Тогда я впервые увидела пример собачьего материнства. Оно не было похоже на материнство, с которым я столкнулась позже, спустя пятнадцать лет, когда родились щенки Деллы, суки датского дога. Пожалуй, Моппет отнеслась к материнству как к чему-то неестественному и несерьезному. Она просто делала то, что должна была делать – кормила щенков, вылизывала их, следила за ними. Но делала это без особой, всепоглощающей страсти, какая иногда возникает у некоторых матерей.
Моппет была не такой. Мне не нужно было оттаскивать ее от щенков, чтобы она вышла на улицу и немного отдохнула. Она сама была рада сделать перерыв и ненадолго покинуть малюток. Когда мы возвращались с улицы, Моппет не бежала стремглав к щенкам, которые находились на кухне. Она останавливалась возле кошки. Она заглядывала под обеденный стол проверить, нет ли там салфетки, которую нужно порвать. Она окидывала взглядом гостиную, ища свой мячик или еще какую-то игрушку, которой играла раньше, когда у нее не было щенков. В конце концов, кто-нибудь из малышей начинал пищать, тогда Моппет с неохотой возвращалась к своим детям и приступала к исполнению материнского долга.
Потом у щенков начали резаться маленькие острые зубки, и настали дни их отлучения. Так как Моппет не нравилась боль, она придумала, как поступить. Следующим утром – я помню это очень четко – она просто прыгнула на стул, щенки начали тявкать, как сумасшедшие, но потом поняли, что «буфет закрыт». Этот акт разрыва отношений сопровождался взглядом в мою сторону, который, казалось, говорил: «Позволь мне довести дело до конца, и я снова буду с тобой». Она была готова снова быть моим компаньоном, была готова делать то, что делала я, идти туда, куда шла я.
Отлучение у Моппет получилось. Щенки бросились лакать молоко из блюдечек, которые мы поставили им, и жадно есть собачью кашу, в то время как Моппет наблюдала за ними с безопасного расстояния. Если щенки замечали мать и подбегали к ней, она опять запрыгивала на стул. Но, несмотря на это, детишки росли и крепли.
А какими потешными были щенки! Они присоединялись ко всем нашим играм, Моппет наблюдала или играла вместе с ними, а когда ей надоедало, она снова заскакивала на стул.
Так проходили часы и дни щенячьей жизни, а потом один за другим они стали покидать нас. Их забирали пациенты моего отца и друзья друзей, пока не остался последний щенок. У него на одной лапке был беленький носочек, и я назвала его Миттен (что означает, варежка) Он остался у нас еще на неделю или две. Когда пришел день расставания с ним, я проснулась удрученной. Щенка взяла семья, в которой было пятеро детей. Помню, как я стояла на боковой дорожке во дворе, смотрела, как мама уносила его вверх по улице и рыдала.
Мне было двенадцать лет, когда мы переехали в Парк-Слоуп. К домам из красивого бурого песчаника примыкал огромный Просрект-Парк с лугами, деревьями, травой, холмами, дорожками, тропинками, каменными мостами, с большим озером и озером чуть поменьше, с ручейками и катком для фигурного катания. И вся эта красота начиналась буквально у нашего порога. Парк был настоящим раем для меня и Моппет. Мы подолгу гуляли вместе по просторному лугу в самом центре парка, забирались в заросли, где Моппет, как настоящая охотничья собака, бросалась в погоню за белкой, пока та не запрыгивала на дерево. Моппет стояла под деревом и неистово лаяла, потом замечала другую белку и преследовала ее, пока и та не скрывалась среди ветвей. И так белка за белкой, пока Моппет не высовывала язык.
После этого я вела ее к Педдл-Боут-лейк (живописному озеру, где всегда было много любителей поплавать на байдарках), чтобы она попила воды, освежилась и успокоилась. Собака пила воду и успокаивалась, пока не замечала уток, которые плавали повсюду, и в ней снова просыпался спортивный азарт. Моппет плюхалась в озеро и плыла за утками, будто желала своим поведением проиллюстрировать известное утверждение, «кокер-спаниели охотно прыгают в воду». Но в отличие от многих других кокер-спаниелей, она плавала не слишком хорошо. Лапы двигались, будто лопасти колесного парохода. Если она видела объект преследования, то плыла быстрее, но не получила бы медаль за ловкость и отвагу на воде, и утки понимали это. Они не взлетали, когда замечали маленькую собачку, героически плывшую за ними. Они снижали скорость и неспешно уплывали от нее, даже не оборачиваясь. Можно было только восхищаться активностью Моппет и уверенностью в том, что ее маленькие лапки на самом деле могут со ревноваться с оранжевыми лапами уток. Да это и не имело значения: важен был сам процесс погони. Когда утки отплывали на большое расстояние, Моппет понимала, что с погоней на сегодня покончено, поэтому сдавалась и плыла к берегу. Однако, выходя из воды, собака совсем не выглядела побежденной. Уставшая, она прыгала у моих ног, была горда собой и довольна своим подвигом. Я хвалила ее за безграничную силу духа, с которой она вступала в эти маленькие соревнования (а их у нее было много) в лесных зарослях и на Пэддл-Боут-лейк в Проспект-Парке. Известное выражение «Уставшая собака – хорошая собака», говорит о том, что физические нагрузки укрепляют собаку и что они способны сделать из «плохой» собаки, которая жует коврики и дерет диван, спокойную и послушную «хорошую» собаку. Речь идет, конечно же, обо всех собаках. Я же предлагаю свое собственное высказывание именно о кокер-спаниелях: «Кокер-спаниель, который гоняется за белками и утками в парке, – счастливейший пес», у него есть возможность следовать голосу крови. Если уж мы заговорили о поговорках, то приведу еще одну, очень старую и общеизвестную «Главное – не победа, а участие». Ее придумали для утешения проигравшей команды. Но если участники не глухие, они лишь натянуто улыбнутся, ведь даже самые маленькие члены лиги знают, что в нашей культуре главное – победа. Но если бы вы посмотрели на проигравшего кокер-спаниеля, который торжествующе выходит из воды, вы бы, как и я, поняли, что главное – играть. На площадке для игры в бейсбол, в зале заседаний политиков, при подготовке к выборам или в погоне за утками. Во время летних каникул мы могли дольше бегать по Просрект-Парку. К тому же мы путешествовали. Самым запоминающимся оказался семейный поход, когда мы все вместе с собаками взбирались на гору Вашингтон в штате Нью-Гэмпшир. Нам не пришлось, обвязавшись веревками, штурмовать отвесные скалы. Путешествие было туристическим, но, чтобы его совершить, все должны были быть в хорошей форме. Мы отправились не на простую маленькую прогулку, а в горы, и долго шли сквозь благоухающие вечнозеленые леса, перебирались через реки и прыгали по скользким, покрытым мхом камням.
На всем протяжении пути нам встречались знаки, предупреждающие путешественников о том, что при ухудшении погоды нужно немедленно поворачивать обратно. Гора Вашингтон знаменита изменчивой погодой, высоко на склонах может идти холодный дождь или снег даже в тридцатиградусный августовский день. На стене хижины, построенной на вершине горы, записаны имена людей (опытных путешественников и таких, как мы, новичков), которые не обратили внимания на эти предупреждения и погибли. Но нам природа благоприятствовала: дождь не лил, снег не шел, солнца не было тоже, но скрывавшие его облака превратили голубое небо в серебристо-серый небесный свод, и это было фантастически красивое зрелище.
