Дальнейшее приняло характер цепной реакции. В художественном совете театра один за другим занимают места Янко Веселинович, Стеван Сремац, Милован Глишич… Самые яркие литературные имена, лучшие друзья нового директора. Они и десятки других благодаря могучему заступничеству министра Маринковича получают должности на государственной службе.
Новая королева хочет стать покровительницей искусств. Она дает деньги на новые журналы. «Звезда» тоже превращается в ежемесячный журнал. Но это не мешает богеме вести себя независимо и высмеивать все, что творится при дворе.
Однако милости сделали свое дело. Изменился не только формат «Звезды», но и ее содержание. По случаю королевской свадьбы журнал поместил верноподданническое поздравление, подчеркивавшее сербское происхождение королевы и ее заботу о сербской литературе. Кончалось оно так: «Да здравствует Король Александр! Да здравствует королева Драга! Дай бог им счастья и долгих лет жизни!»
Впрочем, королю и королеве приходилось несладко. Все европейские газеты дружно издевались над их браком. В самой стране множились анекдоты.
Королева Драга, добиваясь популярности, награждала орденами писателей, художников, актеров. Однажды она решила воспользоваться обширным кругом знакомств Маринковича и попросила его пригласить белградскую творческую элиту на обед, который они с королем собирались дать в своей резиденции в Смедереве, где молодожены бывали чаще, чем в Белграде.
Список приглашенных, составленный Маринковичем, выглядит сейчас так, будто вы читаете оглавление современного школьного учебника истории сербской литературы и искусства: Бранислав Нушич, Милован Глишич, Стеван Сремац, Сима Матавуль, Янко Веселинович… Знаменитые художники, архитекторы, актеры. Отказаться от королевского приглашения нельзя было никому.
Министр Маринкович отбыл в Смедерево заранее. Перед отъездом он объяснил приглашенным, как надо одеться, как вести себя во дворце. И попросил воздержаться от шуток или двусмысленностей, которые могли бы задеть без того издерганных короля и королеву.
У большинства приглашенных не было фраков. У одних их не было никогда, другие держали свои фраки в закладе. Забот и хлопот был полон рот. Поиски фраков многих привели в костюмерную театра…
Пожалуй, это был уникальный случай в истории сербской культуры, когда в одном месте, а именно на борту парохода, плывшего в Смедерево, собралось столько ее знаменитостей. И являли они собой довольно странное зрелище — сидевшие мешком фраки, излишне длинные или короткие рукава служили поводом для подшучиваний, острот, розыгрышей. Первой жертвой этой пестрой и веселой публики оказался скульптор Петр Убавкич.
Это был человек добродушный, наивный и доверчивый, и поэтому его часто разыгрывали.
Однажды он сообщил Нушичу, что женился.
— Хорошая женщина? — спросил Нушич.
— Хорошая, — ответил Убавкич, — у нее тринадцать детей, и все отлично ухожены.
Обремененный большой семьей, Убавкич часто бывал без гроша в кармане. Вот и теперь он расспрашивал всех, оплатит ли ему король поездку на пароходе до Смедерева.
— А до пристани ты шел пешком? — спросил Нушич.
— Пешком, — ответил Убавкич.
— Вот видишь, какой ты! Почему не взял фиакр? Мы все приехали на фиакрах, король платит за все!
— А мне никто ничего не сказал, — оправдывался Убавкич.
Нушич тайком собрал деньги и купил ему билет до Смедерева.
— Что же ты мне раньше не сказал, что король за все платит? — сказал Убавкич, когда все вошли в ресторан. — Я, видишь ли, так спешил, что забыл кошелек на столе…
— А зачем тебе деньги? Все бесплатно, — сказал Нушич и небрежно бросил подошедшему официанту: — Одно кофе покрепче, на королевский счет!
— Сию минуту! — гаркнул заранее предупрежденный официант.
— А мне двойную порцию гуляша и кружку пива, — добавил вечно голодный Убавкич.
За гуляшом последовал телячий шницель и многое другое. В конце концов официант подошел к столу и «предерзко» потребовал заплатить за съеденное.
— Как платить! Да я же гость короля! Запиши ему в счет!
И тут только Убавкич сообразил, что его разыгрывают.
— Опять, наверно, Нушич! — И он погрозил Нушичу пальцем.
Все рассмеялись. По счету к этому времени уже заплатили.
В великолепно освещенном зале министр Маринкович выстроил всех званых полукругом. Гости во фраках из театральной костюмерной производили странное впечатление. Они казались персонажами убогой оперетки.
Появились король с королевой. У короля было длинное нервное лицо. Он подходил к каждому, щурил за очками глаза, протягивал руку и спрашивал одно и то же:
— Над чем работаете?
Времена были смутные, и половина присутствовавших больше занималась разговорами в кафанах, чем работала. Но на всякий случай отвечали:
— Заканчиваю роман. Названия еще не придумал.
— Готовлю к печати сборник стихов.
— Лирических или патриотических? — любопытствовала королева.
— И лирических и патриотических, ваше величество.
Янко Веселинович даже утверждал, что он работает над второй частью своего романа «Крестьянка», хотя не закончил и первую.
В общем, выпутались все, кроме того же Убавкича, которого после сытного обеда на пароходе клонило в сон.
— Это наш знаменитый скульптор Пера Убавкич, который создал памятник «Таковское восстание», — представил его Маринкович.
— Я много слышал о вас, — сказал король.
— А над чем вы работаете сейчас? — спросила королева.
— Я?.. Это самое… как вам сказать… Работаю, да, работаю… — промямлил Убавкич.
— Над чем? — настаивала королева.
— Простите, ваше величество, но это секрет — готовлю сюрприз, — нашелся скульптор.
— Ах, так. Прекрасно! — обрадовалась королева.
Стеван Сремац почувствовал, как кто-то его толкнул в бок, и, обернувшись, увидел Нушича, который делал гримасы, чтобы не рассмеяться. Нушич шепнул на ухо Сремцу:
— Все врали. Одному ему было противно врать.
Король пригласил всех отобедать.
За богато сервированным столом приглашенные чувствовали себя неловко. Почти никому из них не приходилось едать во дворцах.
Король и королева старались немного разрядить обстановку, всем улыбались, милостиво задавали стереотипные вопросы. Напряженность немного спала, гости стали шепотом разговаривать друг с другом. И тут разразилось то, чего больше всего опасался министр Маринкович…
Нушич, сидевший рядом со Стеваном Сремцем, давно уже ерзал на стуле. Вся эта комедия смешила его.
А что было бы, если…
Он наклонился к уху Стевана Сремца и сказал:
— Стева!
Ложка с супом замерла у самого рта писателя. Этот суп имев замысловатое французское название, обозначенное в роскошном меню, лежавшем возле каждого гостя.
— А?
— Представь себе, что сейчас откроются двери и вдруг появится покойный король Милан…
— И что будет?
— Знаешь, что бы он сказал?
— Что? — спросил Сремац, снова осторожно поднося ко рту ложку с французским супом.
— Саша! — И тут Нушич, имитируя покойного короля, известного похабника и сквернослова, употребил непечатную фразу. — Разве для того я уступил тебе престол, чтобы ты собирал вокруг себя эту шантрапу?
Сремац прыснул в ложку. Суп брызнул во все стороны.
Нушич втянул голову в плечи и, сделав совершенно невинную физиономию, начал быстро-быстро есть свой суп. Сремац улыбался во весь рот.
Шутка была к месту, и Сремац, сам замечательный юморист, оценил ее. Он разглядывал упрятанных в нелепые фраки гостей и улыбался все шире. Маринкович метал в него грозные взгляды. Королева начала нервничать.
И все было бы ничего, если бы рядом со Сремцем не сидел еще один юморист — толстый и благодушный Милован Глишич. А надо сказать, что Глишич имел обыкновение смеяться очень громко и заразительно, хлопая себя ладонями по коленям. В театре дядя Милован смеялся так, что потешал публику больше, чем актеры на сцене.
— Племянничек, — обратился он к Сремцу (напомню читателям, что «племянничками» он называл всех своих младших товарищей), — что тебе сказал этот Нушич? Честное слово, смеяться не буду!
И Сремац повторил. Толстяк забыл, что он за королевской трапезой. Он грохотал, лупил себя ладонями по коленям, по толстым щекам его текли слезы удовольствия.
Маринкович уронил ложку. Король и королева встали. Драга бросила на министра взгляд, в котором ясно читалось: «Вот они, ваши интеллигенты!» Король гладил ее дрожавшую руку. Чета вышла, министр последовал за ними.
Кто-то из гостей, боясь, что ему не дадут теперь доесть какой-то особо вкусный шедевр королевской кухни, упрекнул Милована Глишича.
— Да не я виноват, племянничек, — еще трясясь от смеха, оправдывался Глишич. Показав на Нушича, добавил. — Это все он, хулиган!
