Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв. - Антология

Как шепчет праведник «пора»

Своей душе, прощаясь тихо,

Пока царит вокруг одра

Печальная неразбериха,

Вот так, без ропота, сейчас

Простимся в тишине – пора нам;

Кощунством было б напоказ

Святыню выставлять профанам.

Страшат толпу толчки земли,

О них толкуют суеверы;

Но скрыто от людей вдали

Дрожание небесной сферы.

Любовь подлунную томит

Разлука бременем несносным:

Ведь суть влеченья состоит

В том, что потребно чувствам косным.

А нашу страсть влеченьем звать

Нельзя, ведь чувства слишком грубы;

Нерасторжимость сознавать —

Вот цель, а не глаза и губы.

Страсть наших душ над бездной той,

Что разлучить любимых тщится,

Подобно нити золотой,

Не рвется, сколь ни истончится.

Как ножки циркуля, вдвойне

Мы нераздельны и едины:

Где б ни скитался я, ко мне

Ты тянешься из середины.

Кружась с моим круженьем в лад,

Склоняешься, как бы внимая,

Пока не повернет назад

К твоей прямой моя кривая.

Куда стезю ни повернуть,

Лишь ты – надежная опора

Тому, кто, замыкая путь,

К истоку возвратится снова.

Кто глубже мог, чем я, любовь копнуть,

Пусть в ней пытает сокровенну суть;

        А я не докопался

До жилы этой, как ни углублялся

В рудник Любви, – там клада нет отнюдь.

        Сие – одно мошенство;

Как химик ищет в тигле Совершенство,

    Но счастлив, невзначай сыскав

Какой-нибудь слабительный состав,

Так все мечтают вечное блаженство

Обресть в любви; но вместо пышных грез

Находят счастье – с воробьиный нос.

Ужели впрямь платить необходимо

Всей жизнию своей – за тень от дыма?

        За то, чем каждый шут

Сумеет насладиться в пять минут

Вслед за нехитрой брачной пантомимой?

        Влюбленный кавалер,

Что славит (ангелов беря в пример)

    Сиянье духа, а не плоти,

Должно быть, слышит, по своей охоте,

И в дудках свадебных – музыку сфер.

Нет, знавший женщин скажет без раздумий:

И лучшие из них – мертвее мумий.

Любви еще не зная,

Я в ней искал неведомого рая,

        Я так стремился к ней,

Как в смертный час безбожник окаянный

Стремится к благодати безымянной

        Из бездны темноты своей:

            Незнанье

Лишь пуще разжигает в нас желанье,

Мы вожделеем – и растет предмет,

Мы остываем – сводится на нет.

        Так жаждущий гостинца

Ребенок, видя пряничного принца,

        Готов его украсть;

Но через день желание забыто,

И не внушает больше аппетита

        Обгрызенная эта сласть;

            Влюбленный,

Еще недавно пылко исступленный,

Добившись цели, скучен и не рад,

Какой-то меланхолией объят.

        Зачем, как Лев и Львица,

Не можем мы играючи любиться?

        Печаль для нас – намек,

Чтоб не был человек к утехам жаден,

Ведь каждая нам сокращает на день

        Отмеренный судьбою срок;

            А краткость

Блаженства и существованья шаткость

Опять в нас подстрекают эту прыть —

Стремление в потомстве жизнь продлить.

        О чем он умоляет,

Смешной чудак? О том, что умаляет

        Его же самого, —

Как свечку, жжет, как воск на солнце, плавит,

Пока он обольщается и славит

        Сомнительное божество.

            Подальше

От сих соблазнов, их вреда и фальши! —

Но Змея грешного (так он силен)

Цитварным семенем не выгнать вон.

Возьми на память мой портрет; а твой —

В груди, как сердце, навсегда со мной.

Дарю лишь тень, но снизойди к даренью:

Ведь я умру – и тень сольется с тенью.

…Когда вернусь, от солнца черным став

И веслами ладони ободрав,

Заволосатев грудью и щеками,

Обветренный, обвеянный штормами,

Мешок костей, – скуластый и худой,

Весь в пятнах копоти пороховой,

И упрекнут тебя, что ты любила

Бродягу грубого (ведь это было!) —

Мой прежний облик воскресит портрет,

И ты поймешь: сравненье не во вред

Тому, кто сердцем не переменился

И обожать тебя не разучился.

Пока он был за красоту любим,

Любовь питалась молоком грудным;

Но в зрелых летах ей уже некстати

Питаться тем, что годно для дитяти.

Дозволь служить тебе – но не задаром,

Как те, что чахнут, насыщаясь паром

Надежд, – иль нищенствуют от щедрот

Ласкающих посулами господ.

Не так меня в любовный чин приемли,

Как вносят в королевский титул земли

Для вящей славы, – жалок мертвый звук!

Я предлагаю род таких услуг,

Которых плата в них самих сокрыта.

Что мне без прав – названье фаворита?

Пока я прозябал, еще не знав

Сих мук Чистилища, – не испытав

Ни ласк твоих, ни клятв с их едкой лжою,

Я мнил: ты сердцем воск и сталь душою.

Вот так цветы, несомые волной,

Притягивает крутень водяной

И, в глубину засасывая, топит;

Так мотылька бездумного торопит

Свеча, дабы спалить в своем огне;

И так предавшиеся Сатане

Бывают им же преданы жестоко!

Когда я вижу Реку, от истока

Струящуюся в блеске золотом

Столь неразлучно с Руслом, а потом

Почавшую бурлить и волноваться,

От брега к брегу яростно кидаться,

Вздуваясь от