У л а. Я встречалась с этой Матерью глазами – и, как видишь, человечины пока не хочу.
А й г а р с. (Кивает.) Да. Так всегда бывает, когда быль превращают в сказку. Бабулька мне и про ящера рассказывала. Огнём, говорит, плюется, а в том месте, где он прошёл, земля, мол, больше не родит. Лицезрел я этого ящера, но огня из пасти что-то не заметил. Да и насчет земли, перестающей рожать, тоже враки. Земля как земля, я специально смотрел. (Молчит.) Людям ведь как: чем страшнее сказка, тем послушнее детки – ну те, коим эта сказка рассказывается. Попугаешь их, значит, на ночь глядя какой-нибудь Матерью многоликих людоедов, – глядишь, не полезут назавтра куда не след. В волчью нору какую-нибудь. Или там в овраг, облюбованный гадюками.
Айгарс замолкает. Молчат и остальные. Видно, что каждый по-своему пытается перебороть страх, зашевелившийся в груди.
У л а. А в этой сказке, случаем, не говорилось, зачем им дети?
А й г а р с. Не знаю. Старуха, как понимаю, от пережитого умом тронулась. Или всегда такой была. Половины того, что болботала, не разобрал. Может, и про детей в этой сказке было, врать не буду. Да и не знал я тогда ни про каких детей. Это потом, много позже, когда три сожженных деревни миновал, – лишь тогда понял что к чему. Да и то не сразу.
Пока он это говорит, Найя и Фелита снимают с огня котелок с кашей и кладут на землю прямо около Айгарса. Потом вынимают из другого котелка утиное мясо и перекидывают в котелок с кашей. Затем Найя принимается всё это дело тщательно перемешивать.
Все, извлекши из торб ложки, перемещаются к котелку и садятся вкруговую. Айгарс говорит Уле, кивая на котелок.
А й г а р с. Налетайте, пока не поздно.
Юлдис хохочет, задрав лицо к звездам.
У л ь г а. (Не двигаясь со своего поста.) Ау! Про меня не забыли?
А й г а р с. Йоварс, будь другом, отнеси ей порцию, иначе она нам жить не даст.
Фелита извлекает откуда-то плошку, наваливает в нее каши с куском утятины и передаёт Йоварсу. Йоварс, не выпуская изо рта ложки, которой уже успел воспользоваться, относит плошку Ульге. Потом возвращается.
Некоторое время отряд ест. Слышится только чавканье и довольное мычание.
У л а. А как же Великий князь? Разве не должен он… ну… устроить погоню, покарать?
А й г а р с. Должен, конечно. И наверняка что-то такое намечается. Но видишь ли. Края эти – глушь, задница мира. Пока до Великого князя слух дойдет, рак на горе свистнет.
Ю л д и с. (Чавкая.) Да и кто в такое поверит? Людоеды, мол, из гор; женщина-верховод на гигантском ящере.
Л и р и с. Нет, почему? Поверит. Как увидит сожженные деревни, так сразу и поверит.
А й г а р с. Вопрос – когда они их увидят?
Ф е л и т а. А еще не забывайте, что лошадь за многоликими ни в какую не идёт.
Найя кивает.
Ф е л и т а. (Запуская ложку в котелок.) То есть дружина князя, ежели и преследует многоликих, то идёт пешим шагом. Как и мы. Когда нагонит, нагонит ли вообще – пёс знает. Мы вон сколько уже прёмся за ними – а так и не нагнали до сих пор.
Н а й я. Ну как это – не нагнали? Нагоняли. Со мной дважды. А ежели с Айгарсом считать, – четырежды.
Ф е л и т а. Я про то и толкую. Нагнать-то нагнали, а на деле – от жилетки рукава.
Ула и Йоварс поворачивают лица к Айгарсу. В глазах – напряженное ожидание.
А й г а р с. Да. Было дело. (Чешет в затылке.) Что-то происходит, когда мы к ним приближаемся. То ли сами на радостях глупим, то ли что-то эта Мать с нами делает, но в последнюю перед вылазкой ночь вдруг оказывается, что многоликие опередили нас на полтора-два перехода. Хотя еще намедни наблюдали мы огни ихнего становища – барабаны стучат, пляски какие-то жуткие вокруг костров. Тьфу!
У л а. Колдовство?
А й г а р с. Не знаю. Не уверен. Я, например, ничего не чувствую.
Л и р и с. Я тоже.
Ф е л и т а. И я.
Ю л д и с. И я.
Н а й я. А как же сны?
На некоторое время вокруг наполовину опустевшего котелка устанавливается натянутое молчание. Все опускают глаза. Только Ула с Йоварсом непонимающе переводят взгляд с одного на другого.
Л и р и с. Сны – это сны. Не про них разговор.
У л а. А что со снами?
А й г а р с. Кошмары нас заели. И ежели я хоть что-то понимаю, вас (смотрит на Улу и Йоварса) ждёт то же самое.
Й о в а р с. (Упавшим голосом.) Что ждёт?
Ю л д и с. (С недовольством.) Сниться тебе начнёт всякая жуть. Может, даже и сегодня.
Н а й я. Не просто жуть, а та же самая, что и нам.
У л а. То есть как?
Н а й я. А вот так. Один кошмар на девятерых.
Снова вокруг котелка устанавливается тишина. Немой осторожно тянется за своим ежом.
А й г а р с. (Невесело.) Такие вот дела.
Й о в а р с. Может, это Мать многоликих намекает, чтоб вы от нее отстали?
Ф е л и т а. Не «вы», а «мы». Ты-то теперь с нами, рыбарь.
Й о в а р с. (Оправдываясь.) Да, «мы». Конечно, «мы».
Ф е л и т а. Может, и намекает, кто знает! Но, думаю, нет. Зачем, спрашивается, ей терпеть погоню?
Л и р и с. С чего взяла, что она именно «терпит»? Может, мы для нее – как комар над ухом.
Ф е л и т а. Именно – как комар! Комары жужжат. Рано или поздно их прихлопывают.
Л и р и с. Это мы с тобой прихлопываем. А она отгородилась какой-то завесой, и хоть бы хны. Мы в эту завесу носами тычемся-тычемся…
У л а. (Перебивая.) А может, сказка не врёт, и следы ящера и впрямь ядовиты? Ну, как пары на болотах. Дышим, значит, этой гадостью, потом и снится всякое.
А й г а р с. Нет. Мы давно ночуем в стороне от следов. Вон там их оставили. (Показывает рукой в сторону.) Хотя-а-а… Днем-то мы и в самом деле идём строго по следам. (Замолкает ненадолго.) Вот же переделка! И как я сам не допёр?
Л и р и с. (Айгарсу.) Ну, значит, теперь будем идти чуть стороной.
Н а й я. А лица можно сырыми платками закрыть.
Ф е л и т а. И долго ты протянешь с мокрой тряпкой на мордашке?
Н а й я. Пару деньков потерплю. Ежели сны продолжаться, значит, дело не в следах.
К костру подходит Ульга. Айгарс смотрит на нее с неудовольствием.
У л ь г а (Айгарсу, оправдываясь.) Холодновато там.
А й г а р с. (Смягчившись.) Ладно уж. Грейся.
Ульга немедленно опускается на корточки и тянется руками к костру.
Л и р и с. (Наклонившись к Уле.) Ты, главное, когда всё начнется, попытайся понять, что это всего лишь сон. Убеди себя в этом, и сразу станет легче. Я вот, как понял что к чему, почти ничего и не запоминаю.
У л а. Хорошо, попробую. Спасибо, Лирис.
Йоварс опять втихомолку кривится: назвала его по имени!
А й г а р с. Я, кстати, тоже почти ничего не запоминаю.
Ю л д и с. Покойная бабка моя говорила: тот, кто не запоминает сны, – самый здоровый.
У л ь г а. (Желчно.) А тот, кто запоминает, что, самый больной?
Ю л д и с. Нет. Тот – женщина.
Все смеются.
А й г а р с. (Распорядительно.) Так. Кому сегодня первому на часах стоять?
