И о намереньях желудка
Публично лекции читал;
Когда наклонностей военных
Дух прививается ко всем,
Когда мы видим избиенных
Посредников; когда совсем
Нейдут Краевского изданья
И над Громекиной главой
Летает бомба отрицанья,
Как повествует сей герой;
Когда сыны обширной Руси
Вкусили волю наяву
И всплакал Фет, что топчут гуси
В его владениях траву;
Когда ругнул Иван Аксаков
Всех, кто в Европу укатил,
И, негодуя против фраков
Самих попов не пощадил;
Когда, покончив подвиг трудный,
Внезапно Павлов замолчал,
А Амплий Очкин кунштик чудный
С газетой "Очерки" удрал;
Когда, подкошена как колос,
Она исчезла навсегда;
В те дни, когда явился "Голос"
И прекратилась "Ерунда",-
Тогда в невинности сердечной
Любимый некогда поэт,
Своей походкою беспечной
"Свисток" опять вступает в свет…
Как изменилось всё, создатель!
Как редок лиц любимых ряд!
Скажи: доволен ты, читатель?
Знакомцу старому ты рад?
Или изгладила "Заноза"
Всё, чем "Свисток" тебя пленял,
И как увянувшая роза
Он для тебя ненужен стал?
Меняет время человека:
Быть может, пасмурный Катков,
Быть может, пламенный Громека
Теперь милей тебе свистков?
Возненавидев нигилистов,
Конечно, полюбить ты мог
Сих благородных публицистов
Возвышенный и смелый слог,-
Когда такое вероломство
Ты учинил – я не ропщу,
Но ради старого знакомства
Всё ж говорить с тобой хочу.
"Узнай, по крайней мере, звуки,
Бывало милые тебе,
И думай, что во дни разлуки
В моей изменчивой судьбе"
Ты был моей мечтой любимой,
И если слышал ты порой
Хоть легкий свист, то знай: незримый
Тогда витал я над тобой!…
– --
"Свисток" пред публику выходит.
Высокомерья не любя,
Он робко взор кругом обводит
И никого вокруг себя
Себя смиренней не находит!
Да, изменились времена!
Друг человечества бледнеет,
Вражда повсюду семена
Неистовства и злобы сеет.
Газеты чуждые шумят…
(О вы, исчадье вольной прессы!..)
Черт их поймет, чего хотят,
Чего волнуются, как бесы!
Средь напряженной тишины
Катков гремит с азартом, с чувством,
Он жаждет славы и войны
И вовсе пренебрег искусством.
Оно унижено враждой,
В пренебрежении науки,
На брата брат подъемлет руки,
И лезет мост на мост горой,-
Ужасный вид!.. В сей час тяжелый
Являясь в публику, "Свисток"
Желает мирной и веселой
Развязки бедствий и тревог;
Чтобы в сумятице великой
Напрасно не томился ум…
И сбудется… Умолкнет шум
Вражды отчаянной и дикой.
Недружелюбный разговор
Покончит публицист московский,
И вновь начнут свой прежний спор
Гиероглифов и Стелловский;
Мир принесет искусствам дань,
Престанут радоваться бесы,
Уймется внутренняя брань,
И смолкнет шум заморской прессы,
Да, да! Скорее умолкай,-
Не достигай пределов невских
И гимны братьев Достоевских
Самим себе не заглушай!
(1863)
132. ЖУРНАЛИСТ-РУКОВОДИТЕЛЬ
Ну… небесам благодаренье!
Свершен великий, трудный шаг!
Теперь общественное мненье
Сожму я крепко в мой кулак,
За мной пойдут, со мной сольются…
Ни слова о врагах моих!
Ни слова! Сами попадутся!
Ретивость их – погубит их!
(Ноябрь-декабрь 1865)
Созрела мысль, проект составлен,
И вот он вышел,- я погиб!
Я разорен, я обесславлен!
Дух века и меня подшиб!
Условья прессы подцензурной
Поняв практическим умом,
Плохой товар литературный
Умел я продавать лицом;
Провидя смелые затеи,
Читатель упивался всласть,
И дерзновенные идеи
Во мне подозревала власть.
Как я умел казаться новым,
Являясь тот же каждый день,
Твердя с унынием суровым
Одну и ту же дребедень!
Как я почтенных либералов,
Моих подписчиков пленял,
Каких высоких идеалов
Я перспективы им казал!
Я, впрочем, говорил не много,
Я только говорил: "Друзья!
Всегда останусь верен строго…"
Чему? Тут точки ставил я…
О точки! тонкие намеки!
О недомолвки и тире!
Умней казались с вами строки!
Как не жалеть о той поре?..
Прилично сдержан, строго важен,
Как бы невольно молчалив,
Я был бездействуя отважен,
Безмолвствуя – красноречив!
Являлся я живой картиной -
Гляди, любуйся, изучай!
Реке, запруженной плотиной,
Готовой хлынуть через край,
Готовой бешеным потоком
Сорвать мосты, разбить суда,
В моем бездействии жестоком
Я был подобен, господа!
Теперь – как быть?.. "Толковой строчки
В твоем изданьи,- скажут,- нет!"
В ответ бы им поставить точки,
Но точки – будут ли ответ?
Заговорят: "Давай идею!"
Но что ж могу ответить им?
Одну идею я имею,
Что все идеи эти – дым!
Что в свете деньги только важны,
Что надо их копить, копить…
Что те лишь люди не продажны,
Которых некому купить!
Созрела мысль, проект составлен,
И вот он вышел,- я погиб!
Я разорен, я обесславлен…
Дух века и меня подшиб!
Еще не может быть исчислен
Убыток, но грозит беда,
Я больше не глубокомыслен,
Не радикал я, господа!
Не корифей литературы,
Теперь я жалкий паразит,
С уничтожением цензуры
Мгновенно рухнет мой кредит.
(Ноябрь-декабрь 1865)
Предмет любопытный для взора:
Огромный кусок лабрадора,
На нем богатырь – великан
В славянской кольчуге и в шлеме,
Потомок могучих славян,-
Но дело не в шлеме, а в теме:
Назначен сей муж представлять
Отчизны судьбы вековые
И знамя во длани держать
С девизом "единство России!".
Под ним дорогой пьедестал,
На нем: земледелья родного
Орудья, и тут же газета, журнал -
Изданья Михайлы Каткова.
На книгах – идей океан -
Чернильница; надпись: "Каткову
Подарок московских дворян",
И точка! Мудрейшему слову
Блистать на пере суждено,-
Так имя Каткову дано:
"Макающий в разум перо"- имя это
У древнего взято поэта…
(1865)
135. ЛЕГЕНДА О НЕКОЕМ ПОКАЯВШЕМСЯ СТАРЦЕ, или седина в бороду, а бес в ребро
Посвящается редакции "Куриного эха"
Жил да был себе издатель
И журналов и газет.
Помогал ему создатель
Много, много лет.
Дарованьем и трудами
(Не своими, а других)
Слыл он меж откупщиками
Из передовых.
Сам с осанкой благородной,
В собственном большом дому
Собирал он ежегодно
С нищих денег тьму.
Злу он просто был грозою,
Прославлял одно добро…
Вдруг толкнися с сединою
Бес ему в ребро.
И, как Лермонтова Демон,
Старцу шепчет день и ночь…
(Кто-то видел, вкрался чем он,
Ну, его не гонят прочь!)
<< Бес >>
Ты мудрец, и сед твой волос,-
Не к лицу тебе мечты,-
Ты запой на новый голос…
<< Старец >>
Но скажи, кто ты?
<< Бес >>
Я журналов покровитель.
Без меня вы – прожились,
Вы без денег убедите ль?
<< Старец >>
в сторону
Дух гордыни, провались!
Громко
Гм! Не Лермонтова Демон,
Вижу, ты! Покойник был
(Хоть помянут будь не тем он)
Юношеский пыл.
Он-то мне Ледрю-Ролена
Некогда всучил…
<< Бес >>
в сторону
То-то не было полена -
Я бы проучил!
<< Старец >>
продолжая
Но теперь с Ледрю-Роленом
Баста! вышел весь!
Твой я, Демон, новым пленом
Я горжуся днесь!
Рек – и заключил издатель:
"Се настал прогресс:
И отступится создатель,
Так поможет бес!"
(1865)
Посылаю поклон Веньямину.
На письмо твое должен сказать:
Не за картами гну теперь спину,
Как изволите вы полагать.
Отказавшись от милой цензуры,
Погубил я досуги свои,-
Сам читаю теперь корректуры
И мараю чужие статьи!
