На двух ногах - Мария Семеновна Галина

...и тогда

он замечает, что женщина, идущая рядом с ним,

держится как-то странно, хотя непонятно, что

его настораживает. Он плотнее запахивает пальто,

начинает нести какую-то смешную чушь,

она улыбается, но тоже как-то не так,

как-то искусственно. День стоит, как стакан,

наполненный синей водой,

по газону гуляет грач,

солнце отражается в каждой из весенних луж,

и всё же он ощущает подступающий страх,

невнятное ощущенье тоски,

леденеет пах,

что-то сдавливает виски

и подходящая к этому рифма "тиски"

умещается за грудиной. Он

по-прежнему делает вид, что всё путём.

Она красива, как никогда,

и в лужах рябит вода.

И уже отпирая своим ключом

двери, он понимает, в чём

дело. Она за его плечом

продолжает улыбаться своими яркими губами, уже торжествующе. Дверь распахивается. На пороге

тоже стоит она и точно так же

улыбается. Он переводит взгляд

с одной на другую. И та, у него за спиной,

начинает смеяться. Пути к отступлению нет.

Он прислоняется к стенке. В комнатах гаснет свет.

Но в окнах ещё продолжает гореть закат.

...и тогда

он видит тень дерева, колеблющуюся на стене,

женщину, разговаривающую во сне,

у неё голубая жилка на левой руке,

на левом виске,

граница её на замке.

Он думает о страшном одиночестве спящих людей,

поскольку каждый плывёт по своей воде,

каждый ведёт долгий неслышимый разговор,

который не разделит ни один сексуальный партнёр,

ни один вор

не проникнет в её чертоги. За окном

лежит залитый ледяным, ртутным светом двор.

Боже мой, думает он, как же я одинок,

хотя бы один голос, один телефонный звонок,

он прислушивается, но во всей огромной стране

спящие люди, точно утопленники на дне.

Он поднимается, на цыпочках проходит в кухню, включает свет,

и видит – в углу стоит существо, похожее на слово "медвед",

с огненными зубами, с булавочками зрачков,

сетевое чудовище, преследующее любовников и торчков.

И тогда он надевает скафандр, задраивает люк

и выходит наружу, туда, где вращаются в пустоте

ледяные ядра, обломки небесных тел,

морские звёзды, голотурии, червецы,

и он отбирает пробы, коллекционирует образцы,

он доктор наук, ему неслыханно повезло,

и разумные звёзды глядят на него сквозь стекло.

Погляди, вот женщина, которой 79 лет, 

она никогда не состарится и никогда не умрёт,

у неё было 200 любовников, но только один – поэт,

но ей был милей пилот

блестящего космического корабля, улетевшего на луну,

он до сих пор

глядит на неё из Моря Дождей,

из разбитого модуля, покорёженного металла,

вплавленный в лунный лёд,

в лунный свет,

глядит на землю – но видит её одну,

единственную из людей...

А тот, который поэт, естественно, тот поёт

до сих пор, о том, что она никогда не умрёт,

ни в семьдесят девять, ни в сто семьдесят девять лет,

потому что он

сделал её бессмертной – каждый её ноготок,

крашенный ярким лаком,

каждый сустав, нежную кожу её,

светящуюся в темноте,

о как ты прекрасна, возлюбленная моя,

как ты прекрасна, и нет на тебе пятна,

а она

не слушает ни хрена,

всё смотрит вверх, туда, где встаёт луна,

багрова, ряба, страшна

в ужасной своей наготе.

Она лет на двадцать его моложе,

у неё такая нежная кожа,

её мучают страхи, сушняк, головные боли,

она предрасположена к алкоголю,

он встаёт, ёжась от холода, проходит в кухню, возвращается, приносит ей воды,

она пьёт, стуча зубами о край стакана,

в окне зима, из облачного кармана

выглядывает одинокий лучик звезды.

Её уже показывают по второму каналу,

ей звонят какие-то незнакомые люди,

она плачет, говорит, что больше не будет...

Он думает, – боже мой, если я умру

первым, на кого я её покину,

кто ей сварит кофе, укроет спину,

она засыпает только к утру.

Здесь у нас если и можно выжить, то лишь вдвоём,

взявшись за руки, глядя в чёрный дверной проём,

в пламенеющий окоём...

Он думает – надо бы позвонить одному своему другу,

поговорить насчёт неё. Она во сне

плывёт по зелёному лугу...

Он, наверное, выживет, потому что нужен,

ибо все мы от тех зависим, которым служим,

она – потому что его сильней.

Что ей неземная слава, ледяная эта дева,

если ей надо удержать его на краю распада,

ибо если бы она не маялась, не плакала, не опять за своё, не ходила налево,

он бы глядел во мрак и не отводил взгляда.

Он её полюбил за наружную красоту,

Неудачный брак, леденец во рту,

Чистоту всех отверстий и духовную чистоту.

Вот она ступает с ним рядом, сама собой,

Заводная кукла с припухшей нижней губой,

Ей ещё не знаком гормональный сбой,

Её ноги длины, а изгиб спины (как он каждый раз убеждается в этом) розовый и голубой.

Она не выщипывает усы, её желудок работает, как часы,

И ему даже нравится, что она не умеет готовить ничего, кроме жареной колбасы.

Они идут вдоль берега моря, где соль истачивает чужие кости, лежащие на дне,

Где чайка, подпрыгивая на волне, отслеживает тень рыбы, плывущую в глубине,

Где