остаток хобота хорошо зажил после надлежащего лечения; его владелица быстро наловчилась подбирать яблоки, сбивая их ногами в кучу и преклоняя колени, а далее действуя остатком хобота обычным способом, даже при том, что чутких «пальцев», которыми заканчивается конец хобота, у нее теперь не было. После очередного визита, удостоверившись, что дела у моей подопечной идут своим чередом, я сидел и попивал кофеек с директором сафари-парка, как вдруг тишину разорвал телефонный звонок.
— Там, у ворот, стоит парень, просит помочь его шимпанзе. Пойдемте, доктор, — сказал директор. — Это, кажется, по вашей части.
У кассы стоял молодой человек с длинными черными волосами, длинными черными ногтями и толстым золотым кольцом в ухе. На нем были драные джинсы, алая майка от Гендрихса и очки-«рейбансы». У ног его сидел на корточках взрослый самец шимпанзе в ошейнике и на поводке. По его взгляду я сразу понял, что он под действием наркотиков, — как и те бедняги шимпанзе-мотоциклисты, которых я за несколько лет до того видел в одном цирке в Панаме.
— Buenas tardes [58], — сказал парень, блеснув золотой коронкой на зубе-резце. — Меня зовут Пепе. Пепе Альмоада.
— Buenas tardes, — ответил директор. — Это наш ветеринарный консультант, доктор Тэйлор. Вижу, у вас трудности?
— Да, — сказал тот, одарив нас широкой улыбкой, снял очки и посмотрел на меня с нескрываемым подозрением своими темными глазами за полузакрытыми веками. — Впрочем, нет, ничего особенного. У Пако — вот он, мой любимец, видите? — по-видимому, слегка расхворались зубы. Я давал ему аспирин и новалгин, но, по-моему, не очень-то помогло.
— В чем это выражается? — спросил я. — Затруднения при еде? Ощущение мягкости, когда вы трогаете ему рот? — Я присел на корточки перед шимпанзе, который смотрел на меня своими стеклянными глазами.
— Он укусил мою подругу, — сказал Альмоада. — А ведь обычно он такой мягкий, такой сладкий. Мой крошка! Мой голубчик! — Альмоада вынул гребень и пробежался им по волосам.
«Лицемер и подонок», — подумал я.
Я осторожно протянул руку и погладил Пако по голове. Он словно и не заметил моего прикосновения. Я скользнул пальцем по его правой щеке и сунул руку меж губ. Дрожа в ожидании боли от укуса, я отогнул ему нижнюю губу и провел пальцем по передней части рта: так я смог хорошо разглядеть его зубы. Причина беспокойства открылась мне с полной ясностью. Пако уж точно настрадался от сильной пульсирующей боли, ибо десна у основания нижнего левого клыка вспухла и зловеще краснела: в ней образовалась небольшая дырочка, из которой вытекал жидкий гной.
— Сильный абсцесс корня большого зуба, — произнес я, но не это задержало мое внимание в ту секунду.
Все четыре клыка были обломаны почти вровень с десной: инфекция просочилась через обнажившуюся центральную полость пульпы одного из них — она-то и явилась источником всех хворей десны. Нечего было терять время на пустую болтовню.
— Сеньор, — сказал я, вставая на ноги. — Вы, насколько я понимаю, пляжный фотограф?
— Да. Вы правы, — уже без улыбки ответил Альмоада. — Я действительно фотограф, но какое это имеет отношение к моему любимцу Пако?
— Мне прежде приходилось сталкиваться с шимпанзе, подобными Пако, — ответил я. — Сами знаете, у него четыре зуба выломаны. Как вы это сделали? Кусачками? Молотком? Дали ему сперва горсть снотворных пилюль?
Теперь взгляд фотографа был полон неприкрытой ненависти.
— Вот те раз! — сказал он директору. — Вы мне кого привели? Он что, идиот, этот ваш англичанин, или как? Да что там говорить, они в Англии все такие. Встречал я в Хавеа таких помешанных старушенций-англичанок, божьих одуванчиков, и все с кошками! (Очевидно, он имел в виду тех старушек-эмигранток, которые, приезжая из Англии в дальние края доживать свой век, проповедуют среди туземцев Евангелие: любовь к братьям нашим меньшим — пекутся, скажем, о кошках в Венеции или о лошадиной лечебнице Брука в Каире. Господи, благослови их всех!)
— О’кей, — сказал я. — Вы правы. Да, я из породы тех самых божьих одуванчиков, которым небезразличны ни кошки, ни другие твари Божьи. Вы прекрасно знаете, о чем речь. Когда Пако достиг половой зрелости, то понял, что вы лишили его радостей естества. Ну как ему было не взбеситься?! Вот вы и поступили так, как многие на вашем месте, — выбили ему четыре самых опасных зуба. Ради благополучия вашего бизнеса. А иначе — разве отважился бы кто-нибудь из этих накачавшихся пива чурбанов сняться на карточку с Пако, хотя бы им даже приспичило увезти на память такую фотографию.
— Ой! — закричал Альмоада и схватил директора за грудки. — Мне ведь вы нужны были, а не этот идиот! Я просил всего лишь лекарство для моего друга. Я заплачу.
— Но ведь я не ветеринар! — раздраженно сказал директор. — И пожалуйста, не хватайте меня за грудь, сеньор.
Альмоада сплюнул на пыльную дорогу и смачно выругался на недоступном моему пониманию диалекте.
— Значит, так, — сказал я. — Самым важным во всей этой истории является то, что животное надо избавить от страданий. Я окажу ему помощь здесь и немедленно: удалю зуб.
— Каким образом? — прошипел Альмоада.
— Естественно, под наркозом.
— Если вы погубите его, я вас убью.
Я сделал вид, что не расслышал угрозы.
— Отнесите его в контору, — сказал я, — и закройте дверь.
Атмосфера в конторе, где еще днем жизнь кипела полным ключом, сделалась, мягко говоря, ледяной, когда я готовился удалить Пако зуб. Директор сидел нахмурясь, Альмоада бешено вращал глазами, бормоча под нос проклятия, я же пытался сосредоточиться на своей работе. Приглядываясь к пациенту, я все больше убеждался, что его пичкали наркотиками, вероятно гашишем или транквилизаторами. А как они будут взаимодействовать с анестезирующими веществами? Вот в чем вопрос.
— Сеньор Альмоада, — сказал я, осмотрев огромные зрачки Пако, — есть опасность, что вы станете причиной смерти вашего любимца, если не скажете мне всю правду. Вы давали ему наркотики?
— Наркотики? — переспросил фотограф, и его лицо перекосилось в гневе. — Вы что, считаете, что я употребляю наркотики? Или что Пако употребляет наркотики? Вы что, с ума сошли?
— Я только спрашиваю, — ответил я. — Наркотики и анестезирующие вещества могут оказаться несовместимыми.
Альмоада ничего не ответил. Я наполнил шприц кетамином. Шимпанзе сидел в кресле, глядя на меня стеклянными глазами, и я ввел препарат ему в руку. Пять минут спустя Пако лишился сознания, и я проверил его дыхание, пульс и скорость наполнения капилляров. И вот тогда-то, когда я прижал участок кожи пальцами, чтобы определить, за сколько времени обескровленный участок вновь наполнится кровью, я обратил внимание на слабый желтоватый оттенок его десен. Когда я раздвинул у него
