Втроем они сидели за столом, покрытым свежей скатертью, ели всякие разносолы, дымилась вареная картошка.
Иван захмелел. Почувствовал себя уверенно. Толковал о том, о сем. Мария хмурилась, в разговор не вступала.
— Так, говоришь, Надя — кандидат наук? — сказал Иван с удовольствием. — Молодец дочка! Она сызмальства к наукам расположение имела.
— И муж у нее — тоже ученый, — хвалился дед.
Мария молчала. В дом вошел Гриша, остановился на пороге. Узнал отца и направился в свою комнату.
— Ты что ж это с отцом не здороваешься? — взъерепенился дед.
— Ну, здравствуй, батя, — вяло сказал Гриша.
— Здравствуй, сын, — Иван поднялся, чтобы обнять Гришу.
— На побывку или гарнизон решил поменять? — пригвоздил отца к месту Гриша.
— Ты как это разговариваешь? — закричал дед.
— Нормально, — ответил Гриша и скрылся в комнате.
— Видал? — удивился старик.
— В город бы ему, — кивнул Иван на дверь, за которой скрылся сын. — Крутые вершины науки брать.
— Так ведь и Марии помощь надобна, — горячо возразил старик. — С меня помощь невелика.
— Теперь полегчает, — как о чем-то решенном сказал Иван.
— С какой такой радости? — спросила Мария.
— Так я… вернулся… так сказать, к берегу решил причалить, навсегда.
— Причаливай, да только не в моей хате.
Свекор досадливо крякнул. А Иван, прищурясь, посмотрел на Марию. Выпитая водка придавала ему нахальной смелости.
— Чего это вдруг? — удивился он. — Вроде ты мне законная жена, законная! — Он вытащил паспорт, развернул. — Честь по чести, законная, и штемпель стоит.
— Только и осталось, что штемпель, — ответила Мария и стала убирать со стола.
— Может, и на хату право утерял? — раздраженно спросил Иван. — А я ее, между прочим, своими руками ставил. Бревна, как звон. — И он постучал косточками пальцев по стене.
Вдруг старик ударил кулаком по столу:
— Ты как разговариваешь, с-сукин сын!..
Иван опешил:
— Ты чего, батя?
— Я тебе покажу хату!
— Да я, Мария, не в том смысле, — примирительно заговорил он.
— А я в том смысле, — отрезала Мария.
— И переночевать не разрешишь? — Иван сразу стал жалким, покорным.
Повисло долгое молчание.
— И чужому человеку в ночлеге не откажешь, — выдавила она из себя.
Дед Кирилл засуетился, стал стелить Ивану постель.
На лесной поляне стоял трактор «Беларусь». Иван подавал сено наверх. Гриша укладывал. Артемка Липский сидел на пне, курил, балагурил, подтрунивал над Иваном.
— Воз укладывать, это, мил друг, не по асфальту с бабой прогуливаться. Но ты молодец! Не забыл! А, говорят, в городе в больших начальниках ходил. Мужики сказывали.
Иван подал Грише толстую жердь, Гриша уложил ее. Иван ловко прихватил сено веревкой, степенно ответил Артемке:
— В большое начальство не вышел. Работал по снабжению, как и в колхозе когда-то.
Воз был увязан. Артемка пошел к трактору.
— Садись, Кириллыч, в машину. Покалякаем.
— Да нет, я с Гришкой поеду, — уходя от разговора, ответил Иван и по веревке взобрался на воз. Лег рядом с Гришей.
Первые лучи солнца осветили лесную просеку. Туман ушел. Лес ожил. Иван огляделся вокруг и вздохнул полной грудью.
Трактор, нагруженный сеном, полз по деревне. Гриша молча жевал стебелек травы. Иван никак не отваживался заговорить.
Доярки шли к правлению колхоза, когда трактор поровнялся с ними. Поздоровались с Иваном. Позубоскалили с Артемкой. Во всем сквозило острое бабье любопытство к приезду Ивана. Мария не отвечала на соленые шутки, приветствия, поздравления. Гриша видел, как она недовольно морщилась. Глянул на отца. Тот был весел.
Когда трактор свернул, Гриша спросил:
— Это тебя дед сосватал за сеном ехать? Чтоб мать отставку не дала?
— Давай поговорим как мужчины.
— Валяй, — разрешил сын.
— Ты на мать не дави. — Он отвел глаза в сторону.
— По родному очагу соскучился?
— Свет большой, да тесен, — Иван посмотрел на сына и наткнулся на насмешливый взгляд.
— Я в армии часто хотел припомнить, какой ты, но не мог, забыл тебя совсем.
— Упрекаешь?
— Да нет… только вот что я тебе скажу, сам разбирайся, а меня не впутывай.
— Вот у нас на ферме двадцать четыре доярки, — Мария старалась спокойно говорить с Берестенем. Ей было важно, чтобы он тоже проникся проблемой, которая так мучила ее последнее время. — Построили животноводческий комплекс. Четырех доярок, как требуется, поставят операторами машинного доения. А остальных куда? Конечно, понятно, что работа в колхозе всем найдется. Но они же по пятнадцать — двадцать лет на ферме. К делу своему руками и сердцем прикипели. Умение какое! Да и в заработках потеряют…
— Не ожидал! — Берестень развел руками, покачал головой. — Не ожидал!..
Выскочил из-за стола, бросился к двери приемной, распахнул ее. Там сидели притихшие доярки.
— Батальон свой привела?
— Армию, — улыбнулась Мария.
— Ну, входите, бабы.
Уже на ходу Груша попыталась разрядить накаленную обстановку.
— Ты не думай, Григорьевич, мы не против решения. И в поле выйдем, когда потребуется. Только ферма все равно пустовать не должна. На ней можно и другое хозяйство завести.
— Ты мово мужика знаешь! Непутевщина совсем! — пошла в наступление Алена Липская. — На гармонике играет, а детей пятеро! Одна надрываюсь!
— За мужика твоего возьмемся.
— За жену свою берись! А мужика не трожь!
— Чего ж ты жалуешься… — оторопел Берестень.
— На кого жалуюсь?! Мужик мой, я сама с ним и разберусь1 А ты мне заработок давай на моем законном рабочем месте! На ферме!
— А твое законное рабочее место, Алена Поликарповна, — это весь наш колхоз, все наше коллективное хозяйство! Потому я комплекс построили, чтобы избавиться от нерентабельных мелкотоварных ферм. А ты назад тянешь. Все показатели полетят, одни убытки будут, потому что корма дорогие, а зарплата вам высокая. Поняла?
Алена не нашлась, что ответить. Доярки смотрели на Марию. А Берестень уже спокойнее продолжал:
— И комплекс этот еще повисит на моих плечах. Доработки, доделки…
— На ваши плечи, Петр Григорьевич, можно поставить еще один комплекс, — кокетничая или просто издеваясь, пропела Клавдия.
— Я тебя, Клавдия, на курсы в город посылаю, а ты свою несерьезность пересилить не можешь. Языком как метлой метешь. Где надо и не надо. Да, кстати, пока ты месяц будешь на курсах, Ольга Тимофеевна твоих ребятишек из детского сада забирать будет. — Клавдия хотела что-то сказать, но Берестень опередил ее: — Приезжай специалистом, а благодарить потом будешь. — А ты, Олька, — он погладил по голове молоденькую доярку Олечку Дудакову, — женихов вези из техникума. В колхозе мужики дозарезу нужны. Может, тогда и бабы повеселеют.
Доярки засмеялись. Берестень расправил плечи, облегченно вздохнул, тоже рассмеялся. Атмосфера разрядилась.
Мария встала:
— Уходишь от вопроса, Петр Григорьевич. Наше такое предложение — ферму бросать нельзя.
— Опять за свое. Вашу бабью психологию один черт разберет. То давай скорее комплекс без тяжелой грязной работы, то вдруг обратно на ферму. Вы без нее, оказывается, жить не можете.
— Дело житейское. Поорешь, бывает, а потом умом пораскинешь — ферма комплексу не помеха. Свиней будем откармливать. Всем выгодно: и государству, и колхозу, и бабы не в убытке, у Алены вон пятеро.
— Может, Алена и корма для этой свинофермы добудет? Наши посевы с весны спланированы, рассчитаны, сама знаешь, на молочный комплекс.
— Не хитри, председатель. План по зерновым мы выполнили — имеем полное право на дополнительный комбикорм. Да и картошку только копать начали. Все можно учесть, рассчитать. Затраты эти за один год окупятся.
Доярки с интересом следили за поединком.
— Значит, вы собрались в коровнике разводить свиней?! Так я понял?
Мария собралась с мыслями и очень спокойно ответила:
— Ферму переоборудовать надо. Это займет время, забот-хлопот много. Но… на то ты и председатель.
— Переоборудовать?! — Берестень вскочил с места как ошпаренный. — Ты, Мария Кузьминична, или смеешься над всеми нами, или забыла, как мы с тобой рука об руку «Сельхозстрой» штурмом брали, лимиты выбивали, да если бы не твоя артиллерия, — он хлопнул себя по груди слева, — сидеть бы нам и сегодня на ферме. Спасибо тебе и низкий поклон за то, но понимать ты это должна побольше других.
— Да-а, сложное дело, — Груша покачала головой, — сложное…
Мария растерянно оглянулась на доярок, потом на председателя.
Берестень воспользовался замешательством:
— К тебе ж, Мария, мужик вернулся. Занялась бы ты своим бабьим делом. Передохнула бы.
— К кому вернулся?! — зло спросила Мария. — К кому?! — И пошла на Берестеня.
