Ночью 13-го ноября умер Петр Михайлович Ярцев. Недавно у него обнаружилась болезнь сердца; но он продолжал работать, и еще за несколько часов до кончины читал лекцию в театральной школе. Выходя, почувствовал усталость и предупредил, что на следующую лекцию не сможет прийти. А ночью, почти мгновенно, наступил конец.
Очень трудно определить, чем был П. М. Ярцев, и оттого приходится прибегать к ничего не говорящему выражению: театральный деятель. Прежде всего – прославленный театральный критик; но также и режиссер, и историк театра, и драматург.
Искусство – вот то, что волновало и привлекало его, и больше всего – искусство актера, искусство воплощения движений человеческой души.
В эмиграции П.М. принадлежал к тем немногим, кому удалось найти – хотя бы в ином виде – свое, любимое дело. Сперва он был
режиссером в Пловдиве, создал там «Камерный театр», режиссировал один сезон в общинском театре. Затем П.М. пригласили в Театральную школу в Софии. Не наше дело оценивать то, что создано было им за ряд лет для болгарского театра. Скажем лишь, что к своему делу он относился с истинным воодушевлением; им написан был целый ряд курсов – по теории сценического искусства, по истории театра, по истории костюма, и т. д. Но П.М. постоянно стремился и помимо школы отдать свой опыт и свои знания театру. Целый ряд постановок в значительной мере ему были обязаны своим успехом.
Необычайно чуткий и восприимчивый ко всякому творчеству, П.М. с большим вниманием следил за болгарской литературной жизнью, и был своим человеком в литературной болгарской среде.
Сам П.М. в годы эмиграции почти не выступал в печати; но в первые месяцы существования «Голоса» он был одним из главных его сотрудников, и редактором литературной страницы, к участию в которой привлек многих болгарских писателей.
Несмотря на напряженную и захватывающую работу, П.М. не сознавал и не хотел себя сознавать в эмиграции ни писателем, ни режиссером, ни преподавателем.
Он считал, что борьба продолжается, что эмиграция – это «сидение в окопах», и что единственное настоящее звание для русского в эмиграции – воинское звание.
Он умер, не дождавшись победы. Но он неколебимо верил, что победа придет.
–
Я не знаю, кто назвал его «герцогом».
Но это название чрезвычайно шло к нему. Действительно в его небольшой откинутой несколько назад голове с высоким лбом, в резко очерченном носе, в складках тонких губ и эспаньолке при мягких светлых усах, в его тонких пальцах было что-то особенно тонкое и аристократическое, – некоторое сходство с герцогом Ришелье.
В 1921–22 гг. покойный Петр Михайлович сотрудничал в софийской газете «Свободная Речь» и почти ежедневно бывал в редакции к моменту выпуска номера, когда в маленькой комнате на бульв. Дондукове собирались все сотрудники во главе с тоже покойным К.Н. Соколовым. Последний просматривал свежий номер и «уличал» сотрудников в промахах, а корректора в пропущенных опечатках. П.М. также ласково, но очень детально указывал на те или иные недостатки газеты, и его
замечания были всегда верны и глубоко продуманны. Попутно он рассказывал анекдоты из газетной жизни, всегда очень остроумные и тонкие. Любил и сам выслушать хороший анекдот, но морщился и переводил речь на другое, когда заведующий конторой грубоватый В.И.С. рассказывал что-либо «соленое». – Герцогу не пристало слушать такие вещи, – говорил он в таких случаях.
Он ходил обыкновенно в те дни в мягкой серой блузе с черным повязанным бантом галстухом, но без пояса. – Герцог, а вы забыли сегодня пояс, сказал ему пишущий эти строки, впервые увидя его в таком костюме. – Герцог не мог забыть пояса, ответил мне он, смерив меня взглядом с головы до ног. – Нужно понимать, что при такой блузе герцог пояса не носит. И во взгляде, брошенном на меня в голосе и в уверенности слов было что-то такое, что и я и все поняли, что действительно, для герцога это так и должно быть.
В те дни П.М. поместил в «Свободной речи» ряд прекраснейших очерков. – «Борисова механа», «Яблочный сад», «Оптина пустынь», «Старые портреты» и несколько статей о театре. Написанные прекрасным языком, красочно и ярко, его статьи служили украшением газеты и ожидались читателями. Но они же были крестом для технического редактора К.К.П., так как писались чрезвычайно медленно и продолжения приходилось ожидать очень долго и появлялись тогда, когда «подвал» был занят на несколько дней вперед.
На жалобы К.К.П. герцог спокойно отвечал – Нельзя, дорогой, писать скоро. Как-нибудь. Если писать небрежно, то это уже будет не статья, а не знаю что. Читателя надо воспитывать на хорошем языке.
Он как-то болезненно относился ко всему, что касалось любимого им театра. Не дай Бог, бывало, назвать неверно какую-либо часть реквизита кулис или обстановки сцены. Нужно знать о чем говоришь, а не так с кондачка. Во всем нужно быть грамотным, распекал он иногда кого-либо из коллег.
В те годы материальное положение П.М. было не блестяще. Но никогда никто не слышал от него жалоб на судьбу. В нем жила какая-то особая вера в Провидение, глубокая и непоколебимая. В молодости он был человеком либеральных взглядов, но это не мешало ему быть искренно и глубоко религиозным. Как-то в редакции кто-то заявил, что он человек неверующий. П.М. посмотрел на говорившего с сожалением: – Значит Господь Бог решил наказать Вас сказал он убежденно. Вера это высочайшая милость Божья. Это Божий дар.
Человек кристальной души, детски чистой, аристократ в своих вкусах и стремлениях, он чрезвычайно страдал от мысли, что в России «во-
царился хам». Он болезненно ждал освобождения России, которую любил как-то особенно красиво и рыцарски. И не дождался.
13 мая 1931 г., в день полугодовщины со дня смерти Ярцева, прошла панихида по нему. В июне того же года, как сообщается в статье Г. Петковой, «в Народном театре в Софии состоялся вечер, посвященный памяти Ярцева». Возможно, Столица выступила на нем со своим ст-нием.
Игорю Северянину. Словарь литературного окружения Игоря-Северянина (1905–1941): био-библиографическое издание: В 2-х т. / Сост., вступ. ст., коммент. Д.С. Прокофьева. Т. 2: Приложения и указатели. Псков, 2007; с неточностями. Автограф – РГАЛИ. Ф. 1152 [И. Северянин]. Оп. 1. Ед. хр. 37. Л. 1. В ноябре-декабре 1931 г. И. Северянин посетил Болгарию, 3 декабря в городе Стара Загора в салоне Общества «Театр» состоялся его поэзо-вечер (Г. 1931. № 324, 13 дек.).
ЕЛЕНА ДЕЕВАроманНЖ. 1915. № 2. С. 103–122; № 3. С. 71–90; № 4. С. 57–76; № 5. С. 72–92. Отд. изд.: Столица Л. Елена Деева: Роман. М.: Виноградье, 1916. Обложка работы художника Петра Александровича Алякринского (1892–1961). Машинопись (копия) – РГАЛИ. Ф. 1345. Оп. 4. Ед. хр. 50. Л. 1–67. Сохранился экземпляр с дарственной надписью, уточняющей дату выхода книги: «Дорогим Нине и Петру Александровичу с горячей симпатией. 1915 / 1916 г. Ночь под Новый год» (РО ИРЛИ (ПД). Ф. 866. Оп. 1. Ед. хр. 135). Адресаты – Нина Евгеньевна Герцен (урожд. Столица; 1887–1931) и ее муж, выдающийся онколог П. А. Герцен (1871–1947), внук А. И. Герцена. Книгоиздательство «Виноградье», судя по указанию на рекламной странице (Мясницкая ул., 24, кв. 6), размещалось по тому же адресу, где проживала Столица с 15 мая 1915 г., см. ее письмо А.А. Измайлову от 23 апреля 1915 г. (РО ИРЛИ (ПД). Ф. 1115. Оп. 3. Ед. хр. 317. Л. 7–8):
Глубокоуважаемый Александр Алексеевич! Спешу исполнить свое главнейшее обещание и прислать Вам роман свой, печатающийся в журнале «Новая жизнь» в 2-ом, 3-м, 4-ом, 5-ом №№.
…Каково бы ни было Ваше мнение, оно всегда исключительно важно и дорого, тем более, когда будет относиться к моей первой большой вещи. Знаю сама, что взялась за дело трудное – возрождение стихо-
творного романа… Поэтому – промахов моих, конечно, не счесть! Но будьте по-прежнему добры к столь смелой пионерке и не отвергайте окончательно ее поэтического детища!
Адрес мой с 15-го мая: М., Мясницкая, 24, кв. 6.
Беру это слово с тем значением его, на какое указывает Афанасьев: буйный – сильный ростом, изобильный, плодоносный.
Под твоей золотой эгидой, о светлая Богиня,
Охрани от нечистого дуновения цветок моей юности!
Леконт де Лиль (фр.).
Пусть томный ветерок, что камыши колышет,
И в воздухе твоем всех ароматов смесь,
Пусть всё здесь говорит, что видит вас иль слышит:
«Они любили здесь!»
В «Справочной книге о лицах, получивших промысловые свидетельства по Москве на 1872 год» имеются сведения о Ершове Никите Ивановиче, купце I гильдии, 69 лет, ямщике Рогожской слободы: «В купечестве состоит с 1860 г. Живет: Рогожская часть. 2, кв. в собств. доме. Имеет щетинную фабрику Сарат. Губ. Кузнец. уезд, при с. Пенделке». Судя по адресу, речь идет о деде поэтессы. Справочник «Вся Москва» за 1906 г. содержит сведения о принадлежащих Никите Никитичу Ершову – домовладельцу д. 21 по 2-й Рогожской ул. и домов №№ 17а, 29 и 31 – по 3-й Рогожской ул.
