Недолго проучившись, Витаутас бросил школу и пошел в пастухи, позже — в каменотесы. В 1924 году он поступает в Мариампольскую учительскую семинарию. Вскоре полиция задерживает его за участие в антивоенной демонстрации. В тюремной камере Монтвила знакомится с революционно настроенной молодежью.
Так начинается тяжелая жизнь пролетария и революционера — нужда, бездомность, тюрьма.
После освобождения Монтвила некоторое время учится в Каунасском университете. Но в 1929 году его арестовывают по подозрению в «антигосударственной деятельности», обвиняют в подготовке покушения на премьера Вольдемараса и приговаривают к десяти годам каторги. Межпартийная свара тогдашних хозяев Литвы избавляет Монтвилу от каторжной тюрьмы. Он становится дорожным рабочим, потом наборщиком, потом продавцом в книжном магазине, секретарем союза шоферов…
На дорогах Литвы, в тюремной камере, в наборном цехе создает Монтвила свои гневные, зовущие к борьбе стихотворения. С 1923 года они печатаются на страницах прогрессивной прессы. Позже выходят его сборники «Ночи без ночлега» (1931), «На широкую дорогу» (1940).
По духу своему, по поэтическому строю многие произведения В. Монтвилы близки Маяковскому, которого он переводил на литовский язык. По свидетельству Ю. Балтушиса, статья Маяковского «Как делать стихи?» служила для В. Монтвилы «библией».
Витаутас Монтвила горячо приветствовал вступление Литвы в семью советских республик (1940). И хотя недолго прожил в освобожденной Литве, считал этот период самым плодотворным. Он стал одним из наиболее активных, боевых литовских поэтов.
«За эти девять месяцев я написал больше, чем за всю свою жизнь», — говорил В. Монтвила, имея в виду стихи о Ленине, о революции, о Красной Армии, о Коммунистической партии, созданные накануне Великой Отечественной войны. Свой последний стихотворный цикл, объединяющий эти стихи, он назвал «Венком Советской Литве».
Война застала В. Монтвилу за переводом поэмы Маяковского «Хорошо». Едва гитлеровцы ворвались в Советскую Прибалтику, они бросили Монтвилу в тюрьму. Поэт стойко перенес нечеловеческие пытки. Фашисты не добились от него никаких сведений, не добились отречения. Вскоре Витаутас Монтвила был расстрелян.
339. СВЕТЛЫЙ ДЕНЬ ПРИДЕТ!
Тому не испытать блаженства рая,
Кто духом пал, кто потерял мечту.
Не для него звезда горит, сверкая,
Не для него стремленье в высоту.
Пусть в сердце буря вызреет; бесчестье —
Часами хныкать, как дитя в ночи.
Пора ковать железное возмездье
И плыть туда, где солнце, где лучи.
И если б нам судьба определила
Одних лишь вековечных стонов гнет,
И если бы все радости затмила —
Мы будем верить: светлый день придет!
1923
Всё та ж тюрьма,
Всё те же стены, двери,
Всё то же подземелье,
Где ты страдал и верил.
Всё те же камеры,
Которым отдал годы.
Всё те же решетчатые окна,
Где присягал ветрам свободы.
И те же кандалы достались мне,
И те же стражники меня сопровождали.
Твоею кровью пахли коридоры,
Когда меня в тюрьму пригнали.
Расстрелян ты…
Здесь песнь мою сгибали — не согнули.
По нашим трупам буря новых лет
Идет, шагает в грозном гуле.
1931
Вся ты хороша, не прекословь!
А глаза… таких на свете нету.
Это в них цвела твоя любовь
Нежным цветом.
Да, твоя любовь мне так мила,
Но не всё решают в мире ею.
Как сильна она бы ни была,
Я — борец — сильнее.
Голодаю я по тюрьмам снова —
Я за счастье на земле в ответе.
Пусть сегодня жизнь еще сурова, —
Стоит жить на свете!
Стоит жить не для того, конечно,
Чтоб глаза твои мне одному светили.
Нас беда прикрыла мглой кромешной,
Танки окружили.
Стоит жить в боренье неустанном:
Ведь в борьбе любовь всего полнее…
Для меня, мой свет, ты станешь
Всех милее.
1932
Страна из любимых любимая —
Взволнованная Испания.
Там полыхают знамена
Невиданного сияния.
Вдали мы склоняем головы
Перед твоими знаменами.
Вся страна — с нами,
В огне борьбы закаленными.
Быть не хотим под властью
И властвовать не хотим.
Тюрьмы народов завтра
Мы разрушим, развеем, как дым.
Если хотим, чтобы солнце наше
Было без пятен, — нужно
Пожаром зажечь поднебесье,
Землю встряхнуть дружно.
И тогда, потрясенная до глубин,
Наша страна, как Испания,
Поднимет свободную песнь,
Песнь невиданного сияния.
Да будет свобода свободным дана,
Мы силой насилью ответим.
Крепкие сваи в землю вобьем,
Чтобы их не сорвал ветер.
1936–1937
Не последние слова вот эти,
Сказанные ночью в тишине.
Много слов на беспокойном свете
Выросло во мне.
Их растя, я и любил в тревоге,
И страдал, и вместе с ними рос.
И слова мои сулили многим
Ясность путеводных звезд.
Свет такой, чтоб и слепого даже
Провожали в путь огни.
Слов моих вам не найти в продаже —
Сердца часть они.
Тот, кто в горьком мире правду ищет,
И себя в моих словах найдет,
Тот, кто вырос в горе, в доме нищем, —
Тот меня поймет.
1938
Отчизна у меня — поля, леса и горы.
Дубиса, Неман и Шешупе — наши реки.
Я полюбил давно ее просторы,
Людей труда я полюбил навеки.
Отчизна милая, ее люблю я. Очень.
Всё счастье личное ничто пред нею.
С ней не страшусь я самой темной ночи,
Ее страданьем давним пламенею.
Отчизна милая: она — мое спасенье.
Мне без нее, как узнику, томиться,
Не жить, как вырванному из земли растенью,
Не взмыть в высоты, как бескрылой птице.
Отчизна милая, я с нею связан кровно.
Никто, ничто не встанет между нами:
Ни наглый пан, ни дармоед чиновный,
Ни рабство с плетками и кандалами!
1938
Не виновен я, что люди
В рабстве мучались жестоком,
Что лилась порою лютой
Кровь по улицам потоком.
Не виновен я, что почва
Эту кровь в себя впитала,
Но не вырастила сочный
Плод, который обещала.
Не виновен я, что грустно
Лес шумит, лишенный света,
Что сухие листья с хрустом
Ветер злой срывает с веток.
Не виновен я, что хочет
Сердце жить не зная смерти,
Хоть его, как черви, точит
Жизнь в безжалостном усердье.
Может, в том лишь я виновен,
Что слова в душе сгорают,
Что они весною новой
Розами не расцветают.
1938
Звездочка ночной порою
Упадает с высоты.
Так вот что-то дорогое
Каждый миг теряешь ты.
Ты плетешься в мастерскую,
Ты домой идешь как тень.
Радость бытия простую
Ты теряешь что ни день.
Как цветок, что под забором
В городской пыли зачах,
Ты тоскуешь: ведь нескоро
Утро расцветет в лучах!
Был бы я великим богом,
Всё тебе послал бы я:
Города, луга, дороги,
Радость бытия.
Солнце в высях небосвода
Не давало б места мгле.
Безграничную свободу
Даровал бы я земле.
Но не быть мне этим богом,
Никакого бога нет…
Наша жизнь темна, убога,
Но в борьбе добудем свет!
1938
