Благосклонны Венеры и Амуры.
Иль теснит, заходя, ливийцев земли.
Страсть к святыням благим иль к месту срама.
Призванный опять Ромуловым градом, [61]
Вскоре я всхожу на вершины в тучах
Апеннин, и По оставляю с Рейном
Я за собою.
Быстр, отсюда я на судах округлых
Путь держу в залив Адрия пустынный,
Где истрийцев град над водой венетов [62]
Башни вздымает.
Принятый затем я Атесским полем, [63]
10 Через Альпы там устремляюсь быстро,
К Рейну в росах вновь торопясь, что хладным
Брызжет истоком.
А потом дойдя до начала Истра, [64]
Где Баценский лес предстает огромный,
Чащей по холмам пробираюсь дальним
И по ущельям.
Я один затем тороплюсь отсюда
В земли те, что мне неизвестны вовсе,
Лаба [65] где желта и Силез струится
20 Вяло крутяся,
Дальше прямиком направляюсь к Висле,
Где земля в полях предстает сарматам
Без конца и, где ввысь вздымает кровли
Царская Крока. [66]
Хазилина здесь вся в сверканье страсти
Пылкий разум мой начала арканить,
Нежностью забав ободряя тело
После лишений.
Как я счастлив был, не однажды — трижды,
30 Рок кому такой повелел любовью
Жить и дней вести невозвратных время
Жизни превратной!
Воля будь моя, не отдал бы пламень
Свой за всех богов и за Зевса жребий, —
Так светло лицо, и в прекрасном теле
Прелести столько.
В дивном лике блеск несравненно светел,
Белизна лица и румянец слиты,
Ясные глаза на челе мерцают
40 Звездной четою.
Видим лик такой мы, когда Диана,
Округлив рога златоцветным диском,
Всех скиталиц-звезд отражает сонмы
Пестрого мира,
Или словно Феб, разогнавши тучи,
Возрождает все лучезарным светом,
Тьму изгнав, светя изумленным людям
Светочем новым,
Хазилина так, распустив златые
50 Волосы свои, лик являет белый,
Телом всем к себе привлекая, цветом
Снега блистая.
Не такими, я полагаю, были
Нимфы среди рощ и Хариты в горных
Пастбищах, и Муз хоровод, скрываясь
В светлых потоках,
И нежна она словно пух гусиный
Или как певец оперенный — лебедь,
Шествует она горделивым шагом,
60 Ликом — богиня.
Наконец предстань, я молю, добрее,
Обними меня, облегчи мне душу,
Что горит в огне молчаливом, пламя
Это утиши,
И со слитых уст унесется дух мой,
Полонен другой, лучшей жизнью, чуть лишь
На губах держась, запрокинут навзничь
В смерти блаженной.
И, испивши все истомленным телом,
70 Дух воскресший вновь восстановит силы,
Нежным вновь пока не вонзишь укусом
Ты поцелуи.
Вот тебе цена за твою, о дева,
Благосклонность, ведь утоляешь муки
Ты мои, — твое средь сарматов имя
Славным пребудет.
Те, кто Рейна пьют [67] и Неккара воды,
Воспоют тебя, Истр, в изгибах Рона,
Кодан с Темзой, чей благодатный берег
80 Ведом британцу.
Не столько ветер птичек щебечущих
Дыша цветами, в ясные дни несет,
Ощипывает сколько наша
Дева, ласкаясь, юнцов и старцев,
Не в стольких бурях ярый шумит Кодан,
Когда схлестнется в нем с Аквилонами
Неукротимый Эвр, [68] и станет
Весь в янтаре у прутенов берег, [69]
Сколь много слов любовник, стремящийся
10 К лобзаньям, сыплет, вздохами полон весь,
Когда бледнеет он и страстью
Весь набухает, душой размякши.
Но та лукаво и с ухищреньями
Пытает крепко, много ли золота
В его кармане, чтобы душу
Ненасытимую тем насытить.
Тут с нежным ликом, телом блистая всем,
Резвясь, цветами голову всю убрав,
Она затем глубокой ночью
20 Ложем его утоляет брачным.
Пусть с ней резвится тот, кто щедрей меня
И Акрисийским льется, богач, дождем, [70]
Иль, может, за мои мне песни,
В коих воспета, она отдастся.
Все ты дивишься, что в храмах уста у меня не бормочут,
Не сокрушают зубов,
Есть в этом смысл, ведь великим на небе богам молчаливый
Сердца понятен язык.
Все ты дивишься, глядя, как редко я божиих храмов
Переступаю порог,
Но есть бог и во мне; нет лишь только того, чтобы в пестрых
Храмах я видел богов.
Все ты дивишься, что нивы без края и теплое Солнце
10 Так привлекают меня, —
Здесь мне Юпитера образ встает всемогущего, храмы
Высшие бога встают.
Музам приятны леса, а город враждебен поэтам
Хворой своею толпой.
Прочь от меня, и в нелепых словах над моими богами
Смейся же, Сепул-наглец!
