Лесная деревенька десятка на полтора изб. Пыльные «Жигули», корова. Антенны телевизоров на крышах и вросший в землю заколоченный дом. Горница. Толстый, свисающий с печки кот.
— Мне было тоже лет шесть, как тебе, когда я попал в наш детский дом, — говорил Валера своему сыну, который играл с привезенными отцом городскими, угловатыми, железными игрушками. В избе было полутемно и грустно от заходящего солнца, еле пробивающегося через подслеповатые, не слишком чистые окна.
Валерий, чувствуя, что его слова не доходят до сына, поднял его с пола, прокрутил на руках, встряхнул.
— Ну что? Ты не рад мне? Ну! Славка…
— Почему… Рад… Папа… — Мальчик замялся, вспоминая имя. — Папа Валера…
Валера вздохнул, поставил его на место, и мальчишка снова уткнулся в игрушки.
— Ну так вот, — заставил себя продолжать Иванов. — У меня было плохо с ногами. Надо было каждый день делать упражнения — сгибать и разгибать мне ноги. Врачей тогда у нас еще не было. Время было трудное. Кирилл Сергеевич сам каждый день… Тысячу раз… Тысячу! Не десять! Не двадцать! А тысячу раз делал эти упражнения. И видишь, я пошел. И вот хожу… до сих пор… — Валера осторожно посмотрел на молчавшего сына и добавил: — Даже до тебя дошел. Интересно, а?
— Ты это по телику видел? — неожиданно спросил Славик.
— Что? — не понял Валера.
— А я по телику больше мультики смотрю… — Мальчик осторожно скосил на него глаза, понимая, что этот взрослый человек почему-то им недоволен.
— По какому телику?! — почти закричал Валера и вскочил. У мальчика испуганно перекосилось лицо.
В двери просунулась старая, похожая на почерневший гриб бабка.
— Любил он всех нас! Любил! — опустившись на корточки перед сыном, кричал Валера.
— А почему любил?
— Понимаешь… — Валера пытался набраться терпения. — Человек иногда так любит детей, что ему больно за других. Он хочет всем помочь. Спасти. Защитить…
— Он зарплату за это получает? — осторожно спросил Славик. — Или на лапу берет?
— Славка, Славка, откуда в тебе это? — почти взмолился Валера. — Да разве можно так? Ты что-нибудь любишь? Кем стать-то хочешь, когда вырастешь?
Мальчишка испуганно пожал плечами.
— Чего это ты к ребенку прицепился? — вдруг подала бранчливый голос старуха. — Ты тут не того… Повидался да ступай! А то я Пахома позову! Иль Лешка-фиксатый с бригады приедет.
— Вы, мамаша, идите… — с трудом сдержал себя Валера. — У нас свои разговоры. Сын он у меня все-таки…
Старуха пошла в сени, бормоча:
— Много таких отцов… Все норовят на шермака…
— Ничего, Славик, мы с тобой еще подружимся, поймем друг друга, — Валера сел на пол, рядом с ребенком.
Старуха стояла за дверью и задумчиво слушала их разговор, почему-то изредка вытирая слезы.
— А у тебя «Жигуль» есть? — спросил неожиданно Славик.
— Нет, — удивился Валера.
— А стенка?
— Какая стенка?
— Ну, в квартире.
— Да у меня и квартиры нет.
— А почему?
Валера посмотрел на него растерянно и тихо повторил:
— А действительно, почему?…
— А что же у тебя есть? — безжалостно спросил сын.
Валера подумал и протянул две свои крепкие, отвердевшие ладони:
— Руки вот есть.
Мальчик, несмело усмехнувшись, протянул:
— Они у всех есть…
Некоторое время Валера сидел, как каменный, потом молча кивнул, не спеша поднялся, тронул ладонью голову сына и, не оборачиваясь, пошел прочь… Прочь из дома, прочь от «Жигуля», прочь от неухоженных, позорно стареющих домов, прочь от антенн телевидения.
А может быть, от самого себя.
Он очнулся и снова услышал звучащий мир, увидел звенящие краски могучего зависающего за лесом заката, когда еле дышавшая от бега старуха схватила его за рукав:
— Не дай дитю пропасть! Христом богом молю!.. За Валентину-то с меня уж бог спросит на том свете. А за него и спросить-то будет не с кого. С вас-то всех — какой спрос? Вы же сами-то…
— Да куда же я его возьму?!
— Да мужик ты или нет?! — выкрикнула старуха. — Кровь-то в тебе еще есть? Слова-то все научились говорить. Добро забыли. Или тоже всю жизнь хочешь на шермака?.. На легкой вакансии?
И она вдруг припала к нему в немощи слез, в прощении и надежде,
Валерий не помнил, как он бежал обратно к старой избе, на крыльце которой одиноко и растерянно стоял мальчик. Но, видно, в глазах Валерия была такая любовь, такое стремление прижать к себе, защитить не только его, шестилетнее еще слабое тело, но и всю его будущую жизнь, всю судьбу, что лицо ребенка невольно осветилось улыбкой.
Гримаса счастья, так предательски похожая на гримасу боли, исказила лицо отца. Она уже напоминала судорогу. Он сгреб сына в охапку, притиснул к себе, и не было сейчас на всем белом свете такой силы, что могла разделить эти два существа.
Он нес мальчика на руках и, не помня других ласковых слов, тихо начал шептать ему:
Вот дом,
Который построил Джек…
Зубчатый лес с ошалевшим солнцем опрокинулся на идущих и расплавил их в своем мареве. И казалось, что Валера с сыном, прижатым к груди, перешагнул через бор, перешагнул через поле и пошел по земле к горизонту. В ту сторону, где был север…
Сны давно в этой истории превратились в явь. И поэтому неважно, сон или явь летящий за облаками самолет и приближающаяся тундра и город на горизонте с трубами-свечами, и посадочная полоса, и поле, и вокзал…
Калитин, Хангаев, Бурнусов, Тимошенко, Кабан и Бычок стояли в стороне без цветов…
А пока Валере Иванову и Славику не до них. Человек несет своего сына, медленно шагая по огромной земле. Никуда не торопясь, мерно перешагивая через моря и города, через пустыни и могучие реки. Горы для него не выше, чем кучки песка, и самые высокие облака ниже его груди. И голос его, подобный грому, слышен только открытой для будущего душе его сына:
— Нет. Это не игрушка. Там люди…
Вот два петуха,
Которые будят того пастуха,
Который бранится с коровницей строгою,
Которая доит корову безногую…
И мальчик спокойно заснул на плече отца. А Валера шел дальше, и ему казалось, что и его самого, и этот пролетевший самолет, и далекие яркие звезды нежно и властно несут волны мира. Иванов не чувствовал себя ни всемогущим, ни потерянным. Он только думал про себя, что короткое дыхание его жизни совпало и не противоречило этим безмерным движениям, и он — Валера Иванов — не вклинился в этот вечный поток гармонии.
И он еще крепче прижал к себе спящего сына. И по-прежнему шептал свою «колыбельную»:
…Лягнувшую старого пса без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу…
…Которая в темном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.
«Свои» ждали его недалеко от трапа. Хангаев, Калитин, Бурнусов, Кабан, чуть в стороне Бычок, и все — без цветов.
АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ МИШАРИН (родился в 1939 году) окончил Театральное училище им. Щепкина, а затем — Высшие сценарные курсы при Госкино СССР. Член Союза писателей. По его сценариям и по сценариям, написанным в соавторстве, поставлены фильмы «Зеркало», «Коней на переправе не меняют», «Усатый нянь», «Февральский ветер». А. Мишарин автор пьесы «Равняется четырем Франциям», а также ряда пьес, созданных в содружестве с драматургом А. Вейцлером.
АНДРЕЙ ЛЕОНИДОВИЧ КУЧАЕВ (родился в 1939 году) по образованию инженер-связист, окончил Высшие сценарные курсы при Госкино СССР. Член Союза писателей. По его сценарию поставлен фильм «Засекреченный город». А. Кучаев автор пьесы «Первая смена», сборника рассказов «Мозговая косточка». Лауреат премии «Литературной газеты» «Золотой теленок».
Фильм по литературному сценарию А. Мишарина и А. Кучаева «К своим» ставит на киностудии «Мосфильм» режиссер Владимир Левин.
