– Что случилось, отец? – спросила Хем, входя в комнату.
– В письме, которое написал тебе Ромеш, есть часть…
– Пусть Нолинакхо-бабу прочтет все письмо от начала до конца, – сказала Хемнолини и, отдав письмо доктору, покинула комнату.
Закончив чтение, Нолинакхо не мог вымолвить ни слова.
– Такие печальные совпадения редко случаются, – первым нарушил молчание Оннода-бабу. – Разумеется, это письмо заставило вас снова страдать. Но было бы нечестно с нашей стороны скрыть его от вас.
Нолинакхо хранил молчание. Немного погодя он поднялся и простился. Покидая дом Онноды-бабу, он заметил на северной веранде Хемнолини. Вид ее поразил Нолинакхо. Девушка стояла неподвижная и спокойная, в то время как на душе у нее было так тяжко! О чем она думала сейчас? Нолинакхо хотелось спросить, не нуждается ли она в его помощи, но он не решился. Да и вряд ли могла она ответить на этот вопрос.
«В силах ли я дать ей утешение? – думал глубоко огорченный молодой человек. – Порой между людьми возникают непреодолимые преграды. До чего же одинока человеческая душа!»
Направляясь к своему экипажу, Нолинакхо нарочно сделал крюк, чтобы пройти мимо веранды, где стояла Хемнолини. Он надеялся, что девушка окликнет его. Но, когда он подошел к веранде, Хемнолини уже не было.
«Нелегко понять, что творится в сердце другого. Отношения между людьми крайне сложны», – подумал Нолинакхо и, печально вздохнув, сел в экипаж.
Почти сейчас же после его ухода появился Джогендро.
– Ты один, Джоген? – спросил Оннода-бабу.
– Интересно, кого еще ты ждешь? – в свою очередь, задал вопрос Джогендро.
– Как кого? А Ромеш?
– Для уважающего себя человека хватит и одного такого приема, какой ты ему оказал. После этого ему остается, по-моему, лишь броситься в Гангу у Бенареса и освободить душу от бренного тела. Больше я его не видел. Лишь нашел у себя на столе клочок бумаги со словами: «Бегу, твой Ромеш». Я никогда не понимал поэзии подобного рода. Потому, боюсь, мне тоже придется бежать отсюда. В моей работе старшего учителя все ясно, определенно, лишено и тени тумана.
– Но надо же что-нибудь решить относительно Хем, – попытался вставить свое слово Оннода-бабу.
– Опять! – раздраженно перебил его Джогендро. – Вы отвергаете все, что бы я ни предлагал. Мне эта игра надоела. Прошу вас не вовлекать меня больше в нее. Совершенно не выношу того, чего не понимаю, а Хем обладает удивительной способностью вдруг становиться непостижимой, что совершенно сбивает меня с толку. Завтра утренним поездом я уезжаю. По дороге заеду по делам в Банкипур.
Оннода-бабу молча провел рукой по волосам. Снова перед ним встал неразрешимый вопрос.
Перед отъездом из Бенареса Шойлоджа с отцом посетили Нолинакхо. Шойлоджа и Комола уединились в боковой комнате, там они долго и оживленно о чем-то шептались. Чоккроборти беседовал с Кхемонкори.
– Мой отпуск кончился, – сказал он. – Завтра я уезжаю в Газипур. Если Хоридаши вам надоест, вы…
– Что вы говорите, господин Чоккроборти, – прервала его Кхемонкори. – Неужели вы в самом деле так думаете? Или это лишь предлог отнять у меня вашу девочку?
– Я не из тех, кто отбирает назад подарки, – ответил дядя. – Но если вам кажется неудобным…
– Что-то вы хитрите, – сказала Кхемонкори. – Вы сами прекрасно знаете, что нет ничего приятнее, как иметь возле себя такую очаровательную девушку, как Хоридаши, но…
– Хорошо, хорошо, – не дал ей закончить Чоккроборти, – не будем больше говорить об этом. Меня уличили! Я пустился на маленькую уловку, чтобы лишний раз услышать, как вы хвалите Хоридаши. Меня беспокоит другое: не считает ли доктор Нолинакхо, что она свалилась к вам с неба на голову. Моя девочка очень гордая. И если Нолинакхо-бабу хоть чуть-чуть даст ей почувствовать, что ее присутствие его раздражает, ей будет тяжело.
– О, Хари! – воскликнула Кхемонкори. – Чтобы Нолинакхо был раздражен! Да он на это вовсе не способен.
– И очень хорошо. Но поймите меня! Я люблю Хоридаши больше жизни, – продолжал дядя. – И когда дело касается моей девочки, малым не довольствуюсь. Мне далеко не достаточно того, что она ему не мешает, ведь он не замечает ее. Я не перестану волноваться до тех пор, пока не уверюсь, что Нолинакхо-бабу видит в Хоридаши близкого человека. Она не стена, а человек. И если он не будет ни любить, ни ненавидеть ее…
– Господин Чоккроборти, – перебила его Кхемонкори, – вы не думайте, что мой Нолин не способен относиться к Хоридаши, как к родственнице. Со стороны этого не видно, но весьма вероятно, что он уже думал над тем, как сделать жизнь Хоридаши в нашем доме более приятной и счастливой.
– Тогда я спокоен, – сказал дядя, – но прежде чем уйти, мне хотелось бы поговорить с самим Нолинакхо-бабу. В мире редко встречаются мужчины, способные взять на себя заботу о счастье женщины. А Нолинакхо небо наделило всеми необходимыми для этого качествами. Я постараюсь ему внушить, чтобы он не сторонился Хоридаши из ложных опасений, а заботился о ней как о родном человеке.
Доверие, оказанное Чоккроборти ее сыну, пришлось Кхемонкори по сердцу.
– Из страха вызвать ваше недовольство я держала Хоридаши подальше от Нолинакхо. Но я знаю своего сына, можете в нем не сомневаться.
– Буду с вами откровенен, – сказал Чоккроборти. – Прошел слух, что Нолинакхо-бабу скоро женится. Говорят, невеста не так уж молода и училась больше, чем у нас принято. Вот я и думаю, как бы Хоридаши…
– Неужели я сама этого не понимаю! – перебила его Кхемонкори. – Но можете не беспокоиться, свадьбы не будет.
– Неужели помолвка расстроилась?
– Там и расстраивать-то было нечего. Ведь Нолин никогда не хотел этого брака, – я настаивала. Но теперь сама отказалась от этой мысли. Человека насильно счастливым не сделаешь. Мне неизвестно желание всевышнего, но, судя по всему, я так и умру, не дождавшись свадьбы сына.
– Не говорите так! – воскликнул Чоккроборти. – А мы на что? Я и сам не откажусь от угощения и подарков, причитающихся свату!
– Вашими устами да мед пить, господин Чоккроборти, – вздохнула Кхемонкори. – Мне тяжко, что по моей вине Нолин до сих пор не обзавелся семьей. Вот я и поспешила с этой помолвкой, ничего как следует не обдумав. И, как видите, неудачно. Теперь займитесь этим вы, только торопитесь – долго я не проживу.
– И слушать вас не хочу, – возразил дядя. – Вы еще долго будете жить и собственными глазами увидите свою невестку. Я-то знаю, какая вам нужна: не очень юная, но чтобы уважала вас и во всем была покорна. Другая вам не понравится. Перестаньте же беспокоиться, с божьей помощью все устроится. Теперь, если не возражаете, я пойду к Хоридаши и дам ей несколько наставлений, как себя вести. А к вам пришлю Шойлоджу. С тех пор как она познакомилась с вами, она только о вас и говорит.
– Нет, вы лучше побеседуйте все вместе, у меня есть кое-какие дела.
– Мне повезло! – засмеялся Чоккроборти. – Не сомневаюсь, что немного погодя мы сможем ознакомиться с этими «делами». Признайтесь, вы идете готовить угощение для того счастливого брахмана, который найдет невесту вашему сыну.
Войдя в комнату, где беседовали подруги, Чоккроборти заметил, что глаза Комолы блестят от слез. Он молча сел рядом с дочерью и вопросительно взглянул ей в лицо.
– Папа, я сказала Комоле, что пришло время все открыть Нолинакхо-бабу, – объяснила Шойла. – А твоя глупышка Хоридаши ссорится со мной из-за этого.
– Нет, диди, нет, – возразила Комола. – Умоляю тебя, не говори больше об этом. Это невозможно!
– Дурочка! – воскликнула Шойла в негодовании. – Ты будешь молчать, а Нолинакхо тем временем женится на Хемнолини! С самого первого дня твоей свадьбы ты только и знала одни страдания, едва не рассталась с жизнью! Зачем же подвергать себя новым мукам?
– Не рассказывай обо мне никому, диди, – просила Комола. – Я все могу вынести, только не позор. Я вполне довольна тем, что имею. И вовсе не несчастна. Но если ты все ему откроешь, как я останусь в этом доме? Как буду жить?
Шойла не нашлась что возразить. Но, зная, что Нолинакхо женится на Хемнолини, молчать считала недопустимым.
– Еще неизвестно, состоится ли эта свадьба, – сообщил дядя.
– Что ты говоришь, отец? – изумилась Шойлоджа. – Ведь мать Нолинакхо-бабу уже дала свое благословение Хемнолини.
– Благодаря милости всевышнего оно потеряло свою силу, – объяснил дядя. – Оставь все свои страхи, дорогая Комола. Правда на твоей стороне.
Комола не могла понять, что сказал дядя, и смотрела на него широко открытыми глазами.
– Помолвка расстроилась! – объяснил Чоккроборти. – Нолинакхо-бабу не согласился на этот брак, а на его мать наконец снизошло просветление.
– Мы спасены, отец! – радостно вскричала Шойлоджа. – Вчера я не могла уснуть всю ночь, узнав о помолвке. Но долго еще Комола будет жить в своей семье как чужая? Когда же наконец все выяснится?
