Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Мы — белые. Так впервые
Нас крестит московский люд.
Отважные и молодые
Винтовки сейчас берут.

И натиском первым давят
Испуганного врага,
И вехи победы ставят,
И жизнь им не дорога.

К Никитской, на Сивцев Вражек!
Нельзя пересечь Арбат.
Вот юнкер стоит на страже,
Глаза у него горят.

А там, за решеткой сквера,
У чахлых осенних лип,
Стреляют из револьвера,
И голос кричать охрип.

А выстрел во тьме — звездою
Из огненно-красных жил,
И кравшийся предо мною
Винтовку в плечо вложил.

И вот мы в бою неравном,
Но тверд наш победный шаг,
Ведь всюду бежит бесславно,
Везде отступает враг.

Боец напрягает нервы,
Восторг на лице юнца,
Но юнкерские резервы
Исчерпаны до конца!

«Вперед! Помоги, Создатель!»
И снова ружье в руках,
Но заперся обыватель —
Как крыса, сидит в домах.

Мы заняли Кремль, мы — всюду
Под влажным покровом тьмы,
И все-таки только чуду
Вверяем победу мы.

Ведь заперты мы во вражьем
Кольце, что замкнуло нас,
И с башни кремлевской — стражам
Бьет гулко полночный час.

Утро вставало робко
С лицом мертвеца.
Выстрел хлопнул пробкой
Из детского ружьеца.

Заводской трубы тычина
От изморози в серебре.
Строилась мастеровщина
На черном дворе.

Стучали ружья
О мерзлый шлак,
И по-битюжьи
Замедлен шаг.

Светало — липло —
Росло — и вот
Командой хриплой
Рассыпан взвод!

Напора — бычий
Последний шквал…
Держитесь! Добычей
Тебе — Москва!

Дорогомилово, Черкизово,
Лефортовские тупики
Восторг восстания нанизывал
На примкнутые штыки!

И Яуза шрапнелью пудрена,
И черная Москва-река,
И у студенческого Кудрина
Поисцарапаны бока.

По выбоинам неуклюжие,
Уемисты и велики,
С резервами или оружием
Загрохали грузовики.

И мы слабели час от часу,
Был вдесятеро враг сильней,
Нас грозно подавила масса,
Мы тяжко захлебнулись в ней.

Она нас вдруг разъединила,
Нас подняла и понесла,
Слепая, яростная сила,
Всезаполняющая мгла.

На каждый штык наш напирала
Уж не одна, а сто грудей,
И всё еще казалось мало
Солдатских этих шинелей.

Поток их рос, росло кипенье,
Движение со всех сторон:
Так наше довершил паденье
Примкнувший к красным гарнизон.

Лишь в смерти был исход для смелых,
Оборван, стих команды крик,
И вот гремит по трупам белых
Победоносный броневик.

Но город, ужасом ужален,
Не рознял опаленных век.
Над едким куревом развалин
Осенний заклубился снег.

Он падал — медленный, безгласный —
В еще расслабленный мороз…
Патронташами опоясан,
На пост у Думы встал матрос.

И кто-то, окруженный стражей,
Покорно шел в автомобиль,
И дверь каретки парень ражий,
Вскочив, наотмашь отворил.

Уже толпа текла из щелей
Оживших улиц… В струпьях льда
Сетями мертвыми висели
Оборванные провода.

А на углу, тревогой тронув
Читавших кованностью фраз,
Уже о снятии погонов
Гремел Мураловский приказ.

Так наша началась борьба —
Налетом, вылазкою смелой,
Но воспротивилась судьба
Осуществленью цели белой!

Ах, что «судьба», «безликий рок»,
«Потусторонние веленья», —
Был органический порок
В безвольном нашем окруженьи!

Отважной горсти юнкеров
Ты не помог, огромный город, —
Из запертых своих домов,
Из-за окон в тяжелых шторах

Ты лишь исхода ждал борьбы
И каменел в поту от страха,
И вырвала из рук судьбы
Победу красная папаха.

Всего мгновение, момент
Упущен был, упал со стоном,
И тащится интеллигент
К совдепу с просьбой и поклоном.

Службишка, хлебец, керосин,
Крупу какую-то для детской, —
Так выю тянет гражданин
Под яростный ярем советский.

А те, кто выдержали брань,
В своем изодранном мундире
Спешат на Дон и на Кубань
И начинают бой в Сибири.

И до сих пор они в строю,
И потому — надеждам скоро сбыться:
Тебя добудем мы в бою,
Первопрестольная столица!

В царствованье Александра
Диомед, морской бродяга,
Был, закованный в железа,
Стражей приведен к царю,
Как разбойник, уличенный
В грабежах морских, в пиратстве,
Чтоб обрек его позорной
Смерти высший судия.

«Почему, — спросил владыка, —
Ты, несчастный, стал пиратом?»
Диомед: «А почему ты
Называешь так меня?
Потому лишь, что кораблик
Мой и мал и ненадежен,
Но будь силен я — и мог бы
Стать царем, царем, как ты!

От меня чего ты хочешь?
Не с судьбой же мне бороться!
В ней — простейшая отгадка
Поведенья моего!
Облегчи пирату участь,
Знай, при бедности огромной
И порядочность большою
Никогда не может быть!»

Царь слова его обдумал
И ответил Диомеду:
«Хорошо! Твое злосчастье
Я на счастье изменю!»
Так и было. Император
Сделал честным человеком
Диомеда, и Валерий
Выдает рассказ за быль.

Если б Бог меня сподобил
Тоже встретить милосердье
И добиться места в жизни,
То, коль я впаду во зло, —
Сам себя я осудил бы,
Предал сам себя сожженью:
Лишь нужда толкает в пропасть,
Гонит волка из трущоб.

Где теперь веселые гуляки
Моих светлых юношеских дней, —
Певуны, врали и забияки
С болтовней веселою своей?
Умерли одни, и жертвой тленья
Каждый ныне спит в своем гробу.
Да найдут в раю успокоенье, —
Предоставим Богу их судьбу.

Некоторые господами стали,
Барами. Другим жилье — вертеп,
И они до нищенства упали,
И в витринах только видят хлеб.
Есть что келий предпочли уюты
И, живя в тиши монастырей,
Хорошо одеты и обуты…
Такова судьба моих друзей.

Да поможет Бог большим сеньорам
Не грешить, чтобы святыми стать:
Всё иное было б только вздором, —
Нечего в судьбе их исправлять.
Нам же бедным, без куска и крова,
Пусть Господь терпения подаст:
Мы давно живем в нужде суровой,
А них стол ломится от яств.

Есть у них жаркие те и эти,
Бочки рыб, садки отборных рыб,
Яйца есть в глазунье и омлете, —
Всё, чего лишь пожелать могли б.
В их трудах помощник им не нужен,
Покоряясь сладостной судьбе,
Каждый сам съест окорок за ужин,
Наливает каждый сам себе.