Четыре девки, исчезнув:
Полковник перед зеркалом:
Усы, завейтесь! Шагом марш!
Приникни, сабля, к моим бокам.
Ты, гребень, волос расчеши,
а я, российский кавалер,
не двинусь. Лень мне или что?
Не знаю сам. Вертись, хохол,
спадай в тарелку, борода.
Уйду, чтоб шпорой прозвенеть
и взять чужие города.
Одна из девиц:
Полковник, вы расстроены?
Полковник:
О, нет. Я плохо выспался.
А вы?
Девица:
Полковник:
Мне жалко вас.
Но есть надежда,
что это все пройдет.
Я вам советую развлечься:
хотите в лес? — там сосны жутки…
Иль, может, в оперу? — Тогда
я выпишу из Англии кареты
и даже кучера. Куплю билеты,
и мы поедем на дрезине
смотреть принцессу в апельсине.
Я знаю: вы совсем ребенок,
боитесь близости со мной.
Но я люблю вас…
Девица:
Полковник ручкой помахал
и вышел, зубом скрежеща,
как дым выходит из прыща.
Девица:
Подруги! Где вы?! Где вы?!
Пришли четыре девы,
сказали: «Ты звала?»
Девица (в сторону):
Четыре девицы на подоконнике:
Ты не хочешь нас, Елена.
Мы уйдем. Прощай, сестра!
Как смешно твое колено,
ножка белая востра.
Мы стоим, твои подруги,
места нету нам прилечь.
Ты взойди на холмик круглый,
скинь рубашку с голых плеч.
Ты взойди на холмик круглый,
скинь рубашку с голых плеч.
Четыре девицы, сойдя с подоконника:
Наши руки поднимались,
наши головы текли.
Юбки серенькие бились
на просторном сквозняке.
Хор:
Эй, вы там, не простудитесь
на просторном сквозняке!
Четыре девицы, глядя в микроскоп:
Мы глядели друг за другом
в нехороший микроскоп.
Что там было, мы не скажем:
мы теперь без языка.
Только было там крылечко,
вился холмик золотой.
Над холмом бежала речка
и девица за водой.
Говорил тогда полковник,
глядя вслед и горячо:
«Ты взойди на этот холмик,
обнажи свое плечо.
Ты взойди на этот холмик,
обнажи свое плечо.»
Четыре девицы, исчезнув и замолчав:
всё
18 февраля 1927
Комната. Комната горит.
Дитя торчит из колыбельки.
Съедает кашу. Наверху,
под самым потолком,
заснула нянька кувырком.
Горит стена. Посуда ходит.
Бежит отец. Отец: «Пожар!
Вон мой мальчик, мальчик Петя,
как воздушный бьется шар.
Где найти мне обезьяну
вместо сына?» Вместо стен
печи вострые на небо
дым пускают сквозь трубу.
Нянька сонная стрекочет.
Нянька: «Где я? Что со мной?
Мир становится короче,
Петя призраком летит.»
Вот мелькнут его сапожки,
Тень промчится, и усы
вьются с присвистом на крышу.
Дом качает как весы.
Нянька бегает в испуге,
ищет Петю и гамак.
«Где ж ты, Петя, мальчик милый,
что ж ты кашу не доел?»
«Няня, я сгораю, няня!»
Няня смотрит в колыбель —
нет его. Глядит в замочек —
видит комната пуста.
Дым клубами ходит в окна,
стены тощие, как пух,
над карнизом пламя вьется,
тут же гром и дождик льется,
и в груди сжимает дух.
Люди в касках золотых
топорами воздух бьют,
и брандмейстер на машине
воду плескает в кувшине.
Нянька к ним: «Вы не видали
Петю, мальчика? Не дале
как вчера его кормила.»
Брандмайор: «Как это мило!»
Нянька: «Боже мой! Но где ж порядок?
Где хваленная дисциплина?»
Брандмайор: «Твой Петя рядом,
он лежит у цеппелина.
Он сгорел и папа стонет:
жалко сына.»
Нянька: «Ох!
Он сгорел,» — и тихо стонет,
тихо падает на мох.
20 февраля 1927
Существует еще один вариант этого стихотворения:
Комната. Комната горит.
Дитя торчит из колыбельки.
Съедает кашу. Наверху,
под самым потолком,
заснула нянька кувырком.
Горит стена. Посуда ходит.
Бежит отец. Отец: «Пожар!
Вон мой мальчик, мальчик Петя,
как воздушный бьется шар.
Где найти мне обезьяну
вместо сына?» Вместо стен
печи пестрые на небо
дым пускают сквозь трубу.
Нянька сонная стрекочет.
Нянька: «Где я? Что со мной?
Мир становится короче,
Петя призраком летит».
Няня рыскает волчицей,
съест морковку на пути,
выпьет кофе. Дальше мчится,
к двери пробует уйти.
Колет скудные орехи (неразборчиво)
нянька быстрая в дверях,
мчится косточкой по саду
вдоль железного плетня.
После бегает в испуге,
ищет Петю и гамак.
«Где ж ты, Петя, мальчик милый,
что ж ты кашу не доел?»
«Няня, я сгораю, няня!»
Няня смотрит в колыбель —
нет его. Глядит в замочек —
видит комната пуста.
Дым клубами ходит в окна,
стены тощие, как пух,
над карнизом пламя вьется,
тут же гром и дождик льется,
и в груди сжимает дух.
всё
В смешную ванну падал друг
Стена кружилася вокруг
Корова чудная плыла
Над домом улица была
И друг мелькая на песке
Ходил по комнатам в носке
Вертя как фокусник рукой
То левой, а потом другой
Потом кидался на постель
Когда в болотах коростель
Чирикал шапочкой и выл
Уже мой друг не в ванне был.
5 марта 1927
Комментарий к философии А.И. Введенского
он в комнату бежит на четвериньках
смотрит в комнате стол стоит
ах он рад, он пришёл на вечеринку
позабыв и молодость и стыд
Липавский пьёт легко и звучно
<начало марта 1927>
«Купался грозный Петр Палыч…»
Купался грозный Петр Палыч
закрыв глаза нырял к окну
на берегу стояла сволочь
бросая в воздух мать одну
но лишь утопленника чистый
мелькал затылок над водой
народ откуда-то плечистый
бежал на мостик подкидной
здесь Петр Палыч тонет даже
акулы верно ходят там
нет ничего на свете гаже
чем тело вымыть пополам.
Апрель 1927
Средь нас на палочке деревянной
сидит кукушка в сюртуке,
хранит платочек румяный
в своей чешуйчатой руке.
Мы все как бабушка тоскуем,
разинув рты, глядим вперед
на табуретку золотую —
и всех тотчас же страх берет:
Иван Матвеевич от страха
часы в карман переложил.
А Софья Павловна, старуха,
сидела в сокращеньи жил
А Катя, в форточку любуясь,
звериной ножкой шевеля,
холодным потом обливаясь
и заворачивалась в шеншеля.
Из-под комода ехал всадник,
лицом красивый, как молитва,
он с малолетства был проказник,
ему подруга — битва.
Числа не помня своего,
Держал он курицу в зубах —
Иван Матвееча свело,
загнав печенку меж рубах.
А Софья Павловна строга
сидела, выставив затылок,
оттуда выросли рога
и сто четырнадцать бутылок.
А Катя в галстуке своем
свистела в пальчик соловьем,
стыдливо кутаясь в меха
кормила грудью жениха.
Но к ней кукушка наклонялась,
как червь, кукушка улыбалась,
потом на ножки становилась
да так, что Катя удивилась,
от удивленья задрожала
и, как тарелка, убежала.
2 мая 1927 г.
