(6 сентября 1885)
С коршуном сходно,
Что, на тяжелых утренних тучах
Тихим крылом почивая,
Ищет добычи, пари,
Песня моя.
Ибо бог
Каждому путь его
Предначертал,
Коим счастливец
К радостной цели
Быстро бежит;
Тот же, чье сердце
Сжато несчастьем,
Тщетно противится
Тесным пределам
Кованой нити,
Что всё ж горькие ножницы
Только однажды прервут.
В чаще суровой
Прячется дикий зверь,
И с воробьями
Давно богачи
В топи свои опустились.
За колесницей легко
Следовать пышной Фортуны,
Как безмятежным придворным
По дороге исправленной
Вслед за въездом владыки.
Но кто там в стороне?
Путь его тонет в кустах,
Сзади его
Ветви смыкаются вновь,
Снова трава восстает,
Пустыня его поглощает.
Кто ж уврачует того,
Ядом кому стал бальзам,
Кто из избытка любви
Выпил ненависть к ближним?
Презренный, став презирающим,
Тайно достоинство он
Только изводит свое
В самолюбивом стремленьи.
Коль на псалтири твоей
Есть, отец милосердья,
Звук, его уху доступный,
Сердце его утоли!
Взор раскрой отуманенный
На миллионы ключей
Рядом с томящимся жаждой
Тут же в пустыне.
Ты, посылающий радости
Каждому полною мерой,
Благослови и ловцов,
Братьев на поиск зверей;
Со своеволием юным,
Жаждой убийства,
Поздних мстителей буйства,
Тщетно с которым уж годы
Бьется с дубиной крестьянин.
Но увей одинокого
Тучей своей золотой,
Зеленью зимней венчай ты
До возрождения роз
Влажные кудри певца,
О любовь, твоего же!
Ты мерцающим факелом
Светишь ему
Ночью через броды,
По бездонным дорогам,
По пустынным полям;
Тысячецветной зарей
В сердце смеешься ему;
Едкою бурей своей
Ты возносишь его;
Зимние прядают воды
С гор в песнопенья к нему;
И алтарем благодарности нежной
Грозной вершины встает перед ним
Снегом покрытое темя,
Что хороводами духов
Чутко венчали народы.
Ты с неприступною грудью
Смотришь таинственно явно
Над изумленной землей
И взираешь из облак
На страны и богатства,
Что из жил твоих братий
Рядом с собою ты льешь.
(1885)
Бог лучезарный, спустись! жаждут долины
Вновь освежиться росой, люди томятся,
Медлят усталые кони, —
Спустись в золотой колеснице!
Кто, посмотри, там манит из светлого моря
Милой улыбкой тебя! узнало ли сердце?
Кони помчались быстрее:
Манит Фетида тебя.
Быстро в объятия к ней, вожжи покинув,
Спрянул возничий; Эрот держит за уздцы;
Будто вкопаны, кони
Пьют прохладную влагу.
Ночь по своду небес, прохладою вея,
Легкой стопою идет с подругой-любовью.
Люди, покойтесь, любите:
Феб влюбленный почил.
1840
Боги всегда к нам
На землю приходят
Дружной толпой.
Только что Бахус ко мне принесется,
Тотчас крылатый Амур улыбнется
И прилетит Аполлон золотой.
Стремятся, несутся
Жильцы небо-края,
Бессмертных приемлет
Обитель земная.
Скажите, чем примет
Убогий сын Геи
Хор неземной?
О, дайте вы, боги, мне жизнь неземную!
Скажите, что, смертный, вам в дар принесу я?
Возьмите меня на Олимп за собой.
В чертоге Зевеса
Лишь царствует радость…
Налейте же в кубок
Мне нектара сладость!
«Подай ему кубок!
Полон поэту,
Геба, налей,
Росою небесной смочи ему очи,
Чтоб они вечной не видели ночи,
Чтоб он был равен нам славой своей.»
Небесная влага,
Напенясь, белеет,
И грудь не мятется,
И око светлеет.
1840
Дети солнечного всхода,
Пестрых пажитей цветы,
Вас взлелеяла природа
В честь любви и красоты.
Ваши яркие уборы
Под перстом прзрачным Флоры
Так нарядно хороши;
Но, любимцы неги вешней,
Плачьте: прелесть жизни внешней
Не вжохнула в вас души.
Вслед за жаворонком нежно
Соловьи о вас грустят,
На листах у вас небрежно
Колыхаясь сильфы спят,
Ваши пышные короны
Превратила дочь Дионы
В брачный полог мотыльков.
Плачьте, плачьте, дети света!
В вас тоска понятна эта —
Вам неведома любовь.
Но томление разлуки
Выношу я, не скорбя;
Друг мой Нанни, эти руки
Вьют подарок для тебя!
Жизнь и душу, страсть и речи,
Сердца нежные предтечи,
Вам теперь передаю, —
И сильнейший меж богами
Здесь под скромными листами
Скрыл божественность свою.
1854
Как еще вы правили вселенной
И забав на легких помочах
Свой народ водили вожделенный,
Чада сказок в творческих ночах,
Ах, пока служили вам открыто,
Был и смысл иной у бытия,
Как венчали храм твой, Афродита,
Лик твой, Аматузия!
Как еще покров свой вдохновенье
Налагало правде на чело,
Жизнь полней текла чрез всё творенье;
Что и жить не может, всё жило.
Целый мир возвышен был убором,
Чтоб прижать к груди любой предмет;
Открывало посвященным взорам
Всё богов заветный след.
Где теперь, как нам твердят сторицей,
Пышет шар, вращаясь без души,
Правил там златою колесницей
Гелиос в торжественной тиши.
Здесь на высях жили ореады,
Без дриад — ни рощи, ни лесов,
И из урны радостной наяды
Пена прядала ручьев.
Этот лавр стыдливость девы прячет,
Дочь Тантала в камне том молчит,
В тростнике вот здесь Сиринкса плачет,
Филомела в рощи той грустит.
В тот поток как много слез, Церера,
Ты о Персефоне пролила,
А с того холма вотще Цитера
Друга нежного звала.
К порожденным от Девкалиона
Нисходил весь сонм небесный сам:
Посох взяв, пришел твой сын, Латона,
К Пирриным прекрасным дочерям.
Между смертным, богом и героем
Сам Эрот союзы закреплял,
Смертный рядом с богом и героем
В Аматунте умолял.
Строгий чин с печальным воздержаньем
Были чужды жертвеному дню,
Счастье было общим достояньем,
И счастливец к вам вступал в родню.
Было лишь прекрасное священно,
Наслажденья не стыдился бог,
Коль улыбку скромную камены
Иль хариты вызвать мог.
Светлый храм не ведал стен несносных,
В славу вам герой искал меты
На Истмийских играх венценосных,
И гремели колесниц четы.
Хороводы в пляске безупречной
Вкруг вились уборных алтарей.
На висках у вас венок цветочный,
Под венцами шелк кудрей.
Тирсоносцев радостных эвое
Там, где тигров пышно запрягли,
Возвещало о младом герое,
И сатир и фавн, шатаясь, шли.
Пред царем неистово менады
Прославлять летят его вино,
И зовут его живые взгляды
Осушать у кружки дно.
Не костяк ужасный в час томлений
Подступал к одру, а уносил
Поцелуй последний вздох, и гений,
Наклоняя, факел свой гасил.
Даже в Орке судией правдивым
Восседал с весами смертной внук;
Внес фракиец песнью сиротливой
До Иринний грустный звук.
В Елисей, к ликующему кругу
Песнь слетала землю помянуть,
Обретала верность вновь подругу,
И возница находил свой путь.
Для Линоса лира вновь отрада,
Пред Алцестой дорогой Адмет,
Узнает Орест опять Пилада,
Стрелы друга Филоктет.
Ждал борец высокого удела
На тяжелом доблестном пути;
Совершитель дел великих смело
До богов высоких мог дойти.
Сами боги, преклонясь, смолкают
Пред зовущим к жизни мертвецов,
И над кормчим светочи мерцают
Олимпийских близнецов.
Светлый мир, о где ты? Как чудесен
Был природы радостный расцвет!
Ах, в стране одной волшебных песен
Не утрачен сказочный свой след!
Загрустя, повымерли долины,
Взор нигде не встретит божества, —
Ах, от той живительной картины
Только тень видна едва!
Всех цветов душистых строй великой
Злым дыханьем севера снесен,
Чтоб один возвысился владыкой,
Мир богов на гибель осужден.
Я ищу по небу, грусти полный,
Но тебя, Селена, нет как нет!
Оглашаю рощи, кличу в волны, —
Безответен мой привет.
Без сознанья радость расточая,
Не провидя блеска своего,
Над собой вождя не сознавая,
Не деля восторга моего,
Без любви к виновнику творенья,
Как часы, неоживлен и сир,
Рабски лишь закону тяготенья,
Обезбожен, служит мир.
Чтоб плодом назавтра разрешиться,
Рыть могилу нынче суждено;
Сам собой в ущерб и в ширь крутится
Месяц всё на то ж веретено;
Прваздно в мир искусства скрылись боги,
Бесполезны для вселенной той,
Что, у них не требуя подмоги,
Связь нашла в себе самой.
Да, они укрылись в область сказки,
Унося туда же за собой
Всё величье, всю красу, все краски,
А у нас остался звук пустой.
И взамен веков и поколений
Им вершины Пинда лишь на часть;
Чтоб бессмертным жить средь песнопений,
Надо в жизни этой пасть.
(февраль 1878)
