Тут же на улицу вышел скорей.
Но оказался – под Магаданом!
1996
Снова хлещут волны.
Чьи-то корабли идут на дно.
Гром и вспышки молний –
Это ураган, но все равно
Я ведь со штурвала
Не сниму своих тяжелых рук.
Как бы ни качало –
Никому не взять нас на испуг!
А буря все злее, а ветер – сильней,
И волна достает до Луны.
И пусть невозможно, ты все же сумей
Удержаться на гребне волны!
Снова кто-то стонет:
«Силы не равны, напрасен бой!»
И покорно тонет,
Чтоб не спорить зря с самой судьбой.
Это слабый довод.
И пускай идет девятый вал,
Буря – только повод
Для того, чтоб крепче сжать штурвал!
А буря все злее, а ветер – сильней,
И волна достает до Луны.
И пусть невозможно, ты все же сумей
Удержаться на гребне волны!
1996
Мы с ней все больше нравились друг другу.
И взгляд ее – как солнца луч во мгле.
Трамвай тащился медленно по кругу
И мне казался раем на земле.
И я уже на вечер строил планы.
Кружилась голова от перспектив!
Нам так милы трамвайные романы,
Ведь их читаешь – словно детектив!
Но только наш трамвай остановился.
И в сердце вдруг настала тишина.
Я сразу позабыл, что я влюбился,
Когда в трамвай вошла моя жена!
А я уже на вечер строил планы.
Кружилась голова от перспектив!
Нам так милы трамвайные романы,
Ведь их читаешь – словно детектив.
1996
Я отчаянный был герой.
И на все было мне плевать.
Я ведь шел по стране чужой.
Но потом я устал стрелять.
Я сержанта спросил: «Зачем
Черный дым застилает свет?»
Дал мне в зубы сержант, а затем
Нежно очень сказал в ответ:
«Эй, дружок, ну-ка не отставай
И вопросы не задавай.
Эй, дружок, веселее шагай
По дороге, ведущей в рай!
Эй, наемник!
А ну-ка давай!»
Этот бой был совсем не мед.
От стрельбы раскалился ствол.
Но сержант приказал: «Вперед!»
И, закрыв глаза, я пошел.
Что-то грохнуло над головой.
А потом – ослепительный свет.
Я сержанта спросил: «Что со мной?»
Ну а он мне сказал в ответ:
«Эй, дружок, ну-ка не отставай
И вопросы не задавай.
Эй, дружок, веселее шагай
По дороге, ведущей в рай!
Эй, наемник!
А ну-ка давай!»
1996
Изучаю плоды работы.
Полыхает земля огнем.
А над нею идут вертолеты.
И кому-то все кажется сном.
Заглушает земные звуки
Тяжкий рев боевых машин.
Пулемет обжигает руки.
Это рай для крутых мужчин.
Небо! Низкое небо!
Прямо – над головой!
Небо! Где еще не был
Я, небесный ковбой!
Мне по нраву моя работа.
Только вряд ли я буду рад,
Если в борт моего вертолета
Угодит бронебойный снаряд.
Все вдруг станет родным и близким.
Не сочтите за мой каприз.
Не покажется небо низким,
Если с неба ты падаешь вниз!
Небо! Низкое небо!
Прямо – над головой!
Небо! Где еще не был
Я, небесный ковбой!
1996
Одинокий и немой,
По стране совсем чужой,
Я дорогой шел прямой -
Домой.
Только видел: надо мной,
Над моею головой,
Все кружил орел седой -
Степной.
Ты скажи, небесный брат мой,
Знаешь ты, когда же снова
На порог родного дома
Я ступлю?
Ты скажи, небесный брат мой,
Знаешь ты, когда же снова
Я шепну своей любимой,
Что люблю?
Небесный брат мой, небесный брат.
Небесный брат мой, небесный брат…
Жарким летом и зимой
Думал я о ней одной.
И дорогой шел прямой -
Домой.
И весеннею порой
Дом услышит голос мой:
«Не ищу судьбы иной -
С тобой!»
Ты скажи, небесный брат мой,
Знаешь ты, когда же снова
На порог родного дома
Я ступлю?
Ты скажи, небесный брат мой,
Знаешь ты, когда же снова
Я шепну своей любимой,
Что люблю?
Небесный брат мой, небесный брат.
Небесный брат мой, небесный брат…
1996
Он снял ботинки, чтоб было легче.
Он снял часы и про них забыл.
Он снял рубашку, но оставил галстук.
А потом – воспарил!
Он был так пьян, что казался трезвым!
Пришел домой, но не смог найти дверь.
Увидел окно и взлетел, как птица.
Кто скажет, что было не так – не верь!
Три дня его искали в больницах,
Звонили в морги, но не нашли.
Он бесследно пропал, растворился,
Растаял в просторах земли.
Он был так пьян, что казался трезвым!
Пришел домой, но не смог найти дверь.
Увидел окно и взлетел, как птица.
Кто скажет, что было не так – не верь!
Его друзья о нем позабыли.
Забыла жена, и я думаю – зря.
Ведь он не умер, он чуть промахнулся
И с птичьей стаей махнул за моря!
Он был так пьян, что казался трезвым!
Пришел домой, но не смог найти дверь.
Увидел окно и взлетел, как птица.
Кто скажет, что было не так – не верь!
1997
Целый вечер танцую с ней.
У нее миллион парней.
Я знаю. Но грустно ей.
И темно посреди огней.
Одиноко среди друзей.
Я знаю. Ведь я был с ней.
Когда-то был с ней.
Но молчит о тоске своей,
Хоть скрывать ее все трудней.
Я знаю, как больно ей.
И не спит в тишине ночей.
И отчаянье все сильней.
Я знаю. Ведь я был с ней.
Когда-то был с ней.
Кто-то будет ей всех милей.
Кто-то будет мечтать о ней.
Я знаю, кому больней.
Это было в судьбе моей –
Полоса окаянных дней.
Я знаю. Ведь я был с ней.
Когда-то был с ней.
1997
Лохматый парень
По кличке «Рок-н-ролл»
Всегда в ударе,
И я не зря пришел.
Берет аккорды,
Не глядя на лады.
Воротит морду,
Когда нальют воды.
Здесь каждое слово – мат или дерзость.
А сверху сыплется мокрая мерзость.
И я, конечно, давно бы ушел,
Но в этом подвале живет рок-н-ролл!
Окурок бросит
Со сцены в темноту.
Он в сердце носит
Такую вот мечту:
Играл в подвале,
Но из него ушел –
В огромном зале
Он рубит рок-н-ролл!
Здесь каждое слово – мат или дерзость.
А сверху сыплется мокрая мерзость.
И я, конечно, давно бы ушел,
Но в этом подвале живет рок-н-ролл!
Он выпьет водки,
Возьмется за вино.
Луженой глотке
Давно уж все равно.
Какие споры:
В подвале он – кумир.
Но очень скоро
О нем услышит мир.
Здесь каждое слово – мат или дерзость.
А сверху сыплется мокрая мерзость.
И я, конечно, давно бы ушел,
Но в этом подвале живет рок-н-ролл!
1997
Звездное небо, ночная дорога,
Рокот мотора и шорох колес.
Междугородный, почти что до Бога.
Спят пассажиры, и это всерьез.
Дремлет водитель, такая усталость…
Он головою склонился на руль.
Сколько осталось? Ну, самую малость:
На циферблате – мерцающий нуль.
Звездною пылью стекло серебрится.
А впереди – ни людей, ни машин.
Кажется, что-то сегодня случится.
Но для тревоги пока нет причин.
Тает во мраке светящийся глобус.
Странный маршрут превратился в полет.
Это обычный межзвездный автобус.
Хоть неизвестно – куда он везет!
1997
Не бойтесь вы, я страшный только с виду.
Я вам нисколько не желаю зла.
Я никому не дал бы вас в обиду.
Я стал другим, такие вот дела.
Уверен я, сойдемся мы во вкусах.
И я сумею не пересолить.
Играет солнца луч на ваших бусах.
Ведь правда – хорошо на свете жить?
Не бойтесь, детка, ближе подойдите.
Отвага нам – как парус кораблю.
Ну а теперь в глаза мне загляните.
И вы поймете, что я вас люблю.
1997
Ты слишком любишь говорить о любви. А я сейчас – ну хоть зови, не зови.
