СЕРГЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ АЛЕКСАНДРОВ (родился в 1932 г.) закончил Уральский Политехнический институт, работал инженером на стройках Урала и Сибири, затем журналистом. По сценариям С. Александрова, написанным совместно с В. Кузнецовым, поставлены фильмы приключенческого жанра «Свет в конце тоннеля», «Ключи от рая». С. Александров также автор сценариев «Стрельба дуплетом» (в соавторстве с Е. Котовым), «Третья сторона медали», «Прощальная гастроль «Артиста». За сценарий фильма «Стрельба дуплетом» С. Александров в 1980 г. удостоен премии КГБ СССР.
Фильм по литературному сценарию Сергея Александрова «Без видимых причин» ставит на киностудии «Ленфильм» режиссер Евгений Татарский.
В синей вышине, печально крича, плыли косяки журавлей.
Холодное полуденное солнце освещало облупившуюся вывеску «Ст. Воскресенскъ» на приземистом каменном здании железнодорожного вокзала, давно не чищенный сигнальный колокол, тощих кур, бродящих по пустынному захламленному перрону.
Лениво метущая перрон толстая рябая баба в калошах на босу ногу подняла голову, прислушалась: со стороны близкого леса стремительно нарастал тревожный воющий звук. Из-за поворота выскочила обшарпанная ручная дрезина и, набирая скорость, понеслась к вокзалу. Она промчалась вдоль перрона, с грохотом ударилась о тупиковый рельс и, едва не вывернув из земли заграждение, остановилась.
Любопытная баба, преодолевая страх, осторожно подошла. Людей на дрезине не было. Баба с опаской отогнула что-то прикрывавший брезент и в ужасе отпрянула.
На дрезине лежали два зверски изрубленных трупа в окровавленной красноармейской форме. Из живота одного криво торчала казачья шашка. К ее эфесу был пришпилен кусок картона с каллиграфически выполненной надписью: «Поклон комиссару Камчатову от есаула Мещерякова!».
Сумрачным слякотным утром по главной улице уездного сибирского города медленно двигалась похоронная процессия: две телеги, па каждой по гробу, обтянутому кумачом, а за гробами — одиннадцать красноармейцев в длиннополых кавалерийских шинелях с карабинами за плечами. Впереди шли трое: темнолицый кряжистый командир отряда Баранов с маузером в деревянной колодке у пояса, начальник взвода тюремной охраны Ямщиков, голубоглазый курносый блондин двадцати годков в ладной шинели, и начальник тюрьмы Важин — полноватый, с простым открытым лицом.
Горнист, привыкший трубить лишь сигнал к атаке, старательно, но неумело выводил «Вы жертвою пали».
Хлюпали сапоги по глубоким лужам. Месили грязь копыта усталых коней.
На последней телеге рядом со стариком возницей примостился мальчонка лет десяти.
— Деда, а ты помнишь, когда войны не было? — спросил мальчонка.
— Забыл, — односложно отозвался старик.
Сухой сутулый старик, в круглых очках с металлической оправой и в потертом пальто, присев на корточки, подбросил в «буржуйку» влажных березовых дров. Печь задымила. Старик мучительно закашлялся, подошел к окну.
По улице все еще тянулась похоронная процессия.
— Полюбуйтесь, гражданин Куницын. Человек, в кургузом драповом пальтеце и нелепо сидящий на голове мятой шляпе, встал.
— Мещерякову мало было их убить. Он их еще и обезглавил, — без выражения сказал старик.
Лицо Куницына подергивал едва заметный тик. Он мрачно смотрел в окно.
Старик подошел к письменному столу, поскреб небритый подбородок, свернул самокрутку и спросил:
— Почему вы решили прийти к нам в ЧК?
— Я же знал, что будете проверять: кто, откуда, почему? Уж лучше самому прийти. У меня нет причин вас любить, но и ненавидеть не за что… — Куницын поежился, потом тихо сказал: — А если попросту, гражданин Кузнецов, я чертовски устал. Пять лет окопов, два года мышиных нор. Чего боялся — сам не знаю. Хватит…
— Хочу верить. Но, понимаете… — Кузнецов замялся. — Какое-то время придется… гм… пожить без удобств…
— На иное не надеялся, — кивнул, обернувшись, Куницын и вздохнул. — Но знаю твердо: проверите и отпустите.
— Буду рад, — сказал Кузнецов.
На столе в комнате без окон стучал телеграфный аппарат.
Над ползущей лентой склонился молодой Человек в кожаном картузе со звездой.
«Читинской Краснореченской Воскресенской ЧК тчк Согласно оперативным данным вашей территории скрывается особо опасный враг народа капитан Овчинников тчк Фотографиями не располагаем тчк Особая примета на груди длинный шрам сабельного удара тчк Случае задержания просим этапировать наше распоряжение тчк Соблюдать предельную осторожность тчк Зам нач Иркутской ЧК Росляков тчк 05 октября 1922 года»
Аппарат замер, и молодой человек оторвал ленту с текстом.
В дверях он столкнулся с начальником ЧК, протянул ему сообщение:
— Срочное, товарищ Камчатов.
Камчатов взял ленту.
— Еще сволочь на нашу голову, — сказал он с досадой.
На окраине города, на пустыре высились обнесенные мощным каменным забором корпуса старого каторжного централа, сложенные из потемневших от времени ноздреватых каменных глыб. По углам забора возвышались сторожевые вышки.
Посреди двора начальник тюрьмы Важин принимал двух новых арестованных. В руках он держал две одинаковых папки с пришпиленными к ним фотографиями анфас и в профиль.
— Ерофеев! — прочитал Важин вслух фамилию на обложке.
Крепкий седоусый старик в генеральской шинели с красными отворотами, но без погон сделал шаг вперед.
Подошел Ямщиков.
Начальник тюрьмы раскрыл вторую папку:
— Куницын!
Добровольно явившийся к чекистам Куницын присоединился к генералу.
Сопровождаемые надзирателями, они двинулись к тюремному корпусу.
Ямщиков смотрел им вслед.
— Волнуешься перед представлением? — сочувственно спросил его Важин.
— Есть малость, — Ямщиков кивнул, не поворачивая головы.
— Приду, посочувствую, — пообещал Важин и направился к зданию канцелярии.
Ямщиков продолжал смотреть вслед арестантам, за которыми уже захлопнулась дверь тюремного корпуса.
Важин с порога канцелярии обернулся, крикнул Ямщикову:
— Зайди за мной! Вместе в клуб двинем!
Ямщиков снова кивнул, не поворачивая головы, постоял в нерешительности и быстро зашагал ко входу в здание тюрьмы.
Попавшийся ему на пути огненно-рыжий веснушчатый паренек в красноармейской форме остановился, робко спросил:
— Товарищ комвзвода, можно я на представление приду?
— Валяй, Распутин, — рассеянно бросил на ходу Ямщиков.
…Ямщиков шел по сводчатому коридору тюрьмы мимо одинаковых железных дверей с номерами, засовами и висячими замками.
В глубине коридора надзиратель распахнул дверь камеры перед Куницыным, впустил его внутрь, закрыл и вместе с бывшим генералом двинулся дальше. Едва они исчезли за поворотом, Ямщиков подкрался к камере Куницына, отодвинул заслонку «глазка». Потом он тихонько снял щеколду, распахнул «кормушку» — деревянную форточку, через которую заключенный получает еду, — наклонился к отверстию.
В такой позе и застал его вернувшийся надзиратель. Он подошел к Ямщикову и тронул его за плечо. Тот от неожиданности вздрогнул, поднял голову, быстро разогнулся. Весь его вид выражал крайнее смущение.
Надзиратель решительно захлопнул дверцу «кормушки», наложил щеколду, что-то строго сказал Ямщикову.
Ямщиков, не слушая, что-то сосредоточенно обдумывал. Потом поверпулся и, по-нурясь, в раздумье побрел прочь. Надзиратель пристально смотрел ему вслед.
У подъезда воскресенского клуба — бывшего купеческого собрания — тусклый керосиновый фонарь освещал большую рисованную афишу: «7 октября любителями драматического искусства будет представлена пьеса французского писателя Д. Обье «Сильнее смерти».
…Горели свечи над облупленным трельяжем.
Перед потрескавшимся зеркалом гримировалась красивая женщина лет двадцати семи.
— Ты не переживай, Ниночка Петровна, — сочувственно сказал женщине в дверях Важин. — Все как по маслу пойдет.
— Не было у меня такой сложной роли, — нервно отозвалась Нина.
— И я прежде начальником тюрьмы не служил, — усмехнулся Важин. — Время такое, все мы новые роли исполняем.
…В захламленной комнатенке оглядывал себя в стенном зеркале Ямщиков. Он был уже в пышном мундире с золотыми погонами и витым аксельбантом. Лишь ремень с пистолетом в новой кожаной кобуре остался на нем от прежнего командира взвода тюремной охраны.
В дверь постучали.
— Войдите, — сказал Ямщиков.
Дверь отворилась. На пороге стоял руководитель драматического кружка Алмазов — рыхлый брыластый человек в бархатной блузе, с пышным бантом на шее.
— Нина Петровна просила вас зайти, — произнес он, грассируя. — Ей нужно еще с вами порепетировать.
