Для юного Нушича и других гимназистов и реалистов «Дарданеллы» были («своеобразным народным университетом». Несмотря на строжайшее запрещение школьного начальства, Нушич с приятелями проскальзывали куда-нибудь в дальний угол, заказывали чай с ромом и наслаждались тем, что поджигали ром, плававший на поверхности чая. Свернув и закурив цигарку, Нушич жадно слушал шутки, долетавшие с соседних столов. Интенсивно шло обучение игре в карты и на бильярде.
Но вот сданы экзамены на аттестат зрелости, и бывший реалист или гимназист появляется в «Дарданеллах», гордо подняв голову, и заказывает уже не стакан чая с ромом, а чокань со сливовицей.
Именно здесь и происходила вербовка старшеклассников в статисты. Запах кулис действовал неотразимо. Зараженные «благородной страстью», ученики начинали хватать двойки и пропускать уроки. Тернистый путь очень многих сербских актеров начинался с «Дарданелл».
* * *
«Дарданеллы» были литературным «штабом» Белграда. Порой здесь в полном составе работали редакции журналов и газет. Начинающие литераторы ловили маститых, вроде Драгутина или Воислава Иличей, и читали им свои стихи. Молодые драматурги, возвращаясь из театра с отклоненной рукописью под мышкой, заходили сюда искать утешения. Они угощали всех кофе, и их охотно поддерживали в мнении, что «нынешняя театральная дирекция намеренно душит отечественную драму».
Примостившись на краешке стола, Воислав за десятку тут же сочинял стихотворение для какого-нибудь особенно предприимчивого редактора, проведавшего, что расплачиваться поэту сегодня нечем.
Его младший брат Жарко каждодневно предавался в «Дарданеллах» обильным возлияниям и охотно угощал других, не имея порой ни гроша в кармане. На все у него было «философическое» объяснение.
— Если найдется меценат, который меня выкупит, ему будет все равно, платить ли грошем больше или меньше, а если не найдется и дело дойдет до скандала с хозяином, то гораздо выгоднее претерпеть этот скандал за большую сумму!
Жарко был рассказчиком редкого таланта, хотя ему и не удавалось запечатлеть свои рассказы на бумаге. Он блистал необыкновенной наблюдательностью, нагромождал точнейшие детали, остроумные сравнения, и все общество, собиравшееся вокруг его стола, тряслось от смеха, заражая им всю кафану.
Читатель вправе спросить, а что же поделывал в «Дарданеллах» сам Нушич? К сожалению, никаких конкретных сведений у нас нет. Судя по коротким упоминаниям его современников, он, как и все, заводил здесь знакомства, пристраивал в журналы свои стихи и рассказы, нанимался статистом в театр, рассказывал занятные истории, писал, а позже сам редактировал журналы и газеты.
Впоследствии он написал очерк о нравах, царивших в «Дарданеллах» на протяжении двадцати с лишним лет их существования, но о себе не сказал в нем ни слова. Вот отрывок из этого очерка:
«Из писателей, посещавших „Дарданеллы“, помню я еще Джуру Якшича. Да и Глишич часто переходил улицу, покидая свою маленькую келью драматурга, чтобы выпить чашечку кофе. Постоянными гостями были также Брзак, Влада Йованович, Стеван Сремац, Драгутин Илич, а Янко (Веселинович) и Воислав (Илич), как позже и Митрович с Домановичем, казалось, вообще не выходили оттуда. Их можно было застать там в любое время дня и ночи».
Когда придерживаешься строго документального принципа, приходится сдерживать свое воображение и отказывать себе в удовольствии живописать дарданелльские сценки. Но рассказать хотя бы о трех посетителях кафаны, перечисленных Нушичем, непременно следует. Тем более что все трое стали классиками сербской литературы и друзьями Нушича, и им предстоит еще не раз появляться на страницах этого повествования.
Милована Глишича все называли «дядюшкой», наверное, потому, что он сам всех подряд называл «племянничками». Когда Бранислав познакомился с Глишичем, тому было уже лет тридцать пять, а следовательно, он, с точки зрения юных литераторов, находился «в преклонном возрасте». Небольшого росточка, круглый, с короткими ручками, дремучей бородой и нечеткими чертами благодушного лица, он производил впечатление доброго гнома. Глишич был известным писателем и занимал официальный пост «драматурга» Народного театра. Последователь Светозара Марковича, он уже успел «сходить в народ», посидеть в тюрьме за распространение запрещенных сочинений и крепко досадить правительству короля Милана своими сатирическими сочинениями, написанными в духе Гоголя и Щедрина.
Прославился Глишич и как переводчик русской литературы. «Гроза» и «На всякого мудреца довольно простоты» Островского, «Мертвые души» и «Тарас Бульба» Гоголя, «Война и мир», рассказы Толстого, «Обломов» Гончарова, произведения Пушкина, Шевченко, Марко Вовчка, Щедрина, Чехова, Гаршина — вот далеко не полный список того, что переводил Милован Глишич. Причем переводчик он был на редкость добросовестный. Если он оставался недовольным своими переводами, как это случилось с «Обломовым» и «Тарасом Бульбой», то скупал по лавкам почти все издание и уничтожал его, а после садился и переводил все заново.
Глишич считается одним из первых сербских реалистов. Его рассказы из сельской жизни вдохновили на творчество многих молодых людей, среди которых был завсегдатай «Дарданелл» Янко Веселинович.
Веселиновича все называли просто Янко. Как и многие, окончив учительскую школу, он пошел в народ собирать голоса для радикальной партии. «Молод был, полон энтузиазма; еще в школе прочел несколько статей Светозара Марковича, кое-какие социалистические книги… думая, что этого довольно и что я имею право переустроить государство и осчастливить народ».
Рассказы Веселиновича о деревне произвели громадное впечатление на читателей. Один из его современников писал:
«Как изжаждавшийся путник припадает к роднику, так я схватил эту книгу. Читал и… плакал; все страницы слезами залил… Когда кончил читать, сигара погасла, кофе остыл, а мои глаза покраснели от слез…» В XIX веке читатели были необычайно талантливы… Своей восторженностью они подстегивали писателей, как подстегивает ораторское красноречие внимание и воодушевление слушателей.
Янко был закадычным другом Воислава Илича. Янко иронически называл его «гением», а тот Янко — «пастушьим новеллистом». Они часами играли в карты на деньги и пили в кафанах. Потом оказывалось, что ни у того, ни у другого нет денег для того, чтобы заплатить карточный долг и за выпитое. Однажды Воислав предложил другу продать памятники, которые им поставят после смерти. Янко был в недоумении — кто же купит несуществующие памятники? Да еще живым и не очень славным писателям?
— Продадим их какому-нибудь торговцу, — уверенно объяснил Воислав. — Я бы написал расписку такого содержания: «Я, Воислав Илич, продал за 20 динаров господину H. Н., белградскому торговцу, памятник, который мне поставят после смерти». Торговец соблазнился бы. Представь себе, какая это выгодная сделка — купить памятник, который обойдется во многие тысячи динаров, за две десятки[9].
О Янко его друзья обычно говорили: «За общество, песню, веселье и вино он продал бы душу».
На окраине Белграда находилась кафана «У двух белых коней», которую держал некий Стева. Янко часто заходил к нему с друзьями, пил, но редко платил, и долг его рос. Однажды Стева отказал Янко в кредите, пока тот не заплатит долга. Не переубедив Стеву, Янко с друзьями перебрался в кафану напротив. Насобирав в карманах мелочь, они заказали два литра вина. И Янко запел. Песня его привлекла прохожих. Люди заходили и собирались вокруг стола Янко. Через десять минут кафана была полна, хозяин и официанты сбились с ног, бегая за вином и закусками. И на другой день кафану заполнили люди, пришедшие послушать песни Янко. Стевина же кафана была пуста. В конце концов Стева сдался и обещал поить Янко бесплатно, лишь бы тот не способствовал процветанию конкурента.
Как и Глишич, Яшм любил Россию и русских и не скрывал своей антипатии к австрофилу Милану.
Однажды на каком-то приеме присутствовали один из лидеров радикалов Милованович и русский посланник Жадовский. Король был зол на них, так как знал об их недовольстве своей особой. Он выгнал из дворца и радикала и дипломата. По воспоминаниям современника, Янко три дня не пил, мучился. Успокоился он лишь на третий день, сказав:
— Слушай, чего мне печалиться… Так ему и надо, раз он трус. Этот русский посланник — не настоящий русский, коли позволил перебросить себя, как щенка, через дворцовый порог.
Много позже Бранислав Нушич подружился в «Дарданеллах» со Стеваном Сремцем, замечательным сербским юмористом, известным русскому читателю по книге «Поп Чира и поп Спира» и по многим рассказам. Здесь они подсказывали друг другу сюжеты новых произведений, им внимали восхищенные слушатели.
