Борьба только начиналась, и конца ей не было видно, но мы с дедом Михайлой с тех пор и весной, и летом, и зимой стали ходить в лес и смотреть, как борется со своим врагом берёза.
Помочь ей было никак нельзя. Кто знал, как там внутри лежит взрыватель. Станешь вытаскивать, шевельнёшь что-нибудь не так, и снаряд взорвётся… Тогда уж берёза не уцелеет…
Шли месяцы, годы, железное тело снаряда всё больше и больше вылезало наружу, но ещё крепко держалось в древесине.
А за это время война кончилась, и дивным образом стала изменяться окрестность. Новую писательскую «Малеевку» отстроили в десять раз лучше, чем она была. Старая Руза тоже отстроилась и стала Новой Рузой, белой и чистой; из леса вывезли валежник, на место побитых деревьев посадили новые, и весной столько было зелёного кружева в лесу, столько света…
Мы и сами давно поняли, что у нас в лесу по-новому хорошо и просторно. Мы с дедом даже написали своим городским друзьям: приезжайте и посмотрите сами, как хорошо.
Друзья сами не приехали, а прислали к нам в гости своего сына Ваню – пионера.
Ваня, как только вылез из автобуса и стряхнул дорожную пыль со своего галстука, сейчас же потребовал, чтобы дед Михаила вёл его в «Кружевницу».
Дед сразу потянулся за шапкой.
Солнце играло на молодой зелени, на белых стволах берёз, пели вверху чижи и малиновки, лёгкий ветерок шумел в кружевной листве, берёзки тихо переговаривались друг с другом, и, казалось, никогда здесь не было ни горя, ни печали.
Берёза встретила нас звонким победным шумом весенней листвы. Сначала нам показалось, что листва скрывает от нас железное тело снаряда, но потом мы всё разглядели. Ржавое фашистское чудовище валялось у корней дерева. Берёзка вытолкнула железку.
Дед Михайла даже вздохнул и сказал: – Вот и ещё одна война кончилась.
И ещё, быть может, самое главное, хотелось бы мне сказать в этой книжке, написанной в защиту прекрасного и живого на земле.
Однажды по дороге из Мурома во Владимир мне встретилась девушка. На мосту через речку, Воймигу стояла она, крепко ухватившись за перила, и глядела вдаль. Плотно набитый вещевой мешок лежал в ногах. Её простое, красивое лицо было обращено к закату. За перелесками, за холмами по-ночному темно синело небо.
Не знаю, как это можно объяснить в двух-трёх строчках, но видно было со стороны, что девушка уходит ив этих мест надолго, а может быть, и не вернётся никогда, хотя и трудно ей расставаться с той вон речкой, с тем вон старым осокорем над родником. Опустив руки, не уговаривая, не упрашивая, стоял с ней рядом парень. Я тогда сразу не понял, как это можно так стоять рядом пень-пнём, если любишь или дружишь. Ветер подул с реки, первая звезда загорелась, а они всё стояли. На дороге показался автобус. Решительным, упорным рывком девушка вскинула свой мешок на плечо. Она уехала…
Парень подошёл к нашему охотничьему костру и рассказал историю Тани Николаевой. Училась она здесь неподалёку, окончила курсы, работала трактористкой, а теперь вот…
– Не удержал? – вырвалось у меня тихо.
Девушку эту обидели грубо и подло. На вечере в муромском клубе нашёлся здоровенный наглый мерзавец и оскорбил её. Непонятно было только, почему же всё-таки она уезжала, сильная и, видимо, твёрдая характером, из-за одного хулигана, из-за одного негодяя? Что-то тут было не так, не просто, и мы сказали об этом парню.
– Один-то он был один, – сказал парень, тяжело вздыхая. – Да нас-то стояло около чуть не десять человек…
– Ну и что?
– Ну и ничего, – ответил парень. – Привыкли мы к такому обращению, думали, стерпит, не вступились, да ещё посмеялись. Ну, а она не стерпела, обиделась не на одного, а на всех.
Он попрощался с нами и пошёл куда-то своей невесёлой дорогой, может быть навсегда потеряв своё счастье на земле. А мы подумали, и потом сказали об этом друг другу, что девушка поступила правильно, что уехала от таких друзей и товарищей.
По-разному привязывается человек к тому месту, где родился и живёт, где трудится, где пришла к нему первая любовь… Культурно-бытовое устройство советских людей и в городе, и в деревне отнюдь не ограничивается хорошим жильём и заработком, избой-читальней и Дворцом культуры. Уровень духовных потребностей советского человека вырос неизмеримо, партия его воспитывает в высоких моральных принципах, вкусы его и отношение к окружающему формируются на высоких примерах нашей жизни. Человеку, как никогда раньше, стало одинаково трудно терпеть рядом с собой и дикость, и запустение земли, и уродливость человеческих отношений. Вряд ли нужно теперь особо доказывать прямую и непосредственную связь личного поведения, быта и моральных качеств людей с их общественной и хозяйственной деятельностью. Когда колхозницы пишут письмо Никите Сергеевичу Хрущёву, Центральному Комитету Коммунистической партии, они рассказывают в нём не только о своём колхозном будничном труде, о героизме и самоотверженности, но и о жизни, об отдыхе, о делах, о том, как они строят школы, дома, знаменитую рязанскую автостраду, как от этого стало легче и удобнее жить людям.
В городе эти тесные связи и отношения людей менее заметны. В деревне, в колхозах они у; всех на глазах. Люди там не только трудятся, но и живут бок о бок. Связь быта и труда там особенно ощутима. Разумеется, никто не отрицает могучей зависимости человека от результатов его трудовой деятельности, от материальной обеспеченности. Но ведь культура, удобный быт и, наконец, духовные запросы – тоже результат труда и отношения к труду.
Мне приходилось видеть не одну такую девушку, не одну Таню Николаеву во время своих поездок. Я видел и других людей, покидавших родные и обжитые места, и это не был «уход на заработки». Помню, как целая семья хороших сельских тружеников подалась в город только потому, что местные головотяпы под корень свели весёлую берёзовую рощу возле села, где привыкли отдыхать люди. Помню рыбаков, уезжающих из киржачских деревень, в город потому, что их любимую речку-красавицу забросали взрывчаткой, отравили кислотой. Помню охотников из Керженца, переезжавших на новое место потому, что опустели леса вокруг, вывелась птица, «огнём и мечом» прошли по лесам браконьеры и лесозаготовители и уничтожили в них жизнь. А ведь все эти охотники, рыбаки и птицеловы, что ушли в другие края, были и трактористами, и кузнецами, и комбайнёрами. Таким образом, урон терпела и терпит не только статистика населённости, но и трудовая организация общества.
Ведь вполне понятно, что сохранение красоты земли и порядка на земле, охрана, к примеру говоря, лесов и рек и утверждение и защита новых человеческих отношений – всё это входит в огромный комплекс культурно-бытового устройства человека. Красота и порядок – такие же необходимые «удобства жизни», как радио, кино, книга, школа и больница.
