Шторм
Мы говорим не «штормы», а «шторма» —
Слова выходят коротки и смачны:
«Ветра» — не «ветры» — сводят нас с ума,
Из палуб выкорчевывая мачты.
Мы на приметы наложили вето —
Мы чтим чутье компасов и носов.
Упругие тугие мышцы ветра
Натягивают кожу парусов.
На чаше звездных — подлинных — Весов
Седой Нептун судьбу решает нашу,
И стая псов, голодных Гончих псов,
Надсадно воя, гонит нас на Чашу.
Мы — призрак легендарного корвета,
Качаемся в созвездии Весов.
И словно заострились струи ветра —
И вспарывают кожу парусов.
По курсу — тень другого корабля,
Он шел — и в штормы хода не снижая.
Глядите — вон болтается петля
На рее, по повешенным скучая!
С ним Провиденье поступило круто:
Лишь вечный штиль — и прерван ход часов, —
Попутный ветер словно бес попутал —
Он больше не находит парусов.
Нам кажется, мы слышим чей-то зов —
Таинственные четкие сигналы…
Не жажда славы, гонок и призов
Бросает нас на гребни и на скалы.
Изведать то, чего не ведал сроду, —
Глазами, ртом и кожей пить простор!..
Кто в океане видит только воду —
Тот на земле не замечает гор.
Пой, ураган, нам злые песни в уши,
Под череп проникай и в мысли лезь,
Лей звездный дождь, вселяя в наши души
Землей и морем вечную болезнь!
Заказана погода нам Удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой —
Две синевы у горизонта скрещены.
Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумье, буйстве, кротости:
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними — словно пропасти!
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
Нам сам Великий случай — брат, Везение — сестра,
Хотя — на всякий случай — мы встревожены.
На суше пожелали нам ни пуха ни пера,
Созвездья к нам прекрасно расположены.
Мы все — впередсмотрящие, все начали с азов,
И если у кого-то невезение —
Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, — на зов,
На помощь, прерывая восхождение.
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, —
Не сединой, а солью убеленные, —
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветленные…
Взята вершина — клотики вонзились в небеса!
С небес на землю — только на мгновение:
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса —
И снова начинаем восхождение.
Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан.
Позвольте, значит, доложить,
господин генерал:
Тот, кто должен был нас кормить —
сукин сын, черт побрал!
Потери наши велики,
господин генерал,
Казармы наши далеки,
господин генерал.
Солдаты — мамины сынки,
их на штурм не поднять.
Так что, выходит не с руки —
отступать-наступать.
Растревожили в логове старое зло,
Близоруко взглянуло оно на восток.
Вот поднялся шатун и пошел тяжело —
Как положено зверю — свиреп и жесток.
Так подняли вас в новый крестовый поход,
И крестов намалевано вдоволь.
Что вам надо в стране, где никто вас не ждет,
Что ответите будущим вдовам?
Так послушай, солдат! Не ходи убивать —
Будешь кровью богат, будешь локти кусать!
За развалины школ, за сиротский приют
Вам осиновый кол меж лопаток вобьют.
Будет в школах пять лет недобор, старина, —
Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
А твоя, в те года молодая, жена
Не рожала детей.
Неизвестно, получишь ли рыцарский крест,
Но другой — на могилу под Волгой — готов.
Бог не выдаст? Свинья же, быть может, не съест, —
Раз крестовый поход — значит, много крестов.
Только ваши — подобье раздвоенных жал,
Все вранье — вы пришли без эмоций!
Гроб Господен не здесь — он лежит, где лежал,
И креста на вас нет, крестоносцы.
Но, хотя миновало немало веков,
Видно, не убывало у вас дураков!
Вас прогонят, пленят, ну а если убьют —
Неуютным, солдат, будет вечный приют.
Будет в школах пять лет недобор, старина, —
Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
А твоя, в те года молодая, жена
Не рожала детей.
Зря колосья и травы вы топчите тут,
Скоро кто-то из вас станет чахлым кустом,
Ваши сбитые наспех кресты прорастут
И настанет покой, только слишком потом.
Вы ушли от друзей, от семей, от невест —
Не за пищей птенцам желторотым.
И не нужен железный оплавленный крест
Будет будущим вашим сиротам.
Возвращайся назад, чей-то сын и отец!
Убиенный солдат — это только мертвец.
Если выживешь — тысячам свежих могил
Как потом объяснишь, для чего приходил?
Будет в школах пять лет недобор, старина, —
Ты отсутствовал долго, прибавил смертей,
А твоя, в те года молодая, жена
Не рожала детей.
У профессиональных игроков
Любая масть ложится перед червой.
Так век двадцатый — лучший из веков —
Как шлюха упадет под двадцать первый.
Я думаю, ученые наврали,
Прокол у них в теории, порез:
Развитие идет не по спирали,
А вкривь и вкось, вразнос, наперерез.
Я вам расскажу про то, что будет,
Вам такие приоткрою дали!..
Пусть меня историки осудят
За непонимание спирали.
Возвратятся на свои на круги
Ураганы поздно или рано,
И, как сыромятные подпруги,
Льды затянут брюхо океану.
Черные, лиловые, цветные
Сны придут и тяжко смежат веки, —
Вот тогда вы, добрые и злые,
Станете счастливыми навеки.
Это будет так или иначе,
Не скажу когда, но знаю — будет.
Если плачут северные люди,
Значит, скоро южные заплачут.
И тогда не орды чингисханов,
И не сабель звон, не конский топот, —
Миллиарды выпитых стаканов
Эту землю грешную затопят.
Ах, откуда у меня грубые замашки?
Походи с мое, поди даже не пешком…
Меня мама родила в сахарной рубашке,
Подпоясала меня красным кушаком.
Дак откуда у меня хмурое надбровье?
От каких таких причин белые вихры?
Мне папаша подарил бычее здоровье
И в головушку вложил не «хухры-мухры».
Начинал мытье мое с Сандуновских бань я, —
Вместе с потом выгонял злое недобро.
Годен — в смысле чистоты и образованья,
Тут и голос должен быть — чисто серебро.
Пел бы ясно я тогда, пел бы я про дали,
Пел бы я про самое главное для всех,
Все б со мной здоровкались, все бы мне прощали,
Но не дал Бог голоса, — нету, как на грех!
Но воспеть-то хочется, да хотя бы шали,
Да хотя бы самое главное и ТО!
И кричал со всхрипом я — люди не дышали,
И никто не морщился, право же, никто!
От кого же сон такой, да вранье да хаянье!
Я всегда имел в виду мужиков, не дам.
Вы же слушали меня, затаив дыхание,
И теперь ханыжите — только я не дам.
Был раб Божий, нес свой крест, были у раба вши.
Отрубили голову — испугались вшей.
Да поплакав, разошлись, солоно хлебавши,
И детишек не забыв вытолкать взашей.
Напрасно я лицо свое разбил —
Кругом молчат — и все, и взятки гладки,
Один ору — еще так много сил,
Хоть по утрам не делаю зарядки.
Да я осилить мог бы тонны груза!
Но, видимо, не стоило таскать —
Мою страну, как тот дырявый кузов,
Везет шофер, которому плевать.
Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по учению,
Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, —
по течению.
Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте —
я не слушаю,
То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь, —
брагу кушаю.
И пока я наслаждался,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я, —
И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.
Я кричу, — не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,
На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу — отвечает:
"Я, Нелегкая!
Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя святая
Богородица:
Кто рули и весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
так уж водится!"
И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням, кореньям
тяжкой поступью,
Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу —
только по сто пью.
Вдруг навстречу мне — живая
Колченогая Кривая —
морда хитрая.
"Не горюй, — кричит, — болезный,
Горемыка мой нетрезвый, —
слезы вытру я!"
Взвыл я, ворот разрывая:
"Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!
Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кривоока, —
только вывези!"
Влез на горб к ней с перепугу, —
Но Кривая шла по кругу —
ноги разные.
Падал я и полз на брюхе —
И хихикали старухи
безобразные.
Не до жиру — быть бы живым, —
Много горя над обрывом,
а в обрыве — зла.
"Слышь, Кривая, четверть ставлю —
Кривизну твою исправлю,
раз не вывезла!
Ты, Нелегкая, маманя!
Хочешь истины в стакане —
на лечение?
Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять —
облегчение!"
И припали две старухи
Ко бутыли медовухи —
пьянь с ханыгою, —
Я пока за кочки прячусь,
К бережку тихонько пячусь —
с кручи прыгаю.
Огляделся — лодка рядом, —
А за мною по корягам,
дико охая,
Припустились, подвывая,
Две судьбы мои — Кривая
да Нелегкая.
Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
на стремнину ли, —
А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою
там и сгинули!
Письмо в редакцию телевизионной передачи «Очевидное — невероятное» из сумасшедшего дома с Канатчиковой дачи
