" Среди цементной пыли душной "
Среди цементной пыли душной
Среди кирпичной красноты
Застигла будничную душу
Минута высшей красоты.
И было всё привычно грубо:
Столб, наклонившийся вперёд,
И на столбе измятый рупор —
Как яростно раскрытый рот.
Но так прозрачно, так певуче
Оттуда музыка лилась…
И мир был трепетно озвучен,
Как будто знал её лишь власть.
И в нём не достигали выси,
Доступной музыке одной,
Все звуки, без каких немыслим
День озабоченно-земной.
Тяжка нестройная их сила,
Неодолима и пуста…
А душу странно холодила
Восторженная высота.
Быть может там твоя стихия?
Быть может там отыщешь ты
Почувствованное впервые
Пристанище своей мечты?
Я видел всё. И был высоко,
И мне открылись, как на дне,
В земной нестройности истоки
Всего звучавшего во мне.
И землю заново открыл я,
Когда затих последний звук,
И ощутил не лёгкость крыльев,
А силу загрубелых рук.
" Черней и ниже пояс ночи, "
Черней и ниже пояс ночи,
Вершина строже и светлей.
А у подножья — шум рабочий
И оцепление огней.
Дикарский камень люди рушат,
Ведут стальные колеи.
Гора открыла людям душу
И жизни прожитой слои.
Качали тех, кто, шахту вырыв,
Впервые в глубь её проник.
И был широко слышен в мире
Восторга вырвавшийся крик.
Но над восторженною силой,
Над всем, что славу ей несло,
Она угрюмо возносила
Своё тяжёлое чело.
_
Михаил Шевченко
Алексей Прасолов
Двадцать восемь лет назад случилась трагедия: покончил с собой прекрасный русский поэт Алексей Прасолов. После смерти о нём довольно широко заговорили. А при жизни?..
Большинство окружавших Алексея не видели, к сожалению, его сути. Чаще судачили о его выпивках. В 1967 году он мне писал: "Воронежское отделение (Союз писателей РСФСР. — М.Ш.) — это какая-то глухота и немота… Извини, что беспокою. Меньше превратных выводов о моей "болезни". Дело далеко не так, как кажется со стороны. Вот всё. Работаю над новым…"
"Работаю над новым". Эту-то работу собратья по перу и не видели. Вспоминаются горькие пушкинские строки:
О люди! жалкий род, достойный слёз и смеха!
Жрецы минутного, поклонники успеха!
Как часто мимо вас проходит человек,
Над кем ругается слепой и буйный век,
Но чей высокий лик в грядущем поколенье
Поэта приведёт в восторг и умиленье!
Да, стихи Алексея Прасолова "привели в восторг поэта". И какого поэта — Александра Твардовского!
Как это произошло — Алексей рассказывал мне сам: "Помнишь, я когда-то говорил, что у меня есть друг?.. Это Инна Ростовцева… Она приехала ко мне в колонию (Алексея упрятали туда по пьяному недоразумению. — М.Ш.). Уезжая, взяла большую стопку стихов. Вернулась в Москву и — к Трифонычу. Поведала ему о моей судьбине… Тот при ней отобрал десяток стихотворений и направил их в набор. Свежаком… Ну, а дальше… Дальше, вынул меня о т т у д а, спасибо ему… А 3 сентября 1964 года в два часа дня — встреча с ним… Не сочти за похвальбу, в разговоре с ним я убедился — я всегда шёл в поэзии единственно верным путём. Он меня убедил в этом… Смогу ли я убедить в этом окружающих меня людей?.."
Убедить окружающих… Это было и остаётся проблемой для талантливого человека.
На немногочисленных оставшихся после него фотоснимках он — сосредоточенный, как бы отстранённый, с плотно сжатыми губами. Он скажет о себе:
Чем жесточе я сжимаю губы,
Тем вернее зреющая речь!
Жестоко сжимать губы заставляла жизнь. Она же стала источником его зрелых стихов. Судьба и творчество Алексея Прасолова ярко отразили трагическое наше время. Он сам стал одной из первых жертв нашего времени.
Итак, с рожденья пошло, —
Мир в ощущении расколот:
От тела матери — тепло,
От рук отца — бездомный холод…
Кричу, не помнящий себя,
Меж двух начал, сурово слитых,
Что ж, разворачивай, судьба,
Новорождённой жизни свиток…
И судьба разворачивала…
Родился Алексей в селе Ивановка Кантемировского района Воронежской области. Потом семья переехала в Морозовку, что рядом с городом Россошь той же области. Алёше был год, когда отец, уйдя на действительную службу, не вернулся домой. Злые языки оклеветали перед ним Алёшину мать. Алёша рос, не ведая отцовской ласки. Мать вышла замуж вторично. Но радостей у Алёши не прибавилось…
В войну погибли и отец, и отчим. Отчима в разговоре со мной Алексей вообще не вспоминал. Об отце редко говорил с обидой, больше — с печалью. Позже напишет пронзительные стихи о нём, взяв эпиграфом строки Лермонтова: "Ужасная судьба отца и сына жить розно и в разлуке умереть".
Ты оставил в наследство мне —
Отчество, пряник, зажатый в руке,
И ещё — неизбывную едкую память…
Лермонтовская тема одиночество отца и сына перекликается и с лермонтовской сыновней гордостью за отца-гражданина. У Лермонтова: "Но ты свершил свой подвиг, мой отец…" У Алексея —
Пролетели годы. Обелиск. Траур лёг на лицо…
Словно стук телеграфный
Я слышу, тюльпаны кровавые стиснув:
"Может быть, он не мог
Называться достойным отцом,
Но зато он был любящим сыном Отчизны…"
Да, узнав о смерти отца, Алексей уже не винил его…
В 1947 году Алексей после школы поступил в Россошанское педучилище, где мы с ним и познакомились. Окончив училище, он не решился сразу рвать со своей специальностью учителя и поехал работать в Первомайскую семилетнюю школу Ново-Калитвянского района Воронежской области. Там он встретил свою первую любовь — учительницу русского языка и литературы Веру Опенько. Человек кристальной чистоты, она была дочерью героя гражданской войны Митрофана Опенько, о котором рассказал Гавриил Троепольский в очерке "Легендарная быль". Встреча с Верой была как просветленье для Алексея. По-новому "примеривал он к миру жизнь свою…". Но Алексея звало истинное его призвание, и они расстались. А Веру ждала болезнь и преждевременная гибель…
Узнав о гибели Веры, потрясённый, Алексей напишет горькие стихи, посвящённые её памяти.
Я не слыхал высокой скорби труб,
И тот, кто весть случайно обронил,
Был хроникально холоден и скуп,
Как будто прожил век среди могил…
А я стою средь голосов земли.
Морозный месяц красен и велик.
Ночной гудок ли высится вдали?
Или пространства обнажённый крик?
Мне кажется, сама земля не хочет
Законов, утвердившихся на ней:
Её томит неотвратимость ночи
В коротких судьбах всех её детей.
Вот какой ценой добывает душа поэта "железный стих, облитый горечью".
Потом — неудачная женитьба, развод… И лечение по известному рецепту — залить горе… Но такое "лечение" не помогало. Скорее — наоборот… "Неустроенность моя — бич мой", — не раз говорил он. Пришлось работать, переходя из одной районной газеты в другую. И всё же он много писал, и сколько в стихах его понимания человеческой души, сколько сочувствия людям. Пером журналиста он помогал тем, среди которых рос, — труженикам села, верноподданым земли. За двадцать лет работы в журналистике он написал более двух тысяч очерков, репортажей, корреспонденций, критических статей. "Я всегда среди тех, кто кормит страну, среди колхозников в поле, на фермах", — напишет он в одном из последних своих горчайших писем.
Приходилось ему и отступаться от газеты."…9 месяцев работаю зав. клубом. Никогда за последние годы не чувствовал себя так облегчённо и спокойно. И, знаешь, у меня сейчас такое отвращение к прежней полутрезвой жизни, что не верю порой: неужели это со мной было?.. Сейчас много читаю и думаю. А думая, продолжаю писать. Есть уже пять рассказов, блокнот стихов и несколько глав повести в прозе. Я готовлюсь к новой жизни — и с трезвой головой…"
