другом.
Бабка молчит, ей скучно.
Прялка жужжит,
ноет кошка,
в животе урчит:
«Где же ложка?»
А на старость
замок не навесишь,
старость — зависть.
Поклон отвесишь
самой себе уже видимо.
Ешь быстрей, дел невидимо!
У нашей бабушки воспитательный дар
Бабушка никогда не предаст,
не сдаст и не выдаст.
Она глаза твои выест
своим гундежом!
Нашей бабушке споём
мы хвалу, похвальбу!
А деток в кучу соберём
и в старый дворик отведём:
— На внуков, мать!
Ей внучат уж не догнать:
те то в парк, то во двор.
— Гулять, ребятушки, позор! —
бабушка стирку отложит,
карты в рядок разложит,
да научит играть в подкидного.
И матерная свобода слова
несётся на весь квартал!
У нашей бабушки воспитательный дар.
Плела лапти бабка
Плела лапти старая,
старая, усталая,
старая, усталая бабка:
то лапти ей надо, то тяпку.
Иди-ка, древняя, на печь,
без тебя стирать да печь
некому в доме что ли?
Дед лежит в какой-то боли
дочки на гулянке,
а сыны на пьянке.
Может, внуки подметут,
чисто в хате приберут?
Но их след простыл давно,
а ей уже и всё равно.
Да есть кому плести, пахать!
Иди старенькая спать,
а рыжий кот довяжет лапоть.
Будешь в нём плясать и плакать,
своё детство вспоминать:
как искала тебя мать!
Кто кому соврёт
Бабка и кот,
кто кому врёт:
то ли бабка коту,
то ли я вам не совру!
А кот-коток
мягко стелет да поёт:
— Милая моя бабка,
у меня больная лапка,
надо срочно мне мясца,
печёнки, рыбки, молока.
Ай-я-яй, ай-я-яй,
старуха с Васькой не скучай!
Пошла бабка в холодок,
несёт рыбий хвосток:
— На, жри, окаянный! —
всю брань перебранный,
ест кот,
а мы не смотрим ему в рот,
потому что потому:
пофиг хитрому коту
что и как сегодня врать,
лишь бы было в миске жрать!
Ангелы к тебе прилипли
Тебе, старой, дом построить, что ли, лень?
Ходишь, собираешь погорель.
Ах, ты нищая, замшелая бабка,
где же твоя милая хатка?
Что своей иконкой растряслась?
Далеко до бога, чёрту б продалась!
Ну что ты, ты ж у нас не продажная.
Не спасет тебя иконка бумажная.
Чёрная, сгоревшая хата.
Старая, сама ты виновата:
не задула свечечку, не погасила.
Где глаза слепые твои были?
Не услышит небо, не молись.
А бери топор и размахнись —
построй-ка новый дом, пока живая!
Лень тебе или совсем плохая?
Ну и стой, старея день от ночи.
Где сыночечки твои и дочи:
разошлись по тюрьмам да по пьянкам?
Ну тогда иконка — самобранка:
собирай, бабуля, свои жизни.
Видишь, ангелы к тебе прилипли!
Молодость Мари Ванны
Мари Ванна жизнь прожила долгую,
на войне воевала,
а повоевав, сказала:
— Не ходите, бабы, воевать,
а то некому будет рожать.
Было нас… ой тысяча милльонов,
а осталось сто сорок.
С Мари Ванной никто не спорит.
Бабка, конечно, лукавит,
она глазища чернявит
огромным карандашом,
ресницы красит и поёт:
— Мужики, мужики,
вы держите мудалки,
мы за вами в бой пойдём,
вас полюбим под огнём!
— Мари Ванна, как вам не стыдно?
— Ай, у меня не видно,
смотреть уже, значит, не на что.
Мари Ванне подарят бережно
букетик лютиков синих,
и от объятий сильных
ей никуда не деться.
Вспоминай лучше, старая, детство!
Тебе сто лет и мне шестнадцати нет
— Где ты был, старый дед?
— В поле был я, бабка,
я цветы косил в обед.
— Так им, дед, и надо!
— А ты, бабка, где была?
— Тоже в чистом поле,
собирала я стога
нашей с тобой воли!
— Ох, воля вольная:
коза не доена!
— А мы с тобой:
чай муж с женой?
— Чай муж с женой,
пошли домой.
— Что не идёшь ты, старый дед,
а спотыкаешься?
— Ведь мне уже, никак, сто лет,
аль сомневаешься?»
— Тебе сто лет
и мне шестнадцати нет.
— Вот так и живём,
да гори оно огнём!
Любопытство бабушек
Любопытные старушки
ходят, бродят по дворам.
Любопытные старушки,
не сидится дома вам!
И какое казалось бы дело,
что ворона в рот залетела
соседу или прохожему.
Нет, бабулечка осторожненько
ворону сначала рассмотрит,
а потом ненавязчиво спросит:
— Пошто вороньё разводишь?
Рот закрой, добро не воротишь.
Вот такая в нашей деревне засада!
Взмахни, бабка, крылами! Так надо.
Дед Вован, я-поэт и совесть какая-то
Не проходите мимо деда Вовы:
он с вами поспорит,
«за жизнь» прохожим расскажет
и вовремя баиньки ляжет,
как обычно, пьяный.
— Эй Иванна,
куда ты попёрлась мимо,
«на чай» подать мне забыла!
Я споткнусь о дедка, начинаю:
— Подать не подам! (попинаю
его больную печёнку)
Вставай, Вован, собачонкой
и я б сумела тут ползать.
А ты попробуй-ка поработать.
Подмигнёт мне деда Вова:
— При отсюда, Зубкова,
да в газету портрет мой вешай.
— Не журналист я (поэт) и взвешен
каждый мой слог на страницах.
Неужели ты хочешь, чтоб лица
вашего племени встали
на моих листочках вокзалом?
— На вокзал я не хочу`! —
деда Вова хохочет.
А что ему ещё делать?
«Это я, как дура, надену
больную печень народа
на царей, королей и уродом
по планете пройдётся мой поезд!»
— А ты кто такая? «Совесть.»
Стала старой
Я сегодня стала старой,
мне сегодня хорошо,
потому что на рассвете,
чибис заглянул в окно,
постучал да поклонился:
— Нет, не быть тебе врагом,
это просто месяц злился.
Ай, поговорим потом!
Я сегодня стала старой,
мне сегодня хорошо
слушать песни под гитару,
я прошу: «Ещё, ещё!»
Но нестойкая погода
ветром выгонит домой
и все песни про победу
мы за чаем допоём.
Я сегодня стала старой,
видно, с небом подралась.
Наши деды помрачнели —
заупокойная неслась!
На старости лет влюбиться
Стала я замечать,
что старой себя называю:
никого не хочу встречать,
провожать не хочу. Устало
с работы иду по дворам.
Дождь, как слеза. Не спится:
мне завтра, вроде, к врачу
иль на старости лет влюбиться?
Бабушкины пироги
Наша жизнь — только держись!
И кто прожил эту жизнь, тот знает:
его не поломают ни ветры, ни пурги,
ни бабушкины пироги!
Хотя, чёрт его знает,
бабушкины пироги хоть кого поломают.
Деду моему всё по колено
Говорят, в Москве кур давно не доили.
Говорят, в деревнях хорошо не жили.
Говорят, деду моему всё по колено,
потому
