— Это ты?
— Да, спи спокойно, — тихо ответила девушка.
— У тебя гость?
— Да.
Послышались какие-то шорохи и кряхтение, а потом загорелся тусклый желтый свет.
Семеш испуганно вскочил с постели. Из дальнего угла прямо к нему шел кривоногий старик с согнутой спиной. На нем была трикотажная майка и темные вязаные кальсоны. Подойдя вплотную к Семешу, он по-военному стукнул каблуками домашних шлепанцев, нагнулся в полупоклоне и, протянув руку, представился:
— Честь имею, Эде Вагарф.
Семеш растерянно пробормотал свое имя. У него было такое чувство, будто он попал в западню. Он инстинктивно схватился за брюки и начал надевать их.
— Пардон, — произнес Вагарф и, повернувшись кругом, поплелся в свой угол.
— Правда, милый этот Эде, а? — пропищала Анита, но, увидев, что Семеш одевается, заволновалась: — Хочешь уйти? Это с твоей стороны очень некрасиво!
Нельзя сказать, чтобы Семеш был чересчур изнеженным человеком, однако в таком положении ему бывать еще не приходилось. Он посмотрел на Аниту и ужаснулся: в этой жалкой комнатушке, освещенной тусклым электрическим светом, даже Анита, пленявшая его красотой, оказавшись без красивых сапожок, мини-юбки и парика с очками, смотрелась как самая обыкновенная, ничем не выдающаяся девица. Вот что делает обстановка!..
— Ты хотя бы предложил мне сесть, — прощебетала Анита, остановившись перед столиком, за которым сидели Семеш и Дитке. — Я тебя все утро разыскиваю…
Столь неожиданное вторжение Аниты вывело Семеша из равновесия, и он недовольно буркнул:
— Какая ты грубая.
— Это почему же? А ты почему такой? Или ты меня уже больше не любишь?
— Путя, что я слышу? — воскликнула вдруг возмущенная Дитке, метнув в сторону Аниты презрительный взгляд. — Собственно говоря, кто она такая?… Да, Путя, кто она?… Почему ты мне ее не представил?
Семеш повернулся к Дитке и, нервно покашливая, проговорил:
— Разреши, дорогая, представить тебе мою сестру.
Семеш сверлил Аниту умоляющим взглядом. Однако она не поняла его и затараторила:
— Ну и шутник же ты!.. Ну и шутник!.. Я — его сестра? Что придумал! Если я твоя сестра, тогда эта дама, наверное, приходится тебе тетушкой, которая приехала из Америки и о которой ты рассказывал мне разные истории, не так ли?
Семеш, цепляясь за последнюю надежду, вновь повернулся к Дитке и начал объяснять:
— Малышка у нас с заскоками. Знаешь, современная молодежь вся такая…
— Представь меня как следует своей тетушке! — не отступала Анита. — Я — Анита, невеста Пути.
— Что такое?! — возмущенно взвизгнула вдова. — Какое бесстыдство! Путя, немедленно выбрось отсюда эту соплячку! Я — невеста Пути! И попрошу вас не забываться!
— Это я попрошу вас не забываться! И попрошу не оскорблять меня! Зачем Путе такая старая развалина?!
— Путя?! — Вдова задыхалась от распиравшей ее злости. — Я требую объяснения…
Семеш встал и быстро направился к туалету. Однако он вошел в дверь, что вела в служебный коридор, а оттуда во двор.
— В бюро жалоб сидит и плачет одна женщина… — позвонил Шатори Салкаи.
— Ну и что? — перебил его Шатори, недовольный тем, что его все время отрывают от работы и не дают возможности внимательно ознакомиться с очередным делом.
— Эта женщина называет себя тоже невестой мужчины с белой гвоздикой. Прислать ее к вам?
Минут через десять в дверь кабинета Шатори тихо постучали. Вошла пожилая женщина, с одутловатым лицом, очень полная.
— Вдова Телеки Армандне.
— Прошу вас, садитесь. — Шатори показал на стул возле небольшого столика.
— Прошу у вас защиты. Меня грубо обманул один мерзавец.
— Уважаемая, вопросами расторжения брака занимается суд, а не полиция.
— О каком расторжении вы говорите? — со слезами в голосе воскликнула женщина.
«Ах, да, — вдруг осенило Шатори, — она ведь представилась мне вдовой».
— Извините, но кого вы считаете мерзавцем?
— Как кого?! Своего жениха!
— Доктора Иштвана Семеша?
— Да, — тихо проговорила Дитке и даже перестала всхлипывать. — А вы его знаете, господин инспектор? Вот хорошо-то!..
— Прошу вас, изложите свою жалобу. К сожалению, у меня много работы, так что прошу вас изложить суть дела.
— У вас тоже много дел? А я-то думала, что их только у меня полно.
— Вы познакомились с Семешем через объявление в газете, да?
— А откуда вам это известно?… После смерти супруга я четыре года жила одна-одииешенька, а вы, наверное, знаете, каково женщине жить одной, тем более если у нее есть небольшая мастерская. Всякие мерзавцы… простите, поставщики товара, рабочие, видя, что в деле не чувствуется твердой мужской руки, буквально на каждом шагу стараются тебя обмануть… Вот почему я откликнулась на объявление в газете. Там было написано, что мужчина серьезный… Я считала: раз так в газете напечатано, — значит, так оно и есть…
— Сколько денег взял у вас взаймы ваш жених?
— Вы и об этом знаете? Тогда мое положение не так уж плохо. Вчера я дала ему десять тысяч форинтов, а до этого — шестьдесят тысяч, господин инспектор.
— Я знаю, — оборвал ее Шатори. — Знаю и о вилле, что строится на Холме Роз… Словом, вы хотите сделать заявление о том, что стали жертвой мошенника?
— Нет! Что вы! — запротестовала Дитке. — Я только хочу, чтоб мне вернули моего Путю, отобрав его у накрашенной особы с лицом вампира.
— А где вы встречались со своим женихом?
— Последний раз в эспрессо «Люксор».
— Уважаемая, я имею все основания полагать, что ваш жених — мошенник. Вы не первая, кто стал жертвой его обмана. К нам обратилась уже учительница математики, у которой он выманил тоже якобы на достройку виллы на Холме Роз двадцать тысяч форинтов.
— Нет! — с болью в голосе воскликнула обманутая вдова. — Если вы, товарищ инспектор, знаете моего Путю, то должны знать, что он на такую подлость но способен! Я в этом уверена!
— Никакой виллы на Холме Роз у вашего Пути нет и в помине! Постоянное местожительство Иштвана Семеша находится в Алаче, где живет его мать, но и она не видела сына уже больше месяца, — сообщил даме Шатори.
— Быть этого не может! — запричитала вдова, размазывая носовым платком пудру по лицу.
Шатори нажал кнопку на столе. В кабинет вошла секретарша.
— Прошу вас, сядьте за машинку, — попросил ее Шатори и обратился к Дитке: — Могу я с ваших слов про диктовать секретарю заявление?
— Да… — со слезами на глазах выдавила из себя вдова.
Когда же ей предложили подписать заявление, она робко спросила:
