Одно было ясно — враг теперь не ускользнет из их рук. Уцелевшие в бою были как бы заперты в зеркальной. Лантенак попался в мышеловку.
Но раз так, можно было передохнуть и найти наилучшее решение. И без того уже ряды республиканцев поредели. Надо было действовать так, чтобы не понести большого урона в последней схватке.
Решительный приступ был сопряжен с немалым риском. Вполне может статься, что враг встретит их ожесточенным огнем.
Наступило затишье. Осаждающие, завладев двумя нижними этажами, ждали, когда командир даст сигнал к атаке. Говэн и Симурдэн держали совет. Радуб молча присутствовал при обсуждении.
Но вот он снова стал навытяжку и робко окликнул:
— Командир!
— Что тебе, Радуб?
— Заслужил я хоть небольшую награду?
— Конечно. Проси чего хочешь.
— Прошу разрешения идти первым.
Отказать ему было невозможно. Впрочем, он и не стал бы дожидаться разрешения.
Пока в зале второго этажа шло совещание, на третьем спешно возводили баррикаду. Успех — это исступление, поражение — бешенство. Двум этажам башни предстояло схватиться в отчаянном поединке. Мысль о близкой победе пьянит. Второй этаж был окрылен надеждой, которую следовало бы признать самой могучей силой, движущей человеком, если бы не существовало отчаяния.
На третьем этаже царило отчаяние.
Отчаяние холодное, спокойное, мрачное.
Добравшись до залы третьего этажа — до последнего своего прибежища, дальше которого отступать было некуда, — осажденные первым делом загородили вход. Просто запереть двери было бы бесполезно, куда разумнее представлялось преградить лестницу. В подобных случаях любая преграда, позволяющая осажденным видеть противника и сражаться, надежнее закрытой двери.
Факел, прикрепленный Иманусом к стене возле пропитанного серой шнура, освещал лица вандейцев.
В зале третьего этажа стоял огромный, тяжелый дубовый сундук, в каких, до изобретения шкафов, наши предки хранили одежду и белье.
Осажденные подтащили сундук к лестнице и поставили его стоймя на самой верхней ступеньке. Размером он пришелся как раз по проему двери и плотно закупорил вход. Между сундуком и сводом осталось только узкое отверстие, через которое с трудом мог протиснуться человек, что давало в руки осажденным огромное преимущество, позволяя им разить одного наступающего за другим. Да и сомнительно было, что кто-нибудь отважится на такой шаг.
Забаррикадировав дверь, осажденные получили небольшую отсрочку.
Пересчитали бойцов.
Из девятнадцати человек осталось лишь семеро, в том числе Иманус. За исключением Имануса и маркиза, все остальные были ранены.
Впрочем, все пятеро раненых вели себя, как здоровые, ибо в пылу битвы любая рана, если только она не смертельна, не мешает бойцу двигаться и действовать; то были Шатенэ, он же Роби, Гинуазо, Уанар Золотая Ветка, Любовинка и Гран-Франкер. Все прочие погибли.
Боевые припасы иссякли. Пороховницы опустели. Вандейцы сосчитали оставшиеся пули. Сколько они, семеро, могут сделать выстрелов? Четыре.
Пришла минута, когда осталось только одно — пасть в бою. Они были прижаты к краю зияющей ужасной бездны. К самому ее краю.
Тем временем штурм возобновился, на этот раз его вели не столь стремительно, зато более уверенно. Слышно было, как осаждающие, поднимаясь по лестнице, выстукивают прикладами каждую ступеньку.
Бежать некуда. Через библиотеку? Но на плоскогорье стоят заряженные пушки и уже зажжены фитили. Через верхние залы? Но куда? Все ходы ведут на крышу. Правда, оттуда можно броситься вниз с вершины башни.
Семь уцелевших из этой легендарной банды понимали, что они попали в западню, откуда нет выхода, что они заключены среди толстых стен, которые охраняют, но и выдают их с головой врагу. Их еще не взяли в плен, однако они уже были пленниками.
Маркиз произнес громким голосом:
— Друзья мои, все кончено.
И, помолчав, он добавил:
— Гран-Франкер снова становится аббатом Тюрмо.
Вандейцы, перебирая четки, преклонили колена. Стук прикладов по ступенькам лестницы приближался.
Гран-Франкер, с залитым кровью лицом, так как пуля сорвала ему с черепа лоскут кожи, поднял правую руку, в которой он держал распятие. Маркиз, скептик в глубине души, преклонил колено.
— Пусть каждый из вас, — начал Гран-Франкер, — вслух исповедуется в грехах своих. Маркиз, начинайте.
Маркиз произнес:
— Убивал.
— Убивал, — промолвил Уанар.
— Убивал, — промолвил Гинуазо.
— Убивал, — промолвил Любовинка.
— Убивал, — промолвил Шатенэ.
— Убивал, — промолвил Иманус.
И Гран-Франкер возгласил:
— Во имя отца и сына и святого духа, отпускаю вам грехи ваши; мир вам.
— Аминь, — ответили хором шесть голосов.
Маркиз поднялся с колен.
— А теперь, — сказал он, — умрем.
— И убьем, — добавил Иманус.
Приклады уже били по сундуку, загораживающему вход.
— Обратитесь помыслами к богу, — сказал священник. — Отныне земные заботы для вас уже не существуют.
— Да, — подхватил маркиз, — мы в могиле.
Вандейцы склонили головы и стали бить себя в грудь. Лишь маркиз да священник стояли неподвижно. Все глаза были опущены, священник творил молитву, крестьяне творили молитву, маркиз был погружен в раздумье. Сундук зловеще гудел под ударами топора.
В эту минуту чей-то зычный голос внезапно прозвучал из темноты, из дальнего угла залы:
— Я ведь вам говорил, ваша светлость!
Все в изумлении обернулись.
В стене вдруг открылось отверстие.
Камень, искусно пригнанный к соседним камням, но не скрепленный с ними и вращающийся на двух стержнях, повернулся вокруг своей оси, как турникет, и открыл лазейку в стене. Камень свободно ходил в обе стороны, и за ним шли налево и направо два коридора, оба хоть и узкие, но достаточные для прохода поодиночке. В отверстие виднелись ступеньки винтовой лестницы. Из-за камня выглядывало чье-то лицо.
Маркиз узнал Гальмало.
— Это ты Гальмало?
— Я, ваша светлость. Как видите, камни иной раз все-таки вертятся, и отсюда можно бежать. Я пришел вовремя, но торопитесь. Через десять минут вы будете уже в чаще леса.
— Велико милосердие божье, — сказал священник.
— Бегите, ваша светлость, — прокричали все разом.
— Сначала вы, — ответил маркиз.
— Вы пойдете первым, ваша светлость, — сказал аббат Тюрмо.
— Последним.
И маркиз произнес сурово:
— Борьба великодушия здесь неуместна. У нас для этого нет времени. Вы ранены. Приказываю вам жить и уйти немедля. Спешите воспользоваться лазейкой. Спасибо, Гальмало.
— Стало быть, нам приходится расстаться, маркиз? — спросил аббат Тюрмо.
— Внизу мы, конечно, расстанемся. Бежать нужно всегда по одному.
— А вы, ваша светлость, изволите назначить место встречи?
— Да. На лужайке в лесу, около камня Говэнов. Знаете, где он?
— Знаем.
— Я завтра буду там ровно в полдень. Всем, кто может передвигаться, быть на месте.
— Будем.
— И мы снова качнем войну, — сказал маркиз.
Тем временем Гальмало, который стоял, опершись на вращающийся камень, вдруг заметил, что он больше не движется. Отверстие теперь уже не закрывалось.
— Торопитесь, ваша светлость, — повторил Гальмало. — Камень что-то не поддается. Открыть-то проход я открыл, а вот закрыть не могу.
И в самом деле, камень, который простоял неподвижно долгие годы, словно застыл в проеме. Невозможно было сдвинуть его с места.
— Ваша светлость, — продолжал Гальмало, — я надеялся закрыть проход, и синие, ворвавшись сюда, не обнаружили бы в зале ни души; пусть бы поломали себе голову, куда вы делись, уж не с дымом ли через трубу вылетели? А камень, гляди, упирается. Теперь враг заметит открытое отверстие и бросится за нами в погоню. Поэтому мешкать не годится. Скорее сюда.
Иманус положил руку на плечо Гальмало:
— Сколько времени, приятель, потребуется, чтобы пройти через эту лазейку и очутиться в лесу в полной безопасности?
— Тяжелораненых нет? — осведомился Гальмало.
Ему хором ответили:
— Нет.
— В таком случае, четверти часа хватит.
— Значит, — продолжал Иманус, — если враг не придет сюда еще четверть часа…
— Пусть тогда гонится за нами, — все равно не догонит.
— Но, — возразил маркиз, — они вернутся сюда через пять минут. Старый сундук не такая уж страшная для них помеха. Достаточно нескольких ударов прикладом. Четверть часа! А кто их задержит на эти четверть часа?..
