Мэйдиг. Что ж, тогда посмотрим. Я человек широких взглядов. Никто мне в этом не откажет.
Фотэрингей. Так что же сделать? Пусть что-нибудь появится, а? Только вся эта возня с кроликами, котятами и букетами цветов мне уже порядком надоела. Придумал! Пусть появится пантера, настоящая пантера, вот здесь, прямо на коврике перед камином.
Между двумя мужчинами появляется припавшая к полу пантера. Мэйдиг пятится и опрокидывает столик. Судя по всему, Фотэрингей тоже испугался зверя. Да и пантера напугана не меньше их. Она приготовилась к защите. Выпустив когти, с угрожающим рычанием озирается, затем прыгает на них, повернувшись хвостом к зрителю, так что закрывает большую часть экрана.
Слышен голос Фотэрингея: «Эй! Исчезни! Испарись!»
Пантера исчезает, и Мэйдиг с Фотэрингеем остаются лицом к лицу, между ними лишь помятый коврик.
Фотэрингей. Ну, что скажете?
Мэйдиг (постепенно приходя в себя). Да, это что-то необыкновенное. Но не чудо!
Фотэрингей. Вы хотите сказать, что здесь только что не было настоящей пантеры?
Мэйдиг. Конечно, нет, любезнейший. Нет. Это галлюцинации. Старо, как мир.
Фотэрингей. Ничего себе, пантера — это галлюцинации! Посмотрим! Сейчас я вызову ее опять.
Мэйдиг. Не надо, не надо! Ведь…
Фотэрингей. Поглядите на эти следы когтей на полу. Видите? Что ж, по-вашему, галлюцинации могут оставлять такие следы, да?
Мэйдиг. Я только хотел убедиться. Да, да. В самом деле, следы какого-то огромного хищника. (Он уже и не думает возражать.) И вы обнаружили в себе такие способности? А знаете ли, мистер… мистер…
Фотэрингей. Фотэрингей.
Мэйдиг.…мистер Фотэрингей, вы только что совершили настоящее чудо. Долой все сомнения! И вы… вы еще многое можете в этом же духе?
Фотэрингей. Вот об этом-то я и хотел посоветоваться с вами, мистер Мэйдиг. Я могу что угодно. Могу исцелять. Могу наводить порядок, чинить все подряд. Могу превращать одно в другое. Не могу только, так сказать, залезать людям в душу, а в остальном для меня нет ничего невозможного, все в моей власти.
Мэйдиг (склонив голову набок, изрекает с мечтательным видом). Но это же Сила!
Фотэрингей. Конечно. А что мне с ней делать? Что бы сделали вы на моем месте? Или всякий другой? Знаете, мистер Мэйдиг, удивительное дело, до того, как я узнал, что могу творить чудеса, я думал, что прекрасно знаю, чего хочу, но не мог этого получить. А теперь, когда я могу иметь все, что, так сказать, душе угодно, меня словно что-то удерживает. (Он замолкает, желая увериться, что Мэйдиг его слушает.)
Мэйдиг (все еще под впечатлением осенившей его блестящей мысли). Сила. Сила. Ах, мой молодой друг, чего вам только не сделать, чего вам только не сотворить с нашим миром! Можете излечить всех от болезней! Вы думали об этом?
Он опускает свою костлявую руку на плечо Фотэрингею, а большим пальцем другой руки указует в пространство.
— Почему бы не изгнать из мира все болезни? Одним махом сделать то, что доктора и наука преодолевали шаг за шагом! Мир без болезней, а?
Фотэрингей. Я об этом как-то не подумал. Я думал, что вот захочу и вылечу то одного, то другого.
Мэйдиг. Нет, изгнать все болезни и навсегда.
Счастливый век нам снова дан,
Счастливый и великий!
Уже расходится туман
Империй и религий.
И мира дружная семья
Меняет кожу, как змея![39]
Настанет благоденствие! Вы всех щедро одарите хлебом, богатым урожаем. О чем еще мечтать?
Фотэрингей. А ловушки тут никакой не может быть, как по-вашему?
Мэйдиг. Какой ловушки?
Фотэрингей. Мне казалось, что лучше приниматься за все постепенно. Когда сразу размахнешься, могут быть всякие неожиданности. Вот хотя бы эта пантера…
Мэйдиг (вскидывает голову). Конечно, некоторая осмотрительность не помешает, что и говорить. Мы должны действовать осторожно. С пантерами тоже надо уметь справляться. Спешить не следует, это верно, но и откладывать не стоит. В вашей Силе мне видится нечто великолепное, это надежда всего человечества, поистине Светлая Надежда.
Фотэрингей. Но когда я сказал майору Григсби и мистеру Бэмпфилду, что заведенный порядок можно и нарушить, они очень испугались и просили, чтобы я этого не делал. По-моему, они опасаются какой-нибудь ловушки.
Мэйдиг. Это люди недалекие, весьма недалекие. Я никогда не мог столковаться ни с тем, ни с другим.
Фотэрингей (продолжает). Так вот, мистер Бэмпфилд говорил, что люди держатся друг друга только из-за денег, только потому, что им нужны деньги и вещи, а если они им будут не нужны, то незачем будет работать.
Мэйдиг. По-моему, это возмутительно. Просто возмутительно. Выходит, они совсем не верят в Человека? (Он словно парит над Фотэрингеем, подкрепляя каждое свое слово жестами.) Разве не существует искусства? Красоты? Разве мало еще непостигнутого человеческим разумом?
Фотэрингей. Видимо, мистер Бэмпфилд полагает, что с этим спешить не обязательно.
Мэйдиг. Значит, у этого человека нет воображения. Значит, у него нет души. Значит, он уже успел забыть розовые мечты своего детства. Одно слово — делец! Банкир! Подальше от таких людей! Это не человек, а банкрот в процветающем мире!
Фотэрингей. Они действительно могли бы получше устроить мир.
Мэйдиг. Еще бы! Но разве станут они об этом заботиться, пока их не заставят? Пока обстоятельства не вынудят их? Ни за что. С этого мы и начнем. Завтра же. А сейчас представим себе, что вдруг у каждого бедняка на нашей планете очутилось в руках пять фунтов. Так, чтобы каждый мог пойти и купить себе, что захочет! Только представьте себе! Только представьте себе, что получится.
Фотэрингей. Я не прочь попробовать. Если вы уверены, что тут нет ловушки. Но мистер Бэмпфилд будет возмущен.
Мэйдиг. Какое там возмущен, надеюсь, его хватит удар! А уж потом займемся исцелением. Всех подряд. Каждый вдруг воскликнет: «Да, я совершенно здоров! И полон сил».
Фотэрингей. В этом я ничего дурного не вижу.
Мэйдиг. Я тоже.
Фотэрингей. А если останутся без работы врачи?
Мэйдиг. И что же?
Фотэрингей. Ну, они, естественно, думают, что это их дело лечить нас…
Мэйдиг. О господи! О дух Справедливости! Неужели мы так и будем вечно ублажать банкиров и дельцов, а больные — вечно печься о гонорарах врачей?
Фотэрингей. Я только подумал, что все очень сложно.
Мэйдиг. Конечно, конечно. Сейчас не стоит ломать себе над этим голову. Само собой, мы постараемся, чтобы на долю врачей и торговцев что-нибудь да осталось. Нельзя сделать все в один миг. Существует инерция, о которой не следует забывать. Надо все обдумать и еще раз обдумать. Спать я сегодня не буду, мистер Фотэрингей. Не сомкну глаз. Буду бодрствовать. Последняя ночь мира нищеты! Последний вздох перед Рассветом. Какая великолепная мысль! Неужели вы сможете заснуть?
Фотэрингей. Ну, знаете, у меня был такой тяжелый день.
Мэйдиг. Нет, вы просто агнец божий. Вы-то заснете. Но я не могу расстаться с вами вот так. Давайте сначала сделаем хоть одно самое пустячное доброе дело в залог наших будущих дел. Надо только подумать. Что-нибудь самое пустячное. Вот! У меня есть сосед полковник Уинстенли. Член парламента, человек влиятельный, но ярый противник прогресса. Всегда обходится со мной крайне невежливо. Впрочем, я зла на него не таю. Он до глубокой ночи не ложится, все пьет и пьет, боюсь, совсем сопьется. Я сам не слишком строг в этих вопросах, но он просто запойный пьяница. Сейчас он наверняка сидит и беседует с графином. Вот возьмите да замените содержимое графина чем-нибудь невинным. А весь дом его увешан шпагами и прочим оружием. Превратите их в земледельческие орудия. Например, шпаги в серпы.
Фотэрингей. А ему это понравится?
Мэйдиг. Сначала нет. Но это заставит его задуматься.
Фотэрингей (с неохотой). Пожалуй, я не прочь что-нибудь сделать, прежде чем уйти спать. Как вы сказали — полковник Уинстенли? Готово! (Жестикулирует и беззвучно командует.)
12. Усмирение полковника Уинстенли
Холл в доме полковника Уинстенли. Стены украшают две тигровых головы, несколько наконечников для копий, малайские кинжалы, шпаги и другое оружие. Раздается резкий звонок. Холл поспешно пересекает дворецкий с перепуганным лицом, без галстука, на ходу надевая и застегивая сюртук. Кинокамера следует за ним через большую, темную, ничем не примечательную гостиную в кабинет полковника. Мы видим полковника, он стоит возле кресла перед камином, на нем морской китель, в руке у него бокал виски, на лице выражение величайшего отвращения. Это красивый, видный старый вояка, однако нрава желчного и нетерпимого. Он делает глоток и бросает на дворецкого обличающий взгляд.
