— Слово есть слово, — ответил Рагим Сулейманович. — Как только напишешь, тысячу отменных саженцев сам отсчитаю. Хотя скоро, думаю, вам нужны будут десятки тысяч.
— Шутишь, — вздохнул Ильяс-киши. — Не скоро еще тот день настанет.
— Скоро, говорю тебе, ты что, сегодняшние газеты не читал? Постановление вышло о развитии виноградарства в республике. Уверен, что и ваш район в стороне не останется.
— Ты серьезно про постановление? — заволновался Ильяс. — Где оно, в какой газете?
— Да говорю же тебе, чудак, во всех — и центральных, и республиканских. Неужели не слышал?
Ильяс-киши, широко улыбаясь, достал вв кармана свою потрепанную книжку, раскрыл на заложенной странице и показал собеседнику знакомый нам рисунок:
— Знаешь, что здесь написано? «Путь нашей жизни лежит через виноград.» Человек, выбивший на камне эту надпись, далеко, очень далеко смотрел.
Зал правления колхоза переполнен.
На трибуну вышел Сабит Омароглу. Выждал, пока совсем не стихли разговоры, и начал негромко в микрофон:
— Товарищи…. Дорогие мои односельчане!
Он сделал паузу, оглядел зал. Налил в стакан из графина воды, глотнул. Потом продолжил:
— Только что вышло постановление о развитии виноградарства в Азербайджане. Оказывается, пока я здесь воевал с Ильясом-киши, авторитетная комиссия внимательно изучала состояние сельского хозяйства в республике и пришла вот к каким выводам. Наши почвенно-климатические условия позволяют намного увеличить производство всех сельскохозяйственных продуктов и, прежде всего, винограда. Через десять лет в республике должно быть собрано его свыше трех миллионов тонн в год. Вот какой размах…
В зал вошел Ильяс-киши, остановился, незамеченный, у дверей, стал внимательно слушать председателя.
— …Говорят, настоящий крестьянин тот, кто на ладони дерево может вырастить. Среди нас лучшим крестьянином оказался Ильяс — он дал жизнь мертвой земле, ему поверили другие… Вы знаете, что я был против винограда. Но мне не стыдно сейчас перед вами, что в нашем споре был прав Ильяс. Я уверен, что Ильяс, когда приедет, будет рад узнать, что мы немедленно начнем работу, засадим виноградом земли не только за селом, но и те сотня гектаров, где сегодня растут овощи и табак…
Я уже приехал, преседатель! — крикнул Ильяг и стал пробираться к сцене.
— Я уступаю тебе трибуну, Ильяс-ами, говори, сейчас твой час! — с улыбкой сказал Омароглу.
Люди громко захлопали.
Ильяс-киши на трибуну не пошел, стал на середине сцены, выждал, пока стихли аплодисменты.
— Когда я посадил в своем дворе лозу, надо мной смеялись: мол, на нашей земле виноград не рос никогда. А у меня был только один документ — эта книга, — Ильяс поднял ее над головой. — Сегодня уже и в других дворах собрали отличный урожай. А завтра, как сказал сейчас председатель, будут засажены виноградом все наши земли. Но этого делать нельзя…
Улыбка медленно сошла с лица Омароглу. Удивленно свел брови Эмин. В абсолютной тишине люди ждали, что скажет дальше Илъяе. Он глубоко вздохнул и продолжал:
— Не думайте, что старый Ильяс сошел с ума. Надо засадить пока только пустые земли. И не трогать другие поля.
В зале по рядам прошел шум. Его перекрыл громкий голос Омароглу:
— Мне кажется, что не ты сейчас здесь говорил, Ильяс-киши. Что с тобой случилось? Ты же мне еще вчера проходу не давал с этим виноградом…
— А я считаю, Ильяс прав, — крикнул, поднявшись, Иса. — Только все наоборот — надо как раз-таки засадить те поля, где сейчас овощи. А на сухой земле ничего не вырастет — мертвая!
Встал с места Агамейти:
— Ты, председатель, посади в своем дворе хоть одну лозу и посмотри, какое это мучение — получить с нее урожай. Прямо тебе скажу: лично я не стану ломать спину на колхозных виноградниках.
Поднялся Ибрагим:
— Я в жизни не выступал на собраниях и сейчас бы не стал, но больше молчать не могу, хотя и обещал одному своему фронтовому другу молчать. Эти, — Ибрагим показал на Ису и Агамейти, — боятся вот чего: для того, чтобы засадить мертвые земли, нужно водопровод тянуть как раз от того места, где старый паром. А им без парома придется закрыть свою торговлю — у нового моста через пост ГАИ мышь не проскочит.
— Ложь! — в бешенстве вскричал Иса. — И с таким человеком я в одном окопе гнил!
— Уж про торговлю молчи! — вскочил Агамейти. — Один ты на базаре торчишь с утра до вечера!
Ибрагим махнул рукой и сел.
С первого ряда поднялся седобородый Гулам, один из самых старых жителей села:
— Послушайте меня, люди. В следующем году наводнение будет, ибо у этой реки закон есть такой — каждые сто лет выходить из берегов. Нужно сажать на тех землях, о которых Ильяс говорит, — они далеко от воды. А старые поля затопит…
Зал зашумел. Ильяс-киши был внешне спокоен.
— А ну, тихо! — тяжело хлопнул ладонью по столу Омароглу. И зал стих. Председатель обратился к Ильясу: — Ну что, нравится? Чего ты хочешь, Ильяс-киши, что ты вечно гребешь против течения?
— А по течению грести и не надо — вода сама несет, — ответил ему Ильяс и повернулся к залу: — Тут Агамейти говорил, что виноград спину ломать заставляет. Это неправда. Виноград выпрямляет человека — за ним не надо нагибаться к земле… Но надо засадить сначала только пустые земли, не трогать табак и овощи. Новая лоза урожаи приносит только на пятый год. Чем же вы детей эти четыре года кормить будете, если сейчас все земли уйдут под виноград?
Зал молчал.
— Есть директива в ближайшее же время засадить виноградом две тысячи гектаров. И это только начальный этап, — сказал Омароглу.
— Директивы тоже люди придумывают, председатель; — обронил Ильяс. — Значит, надо ехать куда надо, объяснить… И еще: меня тревожат слова Гулама-бабы. Если придет наводнение, горя надолго хватит.
А люди все молчали.
И Ильяс-киши не сказал больше ни слова, сошел со сцены и направился к выходу.
Салман нагнулся к сидящему рядом Исе, тихо сказал:
— Слушай, пора уже механика из села убирать. Что-то он уже долго здесь живет. А мне эти их планы насчет насосной не нравятся все больше и больше.
Иса тревожно глянул на него:
— Только не так, как ты хочешь. Салман, очень прошу тебя, имя Ильяса пачкать нельзя.
— Ка-кой ты хитрый, — протянул Салман. — Не ты ли сам мысль подал? Забыл, может: «Дочь Ильяса вместе видели…» А теперь имя пачкать нельзя?
— Твоя правда: подлец я! — горько сказал Иса. — Потому и товарищ у меня такой, как ты…
В шашлычную вошли Салман, шофер Керим и Агамейти.
К ним подошел шашлычник:
— Добрый день. Садитесь вот сюда, хорошая баранина есть. Или, хотите, курицу пожарю?
Они сели за стол. Шашлычник принес хлеб, зелень, большую запотевшую бутылку водки, полдюжины пива.
Оживленно разговаривая, Ильяс-киши и Эмин шли по улице. Керим, понаблюдав за ними в окно, вдруг произнес на всю шашлычную:
— Да-а, времена сильно изменились, если отцы так любезничают с игрунами своих дочерей. Вы только посмотрите на них. Такого позора в этом селе еще не было!
Эмин пошел в шашлычную, поздоровался со всеми. Ему никто не ответил. Он с удивлением отметил настороженные взгляды людей, сел за свободный столик и сделал шашлычнику знак, чтобы тот подошел. Шашлычник демонстративно повернулся к нему спиной.
— Странные дела в пашей деревне творятся с недавних пор, — громко сказал, не поворачивая головы, Керим. — Молодчик из Баку на глазах у всех сбивает с пути замужнюю женщину, чем-то, видимо, умаслив ее отца, а придя в шашлычную, требует, чтобы его обслужили в ту же секунду.
Это слышали все.
Эмин посидел, побарабанил пальцами по столу, раздумывая, потом медленно поднялся.
Он подошел, окинул взглядом стол, заставленный едой и выпивкой. Трое повернули к нему головы, смотрели настороженно и выжидающе.
— Вот ты, — обратился Эмин к Кериму. — Я тебя очень прошу таких слов больше не говорить.
— Иди отсюда, щенок, пока я не рассердился, — процедил Керим.
— А ты рассердись, — тоже тихо посоветовал Эмин. — Только сначала на ноги поднимись — ее могу же я сидячего бить.
Тогда Керим, что-то хрипло вскрикнув, вскочил и кинулся на Эмиеа.
Эмин ушел корпусом чуть влево и прямым правым наискосок встретил Керима в челюсть. Тот рухнул, боком медленно перевалился на спину.
Вскочил Агамейти. С маху наткнулся животом на стремительно выброшенную навстречу ногу Эмина и, застонав, согнулся вдвое.
Салман не шелохнулся, спокойно наблюдая всю сцену.
Тишина в шашлычной стояла мертвая. Выходя, Эмин сказал Салману:
— Напомни им потом о моей просьбе. И сам не забудь, ладно?
Едва убрали со старых полей овощи и табак, работа развернулась вовсю.
Ежедневно приезжали десятки машин с платформами, груженными железобетонными стойками для подъема лозы на шпалеры.
