О часовых поясах
Пускай периферия веселится —
Мы отдыхаем тихо от трудов,
Спокойно спит российская столица —
Один из лучших в мире городов.
На рынке поглощений и слияний,
Измучены межклассовой борьбой,
Столичные уснули россияне
В обнимку с нефтегазовой трубой.
Всё хорошо в колхозе нашем братском,
И в общем, не такая уж беда,
Что полночь в Петропавловске-Камчатском
Не совпадёт с московской никогда.
Однажды философ Сенека
Убил топором человека:
Не то бедуина,
Не то армянина,
А может и древнего грека.
Стоял, наблюдая, Сенека,
Как силы теряет калека:
Тот ползал по скалам
С предсмертным оскалом
И спрашивал: «Где здесь аптека?»
И тут же ответил философ
На несколько важных вопросов:
Что плоть некрепка,
Что жизнь коротка,
И всяких полна перекосов.
Я обескуражен,
Я опустошён…
Вдумайтесь — куда это годится?
Птица мне насрала
Прямо в капюшон,
Злая, невоспитанная птица.
Я не враг пернатых,
Но в конце-концов,
Я же ведь не памятник какой-то,
Чтоб меня говнищем
Всяческих птенцов
Поливали словно из брандспойта.
Может кто-то скажет:
«Тоже мне беда,
Куртке-то цена — от силы трёха…»
Дело ведь не в куртке,
Дамы-господа,
Чёрт с ней, с курткой. Тут не это плохо…
Плохо, что не в силах
Думать о другом,
Что лишаюсь творческой свободы,
Если в капюшоне
Жидким пирогом
Плещутся звериные отходы.
Недавно дело было,
Как иней первый лёг…
Старушка уронила
В трамвае кошелёк
В салоне холод, тесно,
Толкается народ,
Старушка — то под кресло,
То нà пол, то в проход…
И смахивала слёзы
Старушкина рука
В предчувствии угрозы
Потери кошелька
А рядом хохотала
Хмельная молодёжь:
«Ну бабка, ты попала!
Теперь уж хрен найдёшь!»
И крикнул я: «Стыдоба!
Заткните ваши рты!
Вы женщину до гроба
Доводите, скоты!
А может, у старухи
Хронический колит!
И пролежни на брюхе!
И внучка — инвалид!?
А может, государство
Крадёт её уют?
А может, ей лекарства
Эффекта не дают?»
Притихли вмиг подонки,
Ещё бы — поделом!
Старушкины глазёнки
Наполнились теплом…
Но вот и остановка,
И дом мой недалёк…
Я в урну бросил ловко
Потёртый кошелёк.
В душе моей заныло
Всё тягостней и злей:
Ведь там всего и было,
Что жалких пять рублей…
Конечно. Да. Естественно. Ну что Вы!
Всё сделаем. Запомнил. Передам.
Да, записал. Расчёты? Да, готовы.
Конечно, Вы. Конечно, только Вам!
Стараемся. Успеем. Безусловно.
Нам — премию? За наши-то грехи??
И что сказала Клавдия Петровна?
Прекрасно… В смысле — дура. Хи-хи-хи.
Не сомневайтесь. Выполню. Так точно.
Работаю как вол — не сплю, не ем.
Но если надо — мог бы сверхурочно…
Когда? В субботу утром? Без проблем.
Не затруднит. Да, доложу попозже.
Нисколечко! Совсем наоборот!
Я тоже рад! Спасибо! Вам того же!
(кладёт трубку)
Иди ты в жопу, старый идиот…
Ты исчезла так решительно,
За собою дверью хлопая,
Как всегда обворожительна,
Крутобедро-кругложопая.
Даже щётку не оставила —
Вместе с пастой в сумку кинула,
Это знак того, как правило,
Что бесследно чувство сгинуло.
Только в этом и вина моя,
Не сумел признать достойно я:
Ты у нас — святая самая,
Я у нас — ведро помойное.
Эх, огурчики солёные,
Эх, перцовка с коркой инея!
У любви глаза зелёные,
У разлуки рожа синяя…
Был бы юным — гулял бы до чёртиков,
Кирпичами швырял бы в ворон,
Прыгал с крыш, со ступенек и бортиков,
Без поправки на время и сон.
Был бы старым — построил бы пасеку,
Мёд бы кушал от собственных пчёл,
Перечёл бы спокойно всю классику,
И себя бы ещё перечёл.
Дайте молодость с песнями-шутками,
Или старость в героях труда,
А то с этими, блин, промежутками
Хрен поймёшь — ни сюда, ни туда.
Звеня гитарой шестиструнной,
Наполнив криком водоём,
Он пел романсы деве юной
О светлом будущем вдвоём.
Она рукой воды касалась,
Чуть-чуть зардевшись от стыда,
Ей в ту минуту показалось,
Что так и быть должно всегда.
Но правда — вещь такого свойства,
Легко всплывает, будь готов!
Жена — расплата за геройство,
С ухмылкой вышла из кустов.
И гриф гитары шестиструнной
Пронзил несчастного стрелой…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не обещайте деве юной,©
Когда живёте с пожилой.
Самое ужасное вночи —
Это не ворюги-щипачи,
Не маньяк, не полная луна,
И не подзаборная шпана.
Самое ужасное вночи —
Это не соседи-стукачи,
Не скрипучий чёрный «воронок»,
Не тревожный в дверь твою звонок.
Самое ужасное вночи —
Не змея, не волки, не сычи,
Не Бабай, не мёртвая рука,
Не обвал внезапный потолка.
Самое ужасное вночи —
Это недержание мочи…
Далеко, на холодном севере,
Сзади чёрные, спереди белые,
Три пингвина сидели на дереве
И черешни жевали спелые.
А на юге, у моря синего,
Друг за друга цепляясь рожками,
Две жирафы лежали массивные
И кисель поедали ложками.
Но на юге, как и на севере,
Было нечто и более важное:
Я наврал вам. А вы поверили.
Надо бдительней быть, граждане.
Мой умишко хил и сужен
Наподобие глиста,
Интернет мне очень нужен —
В нём сижу я неспроста.
Чтобы в чатах лить помои
На админов и гостей,
Чтоб пасти лошадок Трои
В лентах свежих новостей.
Чтоб e-mail отправить мэру
«Об асфальт себя убей!»
Чтоб купить в Ebay фанеру
И продать её в Ebay.
Мне не страшно, мне не стыдно,
Даже более того:
Я родился, очевидно,
Раньше web’а самого.
Излови меня, а ну-ка,
Да зубами поскрипи…
Замечательная штука —
Динамический айпи.
Кому теперь тот факт вменять в вину,
Что молодёжь, придя на посиделки,
Не «Поднятую» смотрит «целину»,
А в основном «Опущенные целки»?
Разлетелись по свету стихи,
От восторга повсюду вздохи…
Кто не любит их — просто лохѝ,
Да чего там лохѝ — лòхи.
Я — предвестник больших перемен,
Мой в историю вклад огромен,
Я по сути своей — феномèн,
Я бы даже сказал, фенòмен.
А на днях уже сделали чат —
В чате все обо мне судачат,
Вот какой ведь процесс-то начàт!
Да какое начàт — нàчат!
Это — славы всемирной зенит!
Значит признан, оценен, понят!
Целый день мой мобильный звонѝт,
А ночами, подлец, звòнит.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Задремал я над глупым стихом…
Рядом в мисочке — суп с горохом…
В тесной кухне, покрывшейся мхом,
А местами — вообще мòхом.
Снова снег превращается в грязь,
Из под века — секунда, и брызнет…
Ты идёшь, про себя матерясь,
И про тех, кем не понят по жизни.
А таких уже — целая тьма,
И, конечно, не очень приятно,
Что мужчину такого ума,
Принимают за глупого дятла.
Так и хочется крикнуть: «Народ!
Я же есть, я же здесь, я нормальный!
Я ведь только снаружи урод,
А внутри я кристально-хрустальный!»
Только в этом-то вся и беда:
Ухмыльнутся, да вряд ли услышат…
Это было и будет всегда.
Это, друг мой, задумано свыше.
