сердце стучит неровно.
Это птицы поют крикливо,
Рассекая крылом лазурь.
Я ведь знаю, бессмертны души.
Да и все мы повязаны кровно,
Да и время течет лениво,
Обрекая на мрак и хмурь.
Посмотри на меня и почувствуй.
Это голос рвется на волю.
Это кожа упруго тянет
Для себя кислород и жизнь.
Почему же так часто пусто,
Где-то возле души так колко.
И все кажется день устанет
И сорвется однажды вниз.
Человек играет в бога:
Не в мессию так в пророка.
Человек играет, чтобы
Вдруг не стало одиноко.
Человек играет страсти:
Не любовь, ну, хоть влюбленность.
А у страсти столько власти
И к вранью такая склонность.
Человек играет волю
До скончанья дней и века,
Редко избирая роли,
Где играет человека.
Тает тихо слеза предпоследнего снега…
Тает тихо слеза предпоследнего снега.
Я почти идеально вписалась в природу.
Как тебе объяснить?! Не бывает победы.
Есть лишь цели, стремленья, ухабы, дороги.
Что тебе рассказать? Про себя, про работу?
про знакомую, ждущую где-то ребенка?
Нет, пожалуй, побед. Только дни и заботы.
Жизнь всего лишь с неброским узором скатерка.
Я почти идеально вписалась в природу,
очертив в нашей жизни спокойствия зоны.
Нет побед, но мы сможем наладить погоду,
Подновив и поправив немного узоры.
Фигура я? Пожалуй, треугольник.
Натянутый, и жесткий, и колючий.
Решающий и ищущий достойных,
А, может быть, пусть субъективно, — лучших.
Устойчивый и равный треугольник.
Кто видит нерв, протершийся об угол?
Клинком реакций исколовший стольких
И не мечтавший оказаться кругом.
Бескомпромиссный с острыми углами.
Такой останусь, сколько простою.
Но хорошо так краткими часами
В окружность вписанною быть твою.
Я возьму твою руку,
Я сожму твои пальцы,
Потому что так глупо
Без причины расстаться.
Я возьму твою руку,
Утону в ней ладонью.
То ли кошка мяукнет,
То ли время застонет.
Я сложу свои пальцы
На твои и представлю,
Что отныне и дальше
Током вечности правлю.
Вот и все. Нас полечит небо
Своей синей и влажной кожей.
От минуты толчка и разбега
До секунды, когда жизнь стреножит.
Вот и все. Нас целят простуды,
То весенние, то в ноябрь.
И, наверное, лучше не буду.
Да и ладно. Не хуже хотя бы..
Вот и все. По тарелке белой
Катит яблочко день наливное.
Я твержу, что ты вовсе не был.
И как раньше болею тобою.
Бог хромой нахромал мне тропку…
Бог хромой нахромал мне тропку
Черте знаете ли какую.
Я хотела быть легкой пробкой,
А явилась порывом бури.
И холодным дождем апреля,
И капелью с январской крыши,
Птиц осенних последней трелью,
Чтобы ты, не желая, слышал,
Чтобы чувствовал резко сразу
Каждый шаг по твоей планете,
Чтобы были приметны глазу
Все мазки меня в этом свете.
***
Уходи и считай забытой,
Но метелью пощечин вспомнишь
Ритм дыханья мой резкий, сбитый
В твой вплетавшийся как-то в полночь.
Мне в Царствие Божье, как в ушко иголки…
Мне в Царствие Божье, как в "ушко" иголки,
Навряд ли пролезть.
Но я выбирала болезненно долго
Единственный крест.
Сухими глазами глядела в провалы
Ночной пустоты,
И все забирала, и всем отдавала
Чужие кресты.
В игольное "ушко" пролезу навряд ли,
Да мне и не след.
На встрепанном сердце ожоги как пятна.
И снова рассвет.
Пройти по гравию слов.
Зацепиться за скол твоего имени.
Я человек, вообще-то, не злой,
Просто душа по копейке выменяна.
По краю воды неспеша проскользить,
Цепляясь подолом за пену прибоя.
Не то чтобы я не умела любить,
Но вот не любила, похоже, давно я.
Я тихо пройду не оставив следа.
На камешках слов все теряется быстро.
Но, может быть, кто-то представит тогда,
Что я превращаюсь к закату в жар-птицу.
Что не сказано, и не скажется…
Что не сказано, и не скажется.
Что не связано, то не свяжется.
Теплых пальцев бег по твоей груди.
Ты молчи сейчас. Хоть сейчас — молчи!
Теплый выдох твой на моих губах.
А внутри не боль и совсем не страх.
И не горько мне краткой блажию.
Оплела нас жизнь связей пряжею.
И с губ собрав всю страсть твою до капли
В предутренней остывшей тишине,
Я поняла, что нет пути обратно
И ты такой, каким не снился мне.
В сплетеньи тел, скрещеньи жарких пальцев,
Когда видны все мысли сквозь зрачки.
Мне показалось, что для душ-скитальцев
Впервые появились маяки.
Но до рассвета ждать совсем немного,
И я в тебя вжимаюсь тем сильней,
Чем очевиднее необщая дорога
И в некасаньях многомерность дней.
Они оба пьяны настолько,
Что качаются стены и пол.
Он сюда не пришел бы… только…
Он бессильно в нее влюблен.
В этой комнате странно тесно,
И пусты две бутылки вина.
Он пришел… Для чего?.. Неизвестно.
А она так в него влюблена.
Неуместны в чувствах признанья,
Если раз ничего не сложилось.
Она топит в вине мечтанья.
Он твердит: "Это мне приснилось!"
Оба так пьяны. Ах, как глупо,
Но сегодня все будет честно.
Губы снова отыщут губы…
И рассвет они встретят вместе.
Кажется, ну вот, кажется.
Так бывает порой в гардеробе.
Номерок и одежда не свяжутся,
Хоть отдали по номеру вроде.
И как будто бы двое остались:
Он с манто, она с рыжей курткой.
День закончен — мигрень и усталость.
Ей к авто, ему два переулка.
Обменяются нервно вещами
И пойдут по домам в раздаженьи.
Она пискнет брелоком с ключами.
Он привычно смахнет восхищенье.
Он не пьет вина и не встречается с женщинами…
Он не пьет вина и не встречается с женщинами,
Но скажите тогда, зачем ему
