За одним столом сидел немецкий офицер, за другим, с пишущей машинкой, — писарь из заключенных, с лоснящейся физиономией.
Подполковник Бютцов стоял в ожидании у дверей.
Офицер сказал писарю по-русски:
— Займись им, Николаев. — И по-немецки — Бютцову: — Что он натворил?
— На шоссе вдоль Потсдамерзее машину обстреляли какие-то люди. Шофер повел себя подозрительно. По-моему, он нарочно снизил скорость…
— Около озера? Правильно, где-то там скрываются бежавшие из лагеря поляки. Ну что же, вы поступили разумно, господин подполковник, что привезли его к нам.
— Иди сюда, — подозвал Шумского писарь. — Стань здесь. Опусти руки. Смотри на меня. Отвечай. Картуз сними, сволочь! Фамилия?
— Лунин.
— Имя?
— Иван.
— Тебя что, за язык тянуть?
— Федорович…
— Я могу уехать? — спросил подполковник у офицера.
— Конечно, — сказал тот. — Распишитесь вот здесь, пожалуйста.
Фон Бютцов расписался и вышел из кабинета, лишь мельком взглянув на Шумского.
— Нашел его карточку? — спросил офицер у писаря.
— Нет, господин лейтенант!
— Болван! Найти! А пока заведи новую. И — в шестой ревир.
— Слушаюсь…
Писарь вел Шумского через плац, освещенный мощными прожекторами с вышек. Узкие, как бойницы, окошки бараков были темны и безжизненны. Слышен был хруст шагов и лай собак.
— Ну ты и фраер голубой, — усмехнулся писарь. — Быть на воле — и вернуться обратно… Знаешь, что такое шестой ревир? Оттуда одна дорога — в печку.
— Вы этого не допустите, Каминский.
— Что?! — Писарь остановился. — Откуда знаешь мою фамилию?
— Идем-идем.
— Откуда знаешь мою фамилию, сволочь?
— Оттуда…
— На пушку берешь?
— О суде над предателями и изменниками родины в Харькове — родной ведь ваш город? — могу рассказать с подробностями…
— Что тебе нужно?
— Это вам нужно, чтобы я выбрался из шестого ревира и при случае мог рассказать где надо, что бывший баталер одесского полуэкипажа и мелкий жулик Роман Каминский сделал одно доброе дело.
— Кто ты такой?
— Подумайте.
— Здравствуйте, подполковник. — Невысокий, рано полысевший господин с холеным лицом вышел из-за стола навстречу Бютцову, прибывшему в особый лагерь
«Дора». — Семья?.. Надеюсь, все живы и старший фон Бютцов по-прежнему полон здравого скептицизма. Уважаю независимые умы стариков. Отличный был архитектор ваш отец…
— Благодарю. Слава богу, в семье все по-прежнему.
— Прекрасно. А теперь перейдем к делу. Согласно распоряжению фюрера увеличивается объем работ по строительству новых объектов в особом лагере «Дора», и потому мы очень нуждаемся в толковых инженерах.
У меня о вас довольно лестные отзывы, есть надежные рекомендации. Но специфика нашей работы требует особого внимания к людям… Прошу. — Он указал подполковнику на стул и раскрыл папку с документами. — До декабря сорок третьего года вы служили в штабе гене-рал-инспектора инженерных войск… В конце декабря ненадолго исчезли…
— Я был тяжело контужен при нападении партизан на поезд, доставлен в госпиталь без сознания…
— Да-да, ваши документы и вещи нашлись потом… в чемодане. Как долго вы пролежали в госпитале?
— До марта.
— Это соответствует выписке из истории болезни.
К сожалению, полевой армейский госпиталь № 118 в 4 июле в полном составе попал в окружение в Белоруссии, и мы не имеем возможности запросить архивные данные.
— Если вы не доверяете мне… — Бютцов встал.
— Ну-ну, обиделись, как ребенок. Горе с вами, интеллигентами. Отбросьте амбицию, подполковник. У вас будут слишком широкие полномочия в «Доре», чтобы мы не сделали хотя бы формальной проверки.
Млынский стоит на горе. Идет мокрый снег. В долине под ним раскинулся маленький немецкий городок Корцен. Лицо полковника сурово и неподвижно, словно высеченное из камня.
Чуть в стороне стоят Канин и Хват, командиры партизанских отрядов Гонуляк и Нечипоренко. Здесь же — Ерофеев, Бейсамбаев, Озеров…
Мимо проходят, спускаясь к городку, отряды партизан, роты красноармейцев.
Млынский раскрывает планшет.
— Операция начнется ровно в шесть тридцать. К этому времени ваши люди в Корцене, Гонуляк, уже должны блокировать комендатуру и контору завода. Ваш отряд, Нечипоренко, перекрывает и контролирует дороги. Отходить будете последними по сигналу зеленой ракеты.
— Ясно.
— Капитан Бейсамбаев прикрывает минеров Озерова.
— Есть!
В город ворвались с двух сторон. Бойцы Бондаренко и партизаны Гонуляка забросали гранатами комендатуру. Группа Бейсамбаева, прикрывая минеров, проникла к стенам завода.
Гранатами взорвали ворота… Ворвались в казармы охранного батальона. Дрались врукопашную, штыком и прикладом…
Мгеладзе бил из пулемета по контратакующим эсэсовцам. Млынский молча отстранил его и сам приник прикладу «Дегтярева»…
Бойцы прорвались на завод, в цехи…
к складам готовой продукции, где лежали серебристые корпуса ракет…
к железнодорожной станции…
Минеров Озерова вели по цехам рабочие из подпольной группы Сопротивления.
Быстро закладывали взрывчатку под станки, под ящики с готовой продукцией, под турбины электростанции, в склады с корпусами ракет…
Млынский сидел у ворот завода на каком-то бетонном обломке, перевязывал пораненную руку, стягивая бинт зубами. Подошли Хват и Озеров.
— К взрыву все готово, товарищ полковник.
— Выводите людей из города.
— Есть!
— Ну, капитан, — Млынский повернулся к Озерову, — покажи мне свое хозяйство.
Они вошли в цехи, где для отвода глаз делали какую-то мебель. Потом спустились в бетонные подвалы с конвейерными линиями для производства корпусов ракет…
На окраине города, в каменном сарае, минеры Озерова устанавливали взрывные машинки, тянули провода. Где-то в отдалении хлопнул выстрел, и в небо взвилась зеленая ракета.
— Отошли, — сказал Ерофеев.
— Разрешите взрывать, товарищ полковник? — спросил старшина-сапер.
— Я сам…
Старшина-сапер отдал честь и отошел в сторону. Млынский крутанул ручку взрывной машинки — и раздался грохот. Над заводом взметнулось пламя, замелькали обломки, повалил черный дым.
Млынский снова крутанул ручку — и взлетела на воздух электростанция…
Млынский скрипнул зубами, покачал головой.
— Нет… не проходит… нет… — Он посмотрел на Озерова, вздохнул. — Продолжайте, капитан…
В результате смелых, дерзких действий отряда и партизан Корцен был взят, завод, электростанция и гарнизон противника уничтожены. На небольшой площади городка собрались работавшие на военных объектах узники — русские, украинцы, белорусы, чехи, словаки, поляки…
К ним обратился комиссар отряда подполковник Канин:
— Дорогие соотечественники и наши братья, угнанные в фашистское рабство! В Корцене гитлеровские главари, несмотря на очевидность неизбежного своего поражения, организовали производство нового смертоносного оружия. Мы положили этому конец. Дни фашистской империи сочтены. Героическая Красная Армия одерживает победы на всех фронтах. Ломая яростное сопротивление врага, она стремительно приближается к логову фашистской Германии — Берлину. Проводят успешные военные операции и союзники по антигитлеровской коалиции.
В этих условиях долг каждого из вас, а также каждого честного немца — приблизить день освобождения народов от фашистской тирании, которая принесла им неисчислимые лишения и страдания.
Мы призываем вас к активной борьбе за полное освобождение народов Европы от коричневой чумы. Вступайте в партизанские отряды, подпольные группы! Днем и ночью наносите удары по врагу! Час нашей великой победы близок! — закончил Канин под бурные аплодисменты.
Узники восхищались бесстрашными действиями отряда и партизан, радовались успехам Красной Армии, просили принять их в отряд.
Вольф вошел в свой кабинет. Не снимая кожаного пальто, только скинув фуражку и стянув перчатки, направился к столу. Крюгер остался у дверей.
— Я слышал, заводы в Корцене сильно пострадали…
— Дело дрянь! — сказал Вольф. — Сплошные кучи развалин. Принесите мне кофе… Документы из Кракова прибыли?
— Они у вас на столе, группенфюрер, — ответил Крюгер, включая радиолу.
Вольф нашел нужную папку. Листая ее, добрался наконец до фотокопий удостоверений всех, кто посещал за последнее время зону «Величка». Вольф открыл ящик стола, достал личное дело Кюнля. В тщательном сравнении фотографий не было необходимости… Вольф стукнул по столу кулаком.
— Кюнля ко мне! Немедленно!
