Евгений Абросимов - Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Жизнь, как большая красивая кошка,
Вкрадчивой поступью влезла ко мне.
Кошке бы надо сливок немножко,
Кошке бы шерсть приласкать на спине…
Кошка мурлычет. Подогнуты лапки.
Узкою щелью сквозит изумруд.
Кошка устала. Ей скучно и зябко,
Ей отвратительны холод и труд.
Милое дело — лежать и мурлыкать,
Усом изящным слегка вертя.
Милая кошка! Послушайте, вы-ка,
А не убраться ли вам к чертям?
Я вас любила пушистым котенком,
Диким, пружинистым и шухарным.
С вами мы бегали наперегонки
По косогорам нашей страны.
Вы научили меня не бояться
Тяжеловесных и глупых псов.
Вы научили шипеть и кусаться
В ответ на претензии разных «усов».
За это спасибо. Но нынче другое:
Вам захотелось жирок нагулять.
Мне же всего ненавистней в покое
Сыто мурлыкать, зрачками шаля.
Знаете что? Так и быть, примирюсь я –
Шерстку хольте на крышах других.
Но только не здесь, дорогая Маруся,
Не на расстоянии моей руки!
Иначе возьму вас за нежное ушко,
Розовое, как греза первой любви.
О, сытая сволочь с богатой опушкой,
Иди, дармоедка, хоть крыс лови!

Наследье веков повелело,
Чтоб вынес и выхолил ты
В Элладе точёное тело
Из мрамора и быстроты.
Не знает ни злобы, ни боли
Лепной, неулыбчивый рот.
И каменных плеч дискобола
Стремительный поворот
Пластичным, певучим движеньем
Кидается в пустоту
За линией статных коленей,
Приподнятых на лету.
Смотрю: красота на разгоне!
И вдруг свирепею: тоска
Такая, что стынут ладони
И хочется – до костяка
Разъять это слитное тело
Из камня и нервных узлов,
Чтоб дрогнуло и захрустело,
Чтоб длительно, вязко и зло –
Сквозь мускулов мощь и усталость,
Навылет и нараспев –
Гудело и нарастало
Веками зажатое жало,
От боли окоченев.
Чтоб книзу, и насквозь, и прямо –
Элладу переборов –
Хлестала и пачкала мрамор
Живая, животная кровь!

Перед тобой громада мокрой глины,
Сырая плоть встревоженных болот.
А день так мал, а ночи слишком длинны,
И отдых так мучителен. И вот –

Встают из хаоса натруженные спины,
Пудовых плеч свирепый поворот,
Безмолвный бой взъярённых исполинов
И смертной болью искажённый рот.

Но ты не рад. Тебе покоя нет
От созданных тобой побоищ и побед,
От рук и лбов, от воплей и рыданья.

Из тьмы веков воинствующий бред
И выношен, и вынесен на свет.
И пахнет мокрой глиной мирозданья.

Ты не можешь, не смеешь свалиться,
Грузом плеч своих овладей –
Одичалою буйволицей
Ты протопаешь меж людей.

В твоей поступи тяжеловесной
Не сегодняшних женщин разгон,
И становится слишком тесным
Узкий уличный небосклон…

Пусть тупицы меня обливают помоями,
Но позвольте мне жить по-своему.

Стоят надо мною горы,
Высокие, как мечты.
Лежат подо мной Дигоры,
Невидимые почти.
«Пусть будет, как будет…» – прощаясь,
Сказал ты. И скрылся. И вот,
К словам твоим возвращаясь,
Гляжу с непривычных высот.
Пусть будет, как будет. От века
Шаманы, жрецы и попы
Внедряли в умы человека
Покорность веленьям судьбы.
Пусть будет, как будет… Ведь лучшей
Вселенной под звездами нет.
И лермонтовский поручик
Подносит к виску пистолет.
Пусть будет, как будет… Разумно
Всё сущее на земле.
И Гегель, не зная Шумана,
О прусском поет короле.
Но семя чревато ростом.
И в страхе и в муке глядит
На черные язвы Панглоса
Колеблющийся Кандид.
И толпы людей взъяренных,
Земли трудовой костяк,
Швыряют в лицо законам
Разгневанное: «Не так!»
И ныне в стране, распахнутой
От синих до бурых гор,
Умы и поля распаханы
Всем судьбам наперекор.
И я, спотыкаясь в пене
Недоброй, гнедой Лабы,
Бреду вперерез теченью
Лукавой своей судьбы.
Пусть ноги скользят и берег
Не близок, но я не ропщу.
Я слишком судьбе не верю,
Я многого слишком хочу.
Хочу, чтоб тебя не обуглил
Пожар бытовых стихий,
Чтоб вечно — светлый и смуглый —
Читал мне свои стихи.
Чтоб вечно рассветное небо
В твоих зеленело глазах,
Чтоб места в душе твоей не было
Понятиям «ложь» и «страх».
Чтоб в Перу, Пальмире и Польше
(Любую страну назови!)
Рождалось людей побольше
Моей и твоей крови.
Чтоб сбросили дряхлую ветошь
Привычек, приличий, примет,
Чтоб встали, мечтою согреты,
Под знамя высоких побед
И сделали эту планету
Прекраснейшей из планет.
…………………………………
Стоят надо мною вершины,
Доступные, как мечты.
Лежат подо мной стремнины
Нетроганой красоты.
И к камню прижавшись грудью,
Над пропастью я кричу:
«Пусть будет не так, как будет!
Пусть будет, как я хочу!»

Я буду слушать, как ты спишь. А утром
Пораньше встану, чаю вскипячу,
Сухие веки второпях напудрю
И к вороту петлицы примечу.

Ты будешь, как всегда: меня шутливо
«Несносной хлопотуньей» обзовешь,
Попросишь спичку. И неторопливо
Газету над стаканом развернешь.

И час придет. Я встану, холодея,
Скажу: «Фуфайку не забудь, смотри».
Ты тщательно поправишь портупею
И выпрямишься. И пойдешь к двери.

И обернешься, может быть. И разом
Ко мне рванешься, за руки возьмешь.
К виску прильнешь разгоряченным глазом,
И ничего не скажешь. И уйдешь.

И если выбегу и задержусь в парадном,
Не оборачивайся, милый, уходи.
Ты будешь биться так же беспощадно,
Как бьется сердце у меня в груди.

Ты будешь биться за Москву, за звезды,
За нынешних и будущих детей.
Не оборачивайся. Слишком поздно.
И слез не видно на щеке моей.

Всё было просто: пыль плыла,
А ветер слёг, сомлев.
Лаба клубилась и несла,
Едва я устоять могла,
Разгон преодолев.
И камень жёг. И солнце жгло,
И падал светлый лист.
Мне было тихо и тепло.
А ты был ясен, как стекло,
Ребячлив и речист.
Читал стихи мне. А потом
Извивом шла тропа.
Хлестала ноги, как жгутом,
И шла навстречу напролом
Неверная Лаба.
И вечером, при свете звёзд,
Я плакала, что мир так прост.

Ты существуешь. Это так же точно,
Как то, что из земли растет трава.
Как траектория. Как дважды два.
Как вывод после двоеточья.

Пусть бьется мой несовершенный ум
О грани человечьего познанья,
Как муха, заключенная в стакане,
Как полны океана в трюм.

Пусть я исчезну, ничего не завершив,
Пусть, как слепец, блуждающий по кругу,
Я упаду под окрики и ругань.
Но ты — останешься. Ты будешь вечно жив
Как центр тяжести. Как радиус. Как корень
Ты существуешь. Это — априори .