запах
Удушающего меха,
В небе — гул глухого смеха.
О тяжелый, душный запах!
Этот мрак не успокоит, —
Сердце бьется, сердце ноет.
В сердце — вещая тоска.
Где-то муха ноет в лапах,
В страшных лапах паука…
<1896>
Мы близки к вечному концу,
Но не возропщем на Создателя…
Уже не в зеркале гадателя,
Мы видим смерть лицом к лицу.
Всю жизнь безвыходным путем,
Сквозь щели узкие, бездонные,
Во тьме, кроты слепорожденные,
К могиле ощупью ползем, —
К той черной яме, к западне,
Где ожидает неизвестное, —
Сквозь подземелье жизни тесное
Идем и бредим, как во сне,
И шепчем: скоро ли конец?
Верховной Воле покоряемся,
За жизнь безумно не цепляемся,
Как утопающий пловец…
С печатью смерти на челе
Искали правды в беззаконии,
Искали в хаосе — гармонии,
Искали мы добра во зле, —
Затем, что нас покинул Бог:
Отвергнув ангела-хранителя,
Мы звали духа-соблазнителя,
Но нам и Дьявол не помог.
Теперь мы больше не зовем,
Перед дверями заповедными,
Блуждая призраками бледными,
Мы не стучимся и не ждем.
Мы успокоились давно:
Надежды нет и нет раскаянья,
И, полны тихого отчаянья,
Мы опускаемся на дно.
<1896>
В эти белые дни мы живем, как во сне.
Наше сердце баюкает нега
Чьих-то ласк неживых в гробовой тишине
Усыпительно мягкого снега.
Если в комнате ночью при лампе сидишь,
Зимний город молчит за стеною,
И такая кругом бесконечная тишь,
Как на дне, глубоко под водою.
Даже снег в переулке ночном не хрустит.
С каждым днем в моей келье все тише,
Только саван холодный и нежный блестит
При луне на белеющей крыше.
И подобье прозрачных невиданных роз —
По стеклу ледяные растенья.
Ночью в лунном сиянии чертит мороз —
Невозможных цветов сновиденья.
<1897>
Слышишь, где-то далеко
Плачет колокол?
Как душе моей легко
В одиночестве!
По неведомой тропе,
В бледных сумерках,
Ухожу к немой толпе
Скал нахмуренных
От врагов и от друзей.
В тихой пропасти, —
Только там, где нет людей,
Легче дышится…
В счастье друга не зови:
Молча радуйся.
Сердцу сладостней любви —
Воля дикая.
<1897>
«Синеет море слишком ярко…»
Синеет море слишком ярко,
И в глубине чужих долин
Под зимним солнцем рдеет жарко
Благоуханный апельсин.
Но, целомудренны и жалки,
Вы сердцу чуткому милей,
О, безуханные фиалки
Родимых северных полей!
<1897>
Хотя влечет меня, о Боже,
И тишина Твоих глубин, —
Но мне пока еще дороже
Знакомый шум земных долин.
Хотя зовут ночные бездны
И в сердце нет весенних грез,
Но вы мне все еще любезны,
Листочки клейкие берез.
Быть может, Господи, я грешен:
Прости! Но солнцем кратких дней
Я все же более утешен,
Чем темной вечностью Твоей.
Вторая половина 1890-х годов
«Еще люблю тебя, родная…»
Еще люблю тебя, родная,
Хотя, как смерть, любовь — тиха,
Как зелень вечно молодая
Неумирающего мха.
И пусть потух весенний пламень:
Я душу верную твою
Любовью верною люблю,
Как любит мох — надгробный камень.
<1899>
«Октябрьский снег первоначальный…»
Октябрьский снег первоначальный…
В тиши покинутых садов
Как листья желтые печальны
На раннем саване снегов!
Дивясь немых аллей безлюдью,
На темном зеркале пруда
Как режет лебедь белой грудью
Стекло предутреннего льда!
И там, у солнечного брега,
Как в первый раз побеждена
Сей мертвой белизною снега
Живая крыльев белизна!
<1899>
На Голгофе, Матерь Божья,
Ты стояла у подножья
Древа Крестного, где был
Распят Сын Твой, и, разящий,
Душу Матери скорбящей
Смертной муки меч пронзил.
Как Он умер, Сын Твой нежный,
Одинокий, безнадежный,
Очи видели Твои…
Не отринь меня, о Дева!
Дай и мне стоять у Древа,
Обагренного в крови,
Ибо видишь — сердце жаждет
Пострадать, как Сын Твой страждет.
Дева дев, родник любви,
Дай мне болью ран упиться,
Крестной мукой насладиться,
Мукой Сына Твоего;
Чтоб, огнем любви сгорая,
И томясь, и умирая,
Мне увидеть славу рая
В смерти Бога моего.
<1899>
И опять слепой надежде
Люди сердце отдают.
Соловьи в лесах, как прежде,
В ночи белые поют
И опять четы влюбленных
В рощи юные бегут,
Счастью взоров умиленных
