Олег Трушин - Хорюшка

Несколько лет тому назад я познакомился с рассказами Олега Дмитриевича Трушина, которые произвели на меня самое отрадное впечатление. И сейчас, читая новый цикл рассказов, я получаю истинное удовольствие от точных, прописанных во всех деталях и в то же время столь поэтичных зарисовок жизни природы. Читаю и дивлюсь тому, сколь неисчерпаема эта тема. Казалось бы, столько писателей, и в их числе мой отец Г. А. Скребицкий, описывали и наступление весны, и вальдшнепиную тягу, и первую порошу с выгравированными на ней заячьими следами. Да и сам Олег Дмитриевич публикует уже не первый сборник рассказов о природе. И всё же нет ощущения, что я уже это где-то читал, что сколько, мол, можно писать об одном и том же? Нет его, и это удивительно!

Думаю, дело в том, что, сколько бы раз человек ни входил в лес или ни садился за вёсла, сколько бы раз он ни стоял вечером в камышах на берегу реки или ни встречал рассвет в лесу, картины эти не приедаются, не перестают волновать его. Конечно, бывает, что чувства, порождённые ими, как любые чувства, порой притупляются, начинают придрёмывать, но и тогда «лесной шум» будит их.

Разумеется, дело не только в самой природе, но и в умении описывать её, давать возможность читателю самому ощутить запах весеннего леса и побывать на самой настоящей беличьей свадьбе, рассказать о том, как «страшны» по весне зайцы и поведать о проказах дятла у скворечника.

Чувствуешь, что автор сам очарован этими простыми эпизодами жизни природы и ему удаётся передать это очарование читателю.

Читая рассказы Олега Трушина, начинаешь хорошо понимать, насколько автор любит живую, дикую природу, скрытую от человеческого взора. Произведения автора изысканны по стилистике, чего стоит лишь одна повесть о жизни лесного хоря «Хорюшка». Олег Дмитриевич рассказывал мне до того, как эта замечательная повесть появилась на свет, как он целое десятилетие наблюдал за жизнью хоря в дикой природе в любое время года. Или, например, рассказ «За обедом не зевай!». Вот он, истинный театр природы!

Кстати, о театре. Вспоминаю свой разговор с одним знакомым старичком, дядей Костей, жившим в деревне под Угличем и лишь изредка наведывавшимся в Москву. Я спросил его однажды: не скучно ли ему в деревне, не тянет ли в город? — всё же там кино, театры и вообще…

— А что театр, — ответил он мне. — Я вот вчера рано утром на крыльцо вышел, а на полянке тетерева токуют: бегают, дерутся, кричат, как разбойники. А один подлетел и вон на ту перекладину сел. Какой ещё нужен театр?!

Рассказы Олега Трушина не только о природе. Они о взаимоотношениях человека и дикой природы. В некоторых из них поведение наших «братьев меньших» является как бы метафорой многих человеческих проблем.

Можно ещё много писать о рассказах Олега Трушина, потому что у всякого человека, неравнодушного к природе, они неизменно вызывают личные воспоминания, переживания и ассоциации. Но пора остановиться и дать возможность читателю открыть для себя этого изумительного автора, и я точно знаю, прочитав единожды произведения Олега Трушина, захочется их перечитывать ещё и ещё. Они дарят добро людям.

Всё обнаружилось поутру. С рассветом дед Спиридон заподозрил неладное — курятник молчал. Бывало, ещё рассвет как следует не разольётся, а куриный двор уж весь на ногах. Куры — народец вольный. Дверка курятника никогда не закрывалась — потому куры чуть свет уже были во дворе.

А вставать деду Спиридону ух как не хотелось! Выбила из колеи поленница дров, которую пришлось укладывать до самого позднего вечера. Спиридон, через силу поднявшись с кровати, с горем пополам добрался до вышки — холодной придомовой постройки, где стояла бочка с пшеном и, прихватив ковшом ядрицы, высыпал её через форточку во двор.

Тишина. Кур не было. Что за чертовщина? Спиридон, не понимая происходящего, вернулся в дом и стал одеваться. Наскоро подвязав штаны и натянув рубаху, на крыльце горницы сунув ноги в тяжёлые чуни, вышел во двор. За забором прокричал соседский петух, словно подзадоривая Спиридона поспешать в курятник. Чувствуя неладное, Спиридон осторожно открыл дверь птичника — десяток кур и петух с перекушенными горлами были беспорядочно разбросаны по бревенчатой катанке пола.

— Что такое? — едва вымолвил Спиридон, чувствуя, как слабеют ноги от постигшего несчастья.

Выйдя из курятника, он осмотрелся по сторонам. На присаде скворечника суетилась горихвостка. Пара соседских уток, пробравшись на Спиридонову пашню, копошилась в грязевой меже. Спиридон обошёл курятник, заглянул за заднюю стену, что примыкает к самому заборному горбылю, и, не найдя ничего подозрительного, вновь заглянул внутрь птичника. Причина злодеяния была одна — хорёк.

— Как пить дать хорёк! — повторил вслух свою мысль дед Спиридон. — Откуда ему тут взяться?

Спиридон взял в амбаре кошёлку-сенницу и, едва сдерживая слёзы, покидал в неё загубленных кур. Куры для старика были единственным утешением в хозяйстве.

Уже к полудню вся деревня знала, что хорёк порешил у Спиридона весь курятник. Жалели старика и обещали: как только появятся цыплята, дать ему на развод.

Весна в тот год не радовала — кисла от проливных дождей и никак не могла набрать силу. Уже во второй половине февраля тепло погнало прочь снега. Но говорили в деревне, что не ко времени всё это. Полая водица подняла реки и озёра. На полях выбились на свет озимые. В середине марта на реках можно было поднять на крыло вернувшихся с зимовки уток, а на лесных болотинах, там, где лес сходился с топью, уже во всю мощь гремели глухариные тока. Но что-то в природе не заладилось, и весна отошла в сторону, отступила с теплом и погожими деньками. Захмурилось небо, посыпая землю снеговой сырью, забивая холодом народившуюся весну.

Там, где русло реки поднимала старая бобровая плотина, под корнями старого елового выверта в брошенной лисьей норе у молодой хорюшки родились детёныши. Они родились в тот день, когда в лесном овраге столетнего соснового бора зацвела фиолетовыми колокольчиками таинственная сон-трава.