Михаил Кузмин - Сети (Первая книга стихов) (издание 1923 года)

Я цветы сбираю пестрые
И плету, плету венок,
Опустились копья острые
У твоих победных ног.

Сестры вертят веретенами
И прядут, прядут кудель.
Над упавшими знаменами
Разостлался дикий хмель.

Пронеслась, исчезла конница,
Прогремел, умолкнул гром.
Пала, пала беззаконница —
Тишина и свет кругом.

Я стою средь поля сжатого.
Рядом ты в блистаньи лат.
Я обрел себе Вожатого —
Он прекрасен и крылат.

Ты пойдешь стопою смелою,
Поведешь на новый бой.
Что захочешь — то и сделаю:
Неразлучен я с тобой.

«Лето Господнее — благоприятно».
Всходит гость на высокое крыльцо.
Все откроется, что было непонятно.
Видишь в чертах его знакомое лицо?

Нам этот год пусть будет високосным,
Белым камнем отмечен этот день.
Все пройдет, что окажется наносным.
Сядет путник под сладостную сень.

Сердце вещее мудро веселится:
Знает, о знает, что близится пора.
Гость надолго в доме поселится,
Свет горит до позднего утра.

Сладко вести полночные беседы.
Слышит любовь небесные слова.
Утром вместе пойдем мы на победы —
Меч будет остр, надежна тетива.

Пришел издалека жених и друг.
Целую ноги твои!
Он очертил вокруг меня свой круг.
Целую руки твои!

Как светом отделен весь внешний мир.
Целую латы твои!
И не влечет меня земной кумир.
Целую крылья твои!

Легко и сладостно любви ярмо.
Целую плечи твои!
На сердце выжжено твое клеймо.
Целую губы твои!

Взойдя на ближнюю ступень,
Мне зеркало вручил Вожатый;
Там отражался он как тень,
И ясно золотели латы;
А из стекла того струился день.

Я дар его держал в руке,
Идя по темным коридорам.
К широкой выведен реке,
Пытливым вопрошал я взором,
В каком нам переехать челноке.

Сжав крепко руку мне, повел
Потоком быстрым и бурливым
Далеко от шумящих сел
К холмам спокойным и счастливым,
Где куст блаженных роз, алея, цвел.

Но ярости пугаясь вод,
Я не дерзал смотреть обратно;
Казалось, смерть в пучине ждет,
Казалось, гибель — неотвратна.
А все темнел вечерний небосвод.

Вожатый мне: «О друг, смотри —
Мы обрели страну другую.
Возврата нет. Я до зари
С тобою здесь переночую».
(О сердце мудрое, гори, гори!)

«Стекло хранит мои черты;
Оно не бьется, не тускнеет.
В него смотря, обрящешь ты
То, что спасти тебя сумеет
От диких волн и мертвой темноты».

И пред сиянием лица
Я пал, как набожный скиталец.
Минуты длились без конца.
С тех пор я перстень взял на палец,
А у него не видел я кольца.

Пусть сотней грех вонзался жал,
Пусть — недостоин,
Но светлый воин меня лобзал
И я спокоен.

Напрасно бес твердит: «Приди:
Ведь риза — драна!»
Но как охрана горит в груди
Блаженства рана.

Лобзаний тех ничем не смыть,
Навеки в жилах;
Уж я не в силах как мертвый быть
В пустых могилах.

Воскресший дух неумертвим,
Соблазн напрасен.
Мой вождь прекрасен, как серафим,
И путь мой — ясен.

Одна нога — на облаке, другая на другом,
И радуга очерчена пылающим мечом.

Лицо его как молния, из уст его — огонь.
Внизу, к копью привязанный, храпит и бьется конь.

Одной волной взметнулася морская глубина,
Все небо загорелося, как Божья купина.

«Но кто ты, воин яростный? тебя ли вижу я?
Где взор твой, кроткий, сладостный, как тихая струя?

Смотри, ты дал мне зеркало, тебе я обручен,
Теперь же морем огненным с тобою разлучен».

Так я к нему, а он ко мне: «Смотри, смотри в стекле
В один сосуд грядущее и прошлое стекло».

А в зеркале по-прежнему знакомое лицо.
И с пальца не скатилося обетное кольцо.

И поднял я бестрепетно на небо ясный взор —
Не страшен, не слепителен был пламенный простор.

И лик уж не пугающий мне виделся в огне,
И клятвам верность прежняя вернулася ко мне.

С тех пор всегда я не один,
Мои шаги всегда двойные,
И знаки милости простые
Дает мне Вождь и Господин.
С тех пор всегда я не один.

Пускай не вижу блеска лат,
Всегда твой образ зреть не смею —
Я в зеркале его имею,
Он так же светел и крылат.
Пускай не вижу блеска лат.

Ты сам вручил мне этот дар,
И твой двойник не самозванен,
И жребий наш для нас не странен
О ту броню скользнет удар.
Ты сам вручил мне этот дар.

Когда иду по строкам книг,
Когда тебе слагаю пенье,
Я знаю ясно, вне сомненья,
Что за спиною ты приник,
Когда иду по строкам книг.

На всякий день, на всякий час —
Тебя и дар твой сохраняю,
Двойной любовью я сгораю,
Но свет один из ваших глаз
На всякий день, на всякий час.

Сердце, как чаша наполненная, точит кровь;
Алой струею неиссякающая течет любовь;
Прежде исполненное приходит вновь.

Розы любви расцветающие видит глаз.
Пламень сомненья губительного исчез, погас,
Сердца взывающего горит алмаз.

Звуки призыва томительного ловит слух.
Время свиданья назначенного пропел петух.
Лёта стремительного исполнен дух.

Слабостью бледной охваченного подниму.
Светом любви враждующую развею тьму.
Силы утраченные верну ему.

Истекай, о сердце, истекай!
Расцветай, о роза, расцветай!
Сердце, розой пьяное, трепещет.

От любви сгораю, от любви;
Не зови, о милый, не зови:
Из-за розы меч грозящий блещет.

Огради, о сердце, огради.
Не вреди, меч острый, не вреди:
Опустись на голубую влагу.

Я беду любовью отведу,
Я приду, о милый, я приду
И под меч с тобою вместе лягу.

На твоей планете всходит солнце,
И с моей земли уходит ночь.
Между нами узкое оконце,
Но мы время можем превозмочь.

Нас связали крепкими цепями,
Через реку переброшен мост.
Пусть идем мы разными путями —
Непреложен наш конец и прост.

Но смотри, я — цел и не расколот,
И бесслезен стал мой зрящий глаз.
И тебя пусть не коснется молот,
И в тебе пусть вырастет алмаз.

Мы пройдем чрез мир, как Александры,
То, что было, повторится вновь,
Лишь в огне летают саламандры,
Не сгорает в пламени любовь.

Я вижу — ты лежишь под лампадой;
Ты видишь — я стою и молюсь.
Окружил я тебя оградой
И теперь не боюсь.

Я слышу — ты зовешь и вздыхаешь,
Ты слышишь мой голос: «Иду».
Ограды моей ты не знаешь
И думаешь, вот приду.

Ты слышишь звуки сонаты
И видишь свет свечей,
А мне мерещатся латы
И блеск похожих очей.