Кто лучше: я иль ты? Под внешней тишиной
Теченья тайные и дно души народной
Кто может разглядеть? О, как постигнуть мне,
Что скрыто у тебя в душевной глубине?
Как мысль твою прочесть в твоем покорном взоре?
Как море, темен ты: могуч ли ты, как море?
Тебя порой от сна будили, в руки меч
Влагали и вели, куда? — ты сам не ведал.
Покорно ты вставал… Среди кровавых сеч
Не раз смущенный враг всю мощь твою изведал.
Как лев бесстрашный, ты добычу добывал,
Как заяц робкий, ты при дележе молчал…
О, кто же ты, скажи: герой великодушный,
Иль годный к битве конь, арапнику послушный?
Приближается утро, но еще ночь.
(Исайя, гл. 2І, І2).
Не тревожься, недремлющий друг,
Если стало темнее вокруг,
Если гаснет звезда за звездою,
Если скрылась луна в облаках,
И клубятся туманы в лугах:
Это стало темней — пред зарею…
Не пугайся, неопытный брат,
Что из нор своих гады спешат
Завладеть беззащитной землею,
Что бегут пауки, что, шипя,
На болоте проснулась змея:
Это гады бегут — пред зарею…
Не грусти, что во мраке ночном
Люди мертвым покоятся сном,
Что в безмолвии слышны порою
Только глупый напев петухов
Или злое ворчание псов:
Это — сон, это — лай пред зарею…
«В засуху я видал, как мимо чахлой пашни…»
В засуху я видал, как мимо чахлой пашни
Проносится гряда бездождных облаков.
На пыльных небесах они, белей снегов,
Лежат весь день, теснясь, как рухнувшие башни.
А в предвечерний час, лишь ветер потянул,
Тревожный пахарь ждет их праздное движенье.
Он видит молний блеск, он слышит дальний гул,
И кажется ему: еще одно мгновенье,
И загудит гроза, и покачнется лес.
Но тучи, не дойдя до темени небес,
Вдруг, силой тайною задержанные, станут —
И стороной плывут от жаждущих полей,
И колос, свежестью минутною обманут,
К земле пылающей склоняется грустней,
Меж тем как, заревом полнеба освещая,
Вдали горит заря, засуху предвещая.
Как тучи без дождя, великие мечты
Над нами много раз бесследно зажигались.
Недолго были мы жрецами красоты
И к свету знания недолго порывались.
Восторг доверчивый равно будила в нас
И проповедь борьбы, и проповедь смиренья.
Но тучи мимо шли, огонь воздушный гас,
И тщетно до сих пор мы жаждем обновленья.
И вот я слышу вновь раскаты вещих слов,
Но знаю: то опять раздался глас в пустыне.
Сверкая и гремя, как столько раз доныне,
Опять плывет гряда бездождных облаков…
І
Окончена борьба. Пустая спит арена,
Бойцы лежат в земле, и на земле — их стяг.
Как ветром по скалам разбрызганная пена,
Разбиты их мечты. Погас надежд маяк.
Смотрите: что ни день, то новая измена.
Внемлите: что ни день, смеется громче враг.
Он прав: история нам доказала снова,
Что месть и произвол сильней любви и слова…
II
…………………..
III
Нет счета тем гробам… Пусть жатвою цветущей
Взойдет кровавый сев для будущих времен,
Но нам позор и скорбь! Чредой всегда растущей
Несли их мимо нас, а мы вкушали сон.
Как житель улицы, на кладбище ведущей,
Бесстрастно слушали мы погребальный звон.
Все лучшие — в земле. Вот отчего из праха
Подняться нам нельзя и враг не знает страха.
IV
О, если бы одни изменники меж нами
Позорно предали минувших дней завет!
Мы все их предаем! Неслышными волнами
Нас всех относит жизнь от веры лучших лет,
От гордых помыслов… Так, нагружен рабами,
Уходит в океан невольничий корвет.
Родные берега едва видны, и вскоре
Их не видать совсем — кругом лазурь и море.
V
Но нужды нет рабам, что злоба жадных глаз
Всегда следит за их толпою безоружной.
Им роздано вино, им дали звучный таз,
И палуба дрожит под топот пляски дружной.
Кто б знал, увидев их веселье напоказ,
То радость илй скорбь под радостью наружной?
Так я гляжу вокруг, печален и суров:
Что значит в наши дни блеск зрелищ и пиров?
VI
Вблизи святых руин недавнего былого,
Спеша, устроили мы суетный базар.
Где смолк предсмертный стон, там жизнь взыграла снова,
Где умирал герой, там тешится фигляр.
Где вопиял призыв пророческого слова,
Продажный клеветник свой расточает жар.
Певцы поют цветы, а ложные пророки
Нас погружают в сон — увы — без них глубокий!
VII
О, песня грустная! В годину мрака будь
Живым лучом хоть ты, мерцанью звезд подобным.
Отвагой прежнею зажги больную грудь,
Угрозою явись ликующим и злобным.
Что край родной забыл, — ты, песня, не забудь!
Развратный пир смути молением надгробным.
Как бледная луна, — средь ночи говори,
Что солнце где-то есть, что будет час зари!
«Борьбы двух грозных сил, неравных меж собой…»
Борьбы двух грозных сил, неравных меж собой,
Я зритель с юных лет. К бойцам небезучастный,
За нею я следил с надеждой и тоской.
Я вольной юности сочувствовал душой,
Но стать в ряды бойцов мешал мне голос властный.
Воинственный задор, столь будничный, хоть страстный,
Пугал мои мечты. Я на борьбу глядел
И вторил песнями громам свершенных дел.
Настал конец борьбы — предвиденный, печальный.
И тех, на чью главу победу я молил,
Уже прияла ночь безыменных могил.
Хотел прославить я их путь многострадальный,
Но замер на устах звук песни погребальной.
К иному долг зовет. Велит он, чтоб смутил
Я тени милые словами укоризны,
Затем, что в смерти их — урок великий жизни.
Зачем, товарищи, любя людей так нежно,
Вы речью злобною пугали их сердца?
Зачем ваш смех звучал надменно и мятежно,
Когда сжималась грудь печалью без конца?
Зачем, не убоясь тернового венца,
Над миром вы прошли, подобно буре снежной,
Желая умертвить дыханьем ледяным
Все то, что мир зовет прекрасным и святым?
В укор былым векам, грядущим в назиданье,
Вам грозный приговор потомство изречет,
Посмертным тернием венец ваш обовьет.
Но мы — не судьи вам! Мы — ваше оправданье!
Покуда мы живем, дотоле не замрет
О вашей участи печальное преданье.
Любви озлобленной с любовью мы простим
И скорбный ваш урок слезой благословим.
I
Отчаянье и укоризны!
Я погибал. Я исчерпал до дна
Все море тайных мук. Еще волна —
И надо мной сомкнулся б омут жизни…
Скорбеть устал мой ум, душа — страдать.
Как тучи, дни тянулися уныло.
С тоской я их встречал, — мне было
Влачить их незачем и не за что отдать.
Я жил, забытый яростной грозою,
Разбившей мой корабль. Я жил, объятый тьмою.
Я ночь в душе носил. Как тени мрачных скал,
Средь непроглядной тьмы мой взор лишь различал
Отчаянье и укоризны…
О, сумрачные дни,
О, ночи долгие, сообщницы печали, —
Подруги ложные, что в трепетной тени
Так много призраков злорадных укрывали,
Свидетельницы лжи, раскаянья, вражды,
Борьбы с самим собой, бессильной и бесплодной!..
Пустыней стала жизнь, — и ни одной звезды
Над той пустынею бесплодной…
II
И нежно, и твердо сказала она:
«Богиня веков я грядущих.
Утешься: отчизна твоя не больна.
Прочь иго сомнений гнетущих!
Прибрежным волненьем напуган ты был.
Но знай: океана — народа
Могучих течений, как небе светил,
Не может сдержать непогода».
«Ты видел: на ложь вековую и тьму
Отважно герои восстали,
И, в душу народа стучавшись, к нему
О хлебе и воле взывали…
Его не увлек их могучий порыв,
Заглохший, как голос в пустыне:
Он ждал не о хлебе насущном призыв
И ждет его, чуткий, и ныне».
«Знай: тот лишь в душе его доступ найдет,
Чтоб к жизни призвать его новой,
Кто вместе и правду и знанье сольет
В святое, понятное слово;
Чья мысль будет светоч, чья речь будет гром,
В ком с верой сдружится свобода.
Смотри: уже волны светлеют кругом,
Пророк вдохновенный у входа…»
III
И, взявши мой руль, мне сказала она:
«Зачем столько клади тяжелой
Ты возишь с собой? Знай: дорога трудна.
Не раз тебе встретится голый
Подводный утес, иль коварную гладь
