Целиком выйдя из Беранже, как и все народные поэты его поколения, Дюпон не повторял своего глубоко почитаемого учителя, но сделал следующий шаг по намеченному им пути. Беранже открыл поэзию будней простого человека; Дюпон показал поэзию его труда. В песнях Дюпона мир увиден глазами труженика: крестьянина, идущего за плугом, косящего траву по росе; пильщика, вонзающего топор в пахучее сосновое бревно; ткача, гнущего спину за станком, швеи, в наколотых пальцах которой проворно снует иголка.
В песнях Дюпона труд впервые становится меркой жизненных ценностей и человеческого достоинства, источником гордости за свое ремесло, свою сноровку и умение. В его песнях звучит радостное упоение трудом, слышится голос человека, который сознает полезность своего дела и всем обязан только своим рабочим рукам.
По мере подъема народной борьбы в поэтический кругозор Дюпона наряду с сельским тружеником вошел и городской рабочий, образ которого существовал во французской литературе уже со времени рабочих восстаний 1830-х годов; по большей части это еще ремесленник, не потерявший связи с деревней, но появляется уже и песня фабричного ткача, печатника, машиниста. Дюпону было чуждо жалостливое отношение к рабочему, характерное для Барбье, для социально-утопической поэзии и многих демократических романов того времени. Рабочий в его изображении совсем не похож на беспомощную жертву угнетателей, он скорее под стать фольклорному богатырю: таков машинист локомотива, что мчит на своем сказочном огненном коне навстречу будущему; таков Жан Тремалю из одноименной песни — «душевный малый и золотая голова», силач и умница, который шутя перебрасывает мешки на столичном рынке и всегда готов прийти на выручку товарищу; вчера еще робкий крестьянский паренек, а сегодня любимец рабочих кварталов, он своим трудом «завоевал Париж», так же как веселые приятели из «Двух мастеровых» собираются трудом завоевать весь мир.
Герой Беранже когда-то гордо объявил, что он «простолюдин, совсем простолюдин!»; герой Дюпона с не меньшей гордостью говорит о себе, что он «бедняк, но не бродяга, — рабочий человек!». Накануне революции 1848 года в песнях Дюпона заявила о себе новая общественная сила, которой вот-вот предстояло самостоятельно выйти на историческую арену.
Однако обострение социальных противоречий в последние годы Июльской монархии, засуха и голод, волна крестьянских восстаний и рабочих стачек привели к тому, что в лире Дюпона зазвенела иная струна. Впервые он запел не только о поэзии человеческого труда, но и о трагедии труда подневольного, который из радости становится проклятием для труженика. «Песня рабочих» (1846), принесшая поэту европейскую известность, не только по-прежнему славит созидательную силу рабочих рук («Все нашей сделано рукою»), но в мрачных красках рисует нищету и бесправие пролетария, который для хозяина лишь живая машина. В «Хлебе» (1847), явившейся откликом на вооруженное подавление голодного крестьянского бунта в одной из французских провинций, уже нет и следа патриархальной идиллии «Сельских песен»: весь ее угрожающий тон, образы хищной птицы-голода, крестьян, готовых с косами и вилами двинуться против солдат, посланных на их усмирение правительством, скорее напоминают повстанческие песни времен «Жакерии» — крестьянской войны XIV века.
Эти песни открыли новый этап в творчестве Дюпона — переход к революционно-романтической лирике; он прославился как крупнейший политический поэт французской революции 1848 года. Но уже в «Песне рабочих» и в «Хлебе» бросается в глаза характерное для его поэзии революционной поры противоречие: гражданское негодование уживается в них с миролюбивыми призывами перековать мечи на орала, с надеждой на помощь народу со стороны правителей и прославлением отвлеченной «свободы мировой» в духе прекраснодушных мечтаний утопических социалистов. Сам мечтатель и гуманист, добрый и мягкий по природе человек, Дюпон легко усваивал эти идеи и постоянно колебался между признанием справедливости, неизбежности революционного насилия — и пацифистским его неприятием. Дюпон оказался в числе тех, кто восторженно встретил победу буржуазной республики 24 февраля 1848 года и сделался вдохновенным ее певцом. Ему казалось, что республика означает конец всем бедам, что она разрешит все общественные конфликты, откроет эру любви и братства между людьми и положит начало освобождению народов мира, которые сольются в одну счастливую семью. В этих прекраснодушных надеждах сказались буржуазно-демократические иллюзии, в плену которых пребывали трудящиеся массы Франции в начальный период революции 1848 года, когда, — если воспользоваться выражением К. Маркса, — им было присуще «мечтательное стремление возвыситься над классовой борьбой», и «парижский пролетариат упивался этим великодушным порывом всеобщего братства».[7]
В первые месяцы республики Дюпон пел ей дифирамбы в ликующих гимнах («Республиканская песня», «Юная республика», «Песня о голосовании» и многие другие). Он искренне верил в будто бы уже наступившую победу пролетариата, о чем свидетельствует песня «Двое мастеровых» со знаменательным рефреном:
Куда, товарищ? — Шар земной
Иду завоевать я.
Что Бонапарт передо мной?
Я — пролетарий, братья!
(Перевод В. Швыряева)
Одна за другой следуют песни, выражающие чувство патриотической гордости, вновь вспыхнувшее в революционном народе от сознания, что Франция опять несет миру семена свободы; горячую солидарность с восставшими народами Европы («Песнь студентов», «Варшава», «Кошут», «Песня наций», «Песня солдат», рефрен которой гласит: «Народы — братья нам родные, а все тираны — нам враги!»). Сердце поэта горит сочувствием и к русскому революционеру, томящемуся в сибирской ссылке («Жалобы каторжанина»), и к американскому негру-рабу («Том (Песня черных)»). Нельзя, однако, не заметить, что песни первого периода революции, при всей их искренней восторженности, не отличаются большой глубиной и нередко подменяют живую картину народной жизни риторической декламацией.
Июньские дни 1848 года нанесли жестокий удар романтическим восторгам Дюпона. Когда вспыхнуло рабочее восстание, он оказался на баррикадах, рядом с товарищами, но поражение привело его к полной растерянности. Не обладая ни последовательным революционным мировоззрением, ни исторической проницательностью, он не мог понять значения первого самостоятельного выступления парижского пролетариата и счел июньское восстание роковым заблуждением. Это нашло отражение в «траурной песне» «Июньские дни», где поэт равно скорбит о жертвах, павших по обе стороны баррикад, и готов одобрить пушки, по милости которых «зверь» гражданской междоусобицы опять «загнан в темницу». Правда, он корит буржуазную республику за то, что она «карает слишком строго», но в рефрене снова звучат утопические призывы к классовому миру.
Однако в обстановке разгула реакции, полицейских репрессий, последовавших за июньскими днями, Дюпон почувствовал себя на стороне побежденных. Как бы он ни оценивал восстание, с буржуазно-республиканской романтикой было покончено. В «Песне ссыльных» (1849), оплакивая страдания сосланных на каторгу июньских повстанцев и рисуя картину поражения европейских революций 1848 года, поэт с горечью вопрошает: «Так где ж твой край обетованный, о бог свободы и любви?» Разочарование в буржуазной республике звучит и в других песнях этого периода.
Выход из мучительного идейного кризиса Дюпон нашел в совершенно новой для него идее, рожденной опытом политической борьбы народных масс: в идее единения тружеников города и деревни, в которой он увидел залог освобождения человечества. Результатом была «Песня крестьян» (1849) — выдающееся произведение французской революционной поэзии. И хоть автором и здесь руководит скорее революционный инстинкт, чем понимание реальной исторической перспективы, и будущее рисуется ему в смутном облике «республики крестьян», все же эта песня звучит боевым призывом: «Хозяевами стать пора нам, с рабочими объединясь!» Недаром «Песня крестьян» при Второй империи оказалась под запретом. Она была любимой революционной песней французских трудящихся вплоть до появления «Интернационала».
Идейная незрелость Дюпона не позволила ему верно оценить поворот политических событий в последние месяцы республики. Правда, он не раз задевал президента Луи Бонапарта в песнях этого периода («Смерть никого не пощадит», «Кирасир Ватерлоо»), но все же переворот 2 декабря 1851 года был для него полной неожиданностью. После установления режима Второй империи Дюпон подвергся упорным полицейским преследованиям, целых полгода скрывался, но в конце концов был арестован и приговорен к семи годам ссылки в Северную Африку. При содействии Беранже его удалось скоро освободить, но мягкая, ранимая натура поэта не выдержала перенесенных за все последние годы потрясений. Он начал пить, опустился, пытался, в надежде на заработок, подладиться ко Второй империи и воспеть ее военные победы, но и это кончилось неудачей. Окончательно сломленный алкоголем и нищетой, он умер незадолго до крушения реакционного режима Империи и возникновения Парижской коммуны.
