Михаил Кузмин - Стихотворения

Слепым родился я на свет
И так живу уж сорок лет,
Лишь понаслышке, смутно зная,
Что есть и зорька золотая,
Барашки белые в реке,
Румянец свежий на щеке.
И как бы ни твердили внятно,
А пестрота мне непонятна
Природы: для меня она
В глубокий мрак погружена.
Я рос и вырос сиротою
И по домам хожу с сумою.
Кто даст — Господь того спаси,
А нет — пустой суму неси.
Конечно, есть между слепыми —
Живут ремеслами какими,
Меня же смолоду влекло
На ветер, дождик, снег, тепло!
Что близких нет, так мне не жалко,
Верней родни слепому — палка:
Она и брат, она и друг,
Пока не выпадет из рук.
Вот так-то, палкою водимый,
Я брел равниною родимой…
Вдруг палкой ткнул — нельзя идти,
Лежит преграда на пути.
Остановился. Шум далеко,
Собака лает одиноко.
Провел рукою — предо мной
Лежит мужчина молодой…
Потрогал — он не шевелится,
А сердце бьется, ровно птица.
— Послушай, встань! Напился, брат?
Пора домой идти назад.
Замерзнешь на снегу… — Очнулся,
Вскочил и сам ко мне нагнулся,
— Кто здесь? Ты видел? Боже мой,
Собака гонится за мной!
— Я слеп и ничего не вижу,
А и видал бы — не обижу.
— Тебе не страшно? — Нет, чего?
— Я, может быть… убил кого!
— Все может быть. Не нам, убогим,
Пристало быть к другому строгим.
Я — просто бедный человек. —
Умолк. Рука сгребает снег,
А снег ледок осевший кроет,
Да столб от телеграфа воет,
Да поезд по мосту стучит,
Да ночь снеговая молчит…
— Ощупай мне лицо рукою!
Скажи, кто здесь перед тобою?
Глубоко врезалась печать?
Черты уж начали кричать?
— Ты — молодой и добрый малый,
В нужде и горе не бывалый.
Есть у тебя друзья и дом,
Ты с лаской нежною знаком.
В труде рука не загрубела,
Еще приятно, гладко тело…
Ты говоришь, что ты убил, —
Но грех до кожи не доплыл:
Она по-прежнему чиста,
Она по-прежнему свята,
По-прежнему ее коснуться —
Для жизни и любви проснуться. —
Он весь дрожит и руку жмет,
На снег умятый слезы льет.
— Есть люди, для которых Вилли
Его грехи не изменили!
Он денег дал, простился, встал…
С тех пор его я не встречал.

Покойный муж говаривал мне: «Минна,
Умру спокойно — ты не пропадешь, —
Сумеешь грош нажить на каждый грош
И в деле разобраться, как мужчина».
А Фриц мой знал отлично в людях толк, —
Недаром шуцманом служил лет десять;
На глаз определит — того повесят,
А тот поступит в гренадерский полк.
Ко мне, быть может, был он и пристрастен:
Свою жену ну как не похвалить?
Но вскоре приказал он долго жить.
В таких делах уж человек не властен!
Живым — живое, а умершим — тленье.
И вот, покрывшись траурным чепцом,
Открыла гарнированный я дом,
Чтоб оправдать супружеское мненье.
Вложила весь остаток капитала
Я в этот дом; не мало и хлопот…
А через год — глядь — маленький доход.
Но большего ведь я и не искала.
Без нищеты дни протянуть до смерти —
Вот вся задача. Но зато труда
Потратила не мало, господа,
На это дело, верьте иль не верьте!
Руководить жильцовскою оравой,
Распределять и строгость, и привет —
Трудней такой работы в свете нет.
Должны бы мы увенчиваться славой,
Как полководцы, иль как дипломаты,
Иль как какой известный дирижер…
Все должен знать хозяйский слух и взор
Насчет скандалов, нравственности, платы.
Перебывала масса квартирантов;
Видала я и фрейлин, и певиц,
И адмиралов, и простых девиц,
И укротителей, и модных франтов.
И Джойс Эдит была между другими;
Актрисою писалася она,
Нужды не знала, но была скромна
И превосходно танцевала шимми.
Конечно, к ней ходили тоже гости,
Но человек — всегда ведь человек,
И так короток наш девичий век!
Степенным быть успеешь на погосте.
Я никого — мой Бог! — не осуждаю:
За молодость кто может быть судья?
Как вспомнится: «К Максиму еду я»,
Так до сих пор теряюсь и вздыхаю…
Меж прочими к нам приходил и Вилли,
И наконец — бывал лишь он один.
Ну что ж? Вполне приличный господин,
И по-семейному мы время проводили.
И барышня к нам часто забегала,
Его сестра, да друг его, блондин
Высокий, тоже милый господин,
И ничего я не подозревала.
В день роковой я около полночи
Решила спать. А Вилли был у нас
Свой человек!.. Я потушила газ
В передней и легла, сомкнувши очи.
Поутру встала. С виду все в порядке.
Эдит вставала рано. Стук-стук-стук.
Стучу… Еще… Хоть бы единый звук
Из-за дверей в ответ! Как в лихорадке,
Какао я скорей на подоконник…
Стучу что мочи в двери кулаком,
Ломаю их, не думая о том,
Что, может, не ушел еще поклонник…
Ах, ах! как замертво я не упала?
Как упустил свою добычу черт?!
Бутылки между роз, слоеный торт
И два недопитых до дна бокала…
Лишилась дара речи… рву косынку,
Как дура… А Эдит моя лежит —
Как спит; кинжал в груди у ней торчит,
И кровь течет на новую простынку!..
Ну кто бы тут, скажите, не рехнулся?
Никто же ведь не думал, не гадал!
Такое преступленье и скандал!
Я на пол — бух, и речи дар вернулся.
Поверите, я никому на свете
Такого не желаю пережить.
Как застрахованной от горя быть,
Когда мы все как маленькие дети?..

Что ж, господа, вы хотите знать?
Видел что? — ничего не видел.
Знал кого? — никого не знал.
Слышал кой-что, да и то случайно.
Род занятий? — как вам сказать?
Чем придется — всего вернее.
Возраст? — Двадцать. Холост. Крещен.
Местожительства не имею…
Был не очень большой мороз,
Как вы помните: сухо, ясно —
Прямо, погода как на заказ
Для такой вот бездомной братьи.
Тут кино, а туда — кафе,
Так — фонарь, там — стоянка трама.
Место бойкое, свет вовсю:
Можно выбрать кого угодно!
Клюнуло… Видно, важный гусь.
Я за ним в переулок темный.
Вдруг куда-то пропал мой тип,
Будто сквозь землю провалился.
Закурил… Надо подождать.
Слышу в желудке: скоро полночь…
С двух… выходит — десять часов!
Дело дрянь! А стою у подъезда.
Как прошли, не заметил я,
Только слышу: как будто спорят.
Голос у девушки чист, приятен!
Думал — гулящая; нет, не то.
Ну а мужчина совсем как мальчик!
Старшие классы… юнкер… спорт.
Да и не спорят, а как-то странно
Оба волнуются все об одном.
С голоду все мне было понятно,
Вспомню — опять не понять ни черта.
Будто она ему: — Милый, ты видишь?
Легкая поступь тяжелей всех,
Легкий стук — это гроб забивают,
Плод получить — не сливы трясти. —
Он ей: — Когда тебя что смущает…
Ну, искушенье… сделай и брось!
Тут очищенье, крепость, сила.
— «Сделай и брось!» А прилипнет рука?
— Есть огонь, всякий клей растопит.
— Да, огонь, и железо, и смерть!
Тут умолкла. Вдруг очень нежно:
— Кто тебе дороже всего?
— Кто дороже всего, ты знаешь.
Я говорил, не скрывал ничего.
— Преступленье — такая честность!
— Что с тобой? Ты сегодня больна?
— Ах, в болезни остреет зренье,
Мысль яснеет, тончает слух!
— Право, какая-то ночь вопросов!
— Что ж? пускай, но скажи мне одно,
Больше я приставать не буду:
Прав ли тот, кто уходит сам?
Ну, уходит… ты понимаешь?
— Я далеко не фаталист,
Но считаю, что все уходы
Нам предписывает судьба.
Тешимся детски свободной волей,
А уходим, окончив роль.
— Это ясно, по крайней мере! —
Тут вернулся мой господин,
Подошел и пыхнул сигарой…
Не напрасно так долго ждал!
Пусть приходят и пусть уходят, —
Что мне за дело до других?
Я на сегодня имею ужин…
А чего-то мне было жаль…